— С тележкой все хорошо, — безжизненно ответил Бартас. — Все готово к параду. — Что-то я не слышу радости в голосе, — Золтах попытался подбодрить сына. — Готов поставить полукрону на то, что в этом году кубок будет наш! Люблены и Годси будут локти кусать от зависти… — Да, папа, — вздохнул Бартас и, наконец, решился. — Пап, а ты уверен, что надо себя пристегивать? — Мы уже обсудили этот вопрос, — буркнул Золтах. — И я не вижу смысла к нему возвращаться. Все! Лучше бы сказал, как там с вином? Созрела уже рыба? Всеми силами он старался увести разговор в сторону. Образ неумолимо приближающейся мусорной кучи живо стоял перед глазами, и у Золтаха не было ни малейшего желания снова пережить подобное. — Рыба созрела. Но ремни ведь слабые, а вдруг что порвется? Ты же можешь упасть… Можешь упасть! Ха! Да без ремней его падение будет просто неизбежно, а так… Золтах специально ждал последнего дня перед Праздником, прежде чем сообщить сыновьям радостную новость. Чтобы они не успели подготовиться. Нет уж, в этом году победа останется за ним! В дверь робко постучали. — Ну, кто там еще? — с раздражением спросил Золтах. В приоткрывшейся щели мелькнул длинный нос Халлека, младшего из сыновей. Парень явно не решался войти. — Да входи давай, — махнул рукой Золтах. Халлек прошмыгнул в комнату и остановился у порога, теребя в руках церемониальную шапочку. Смотрел он то под ноги, то на стены, опасаясь встречаться взглядом с Золтахом. Натворил чего, и мать отправила отчитываться перед отцом и старшим братом? Но что он мог натворить, не малец уже — почти семнадцать. Хотя, говорят, на прошлой неделе его видели в компании Уллики Годси… — Что случилось? — сказал Золтах, чувствуя, как в груди заворочалась склизкая змея дурного предчувствия. Они ведь даже не помолвлены… — Паапа, — осторожно начал Халлек, и звук его голоса заставил Золтаха вздрогнуть. Когда начинают вот так тянуть слова — жди беды. — НУ?!! — Тележка, — выдохнул Халлек. От сердца отлегло. Золтах широко улыбнулся. — Что там с тележкой? — почти радостно сказал он. — Колесо отвалилось? Ну, замените! Хеллек замотал головой. — Ее украли, пап. — О! — Золтах несколько секунд переваривал эту новость. Она была слишком абсурдной и нелепой, чтобы сразу уложиться в голове. — Как украли? Кто? Хеллек дернул плечом. — Я не знаю, пап. Матрос какой-то, с трубкой. Я увидел, как она заворачивала на Серебряную, побежал, но было уже поздно… — Проклятье! — подал голос Бартас. — А ты чем занимался?! — крикнул Золтах. — Кто должен был за ней следить? Хеллек замялся, опустил взгляд. — Ну мы… Разговаривали с Улликой. Про Праздник… — Это Годси! — выдохнул Золтах, вскакивая со стула. — Завистники проклятущие! Специально подослали свою девку… — Но, пап… — Ничего, они у меня еще получат! — пылая праведным гневом, Золтах шагнул к двери. В этот момент его схватили за рукав. — Полкроны, пап, — сказал Бартас, протягивая ладонь — Ты поставил полкроны. Глава XXI Фокси Лампиер среди мулов и обезьян Скрежет ворот прогремел на половину порта. Металлический визг поднялся и застыл на самой высокой ноте, заглушив доносящуюся издалека ругань. Не успел он стихнуть, как на смену ему пришел свист пара и стук шатунов — если судить по звукам, во двор въехал по меньшей мере паровоз. Невидимый паровоз остановился, но еще долго пыхтел, словно кашалот, пытающийся отдышаться после глубокого погружения. Спустя несколько минут раздались шаги, и в ангаре появилась знакомая жилистая фигура. Замерла в недоумении. — Рыбий пузырь, есть тут кто? Молчание было ответом. — Ку-ку! — сказал Фокси. — Эй! Копченая разинька, куда делись эти остолопы? — Господин Лампиер, это вы? — отозвался, наконец, Фласк. Компаньоны вышли на свет. В первый момент, когда раздался скрежет, они запаниковали — особенно самоуверенный певец. Место было не самое приятное, да и нервы расшатались дальше некуда. Мало ли кто мог здесь появиться? Меньше всего певцу хотелось встречаться с таинственными «мучеными» — кто знает, может, они от опытов на китах перешли к опытам на людях? Фласк не собирался обзаводиться механическим глазом и парой гироскопов. Зачем ему гироскопы? — А кого еще, жареная селедка, вы ждете? — удивился старый моряк. Он оглядел компаньонов, хмыкнул. — Проклятые обезьяны! — сказал Фокси. Такого компаньоны не ожидали. Они уже привыкли к ослам, остолопам и дуралеям, но новое прозвище показалось им обидным. Видимо, с непривычки. — Мы? — Причем тут вы? — удивился старый моряк. — Днем в какую-то шишку бросили бомбу, говорят, обезьяна та беглая. Или анархисты. Как в прошлом году, когда на Канцлера покушались. Ну, не ослы ли? Меня патруль остановил, морпехи. Говорят — документы давай, Фокси, проверять будем. Я им сказал: смотри на мое лицо, юнга. Будто старого моряка трудно отличить по физиономии от всяческой мартышки?! — А они что? — Лейтенантик ими командовал, говорит: люди произошли от обезьян, ты не знал, старик, что ли? Вроде как срезал. Я ему тогда отвечаю: я-то знаю, от кого я произошел. От крещеных папы с мамой. А вот тебе, сынок, надо у своей мамаши поспрашать, как там дело было… Ну, мне и засветили прикладом, чтоб не умничал, вареная акула. Хотели еще добавить, но их какой-то полицейский чин с собой позвал. — Ээ… вам больно, шкип? Старик почесал подбородок. — По сравнению с чем? Если сравнивать с тем, как линь от гарпуна обматывается вокруг твоей икры, а загарпуненный горбач уходит на глубину? Линь натягивается, пережимает мышцы и жилы, нога мгновенно синеет, тебя тянут твои товарищи, а обрезать линь нет ножа. Горбач набирает скорость и выжимает пятнадцать узлов — эдакая-то махина! Линь режет плоть и скрежещет о кость, ты орешь, бьешься в судорогах, товарищи держат твое выгибающееся тело, в глазах твоих краснеет, кажется, нет муки горшей! Линь наконец ломает кость, брызжет кровь, линь ускользает в воду вслед за китом, ты падаешь на дно вельбота и орешь, как поросенок, а из остатков твоей ноги хлещет красным, заливая все вокруг — и ты сам в своей крови, смотришь, как на дне вельбота, в розовой воде и пене валяется чья-то нога в ботинке, и не сразу понимаешь, что нога эта — твоя… Нет, спасибо, не очень больно. Планкету стало дурно. — Это случилось с вами? — спросил певец. Он выглядел не лучше механика. — Со мной? — сказал Фокси раздраженно. — Вот ослы, я же стою на двух ногах, не видите что ли?! В подтверждение шкип попрыгал, демонстрируя голые пятки. Достал из-за пазухи фляжку Фласка, сделал большой глоток, поморщился. — Как ты пьешь эту дрянь? Это, слава кальмару, не со мной было… Вот с этим парнем, — он постучал по выгравированному на фляжке портрету Канцлера. — С тех пор он китов терпеть не может. Планкет откашлялся. История Фокси как-то мало напоминала официальную версию того, как Канцлер лишился ноги. По той истории, Канцлер в одиночку с гарпуном нырнул вслед за китом… История, в которой не следует сомневаться, если не хочешь иметь дела с жандармерией. — Кстати, достал я вам транспорт, — сказал Лампиер. — Во дворе стоит, если кому интересно. Фласк подтолкнул механика локтем. Давай, твоя очередь уговаривать. — Шкип, я не уверен, что мы вдвоем сможем вытащить череп, — начал Планкет. — Если бы вы… — Ну уж нет! — отрезал Фокси. — Эта работа не для моей спины, вареная акула. А вот вы, молодые и сильные… мулы, вполне справитесь сами. — Но… — Я у машины побуду, — продолжал старый моряк. — Ничего, юноша, я в вас верю. Справитесь. Только не копайтесь тут, гребешок в анчоусах! Я ждать долго не собираюсь. Мне еще с трупом возиться. Фласк зло посмотрел на компаньона. Что ни говори, но механик совершенно не умел вести деловые переговоры. Глава XXII