Подарок от фирмы — Вот дрянь! Планкет сунул в рот ободранный палец. Болело зверски, как бы заразу не занести. Не хватало еще подхватить столбняк. Придет господин Шульц выяснять, где деньги — а механик уже на том свете. Господин Шульц наверняка расстроится. — Что-то случилось, друг мой? — Ничего, — механик потрогал позеленевшие медные пластины. Неплохо было бы, как следует покопаться с этой штукой. Два гироскопа — это, по меньшей мере, интересно. Не говоря уже о зубчатом приводе, ведущем к глазу — настоящее чудо инженерной мысли. Планкет заметил клеймо, под пальцами ощущались тонкие изогнутые линии. Но рассмотреть толком мешал слабый мерцающий свет. Кто же тебя сделал, механический кит? Что за «мученые»? Он попытался очистить клеймо от грязи. Скрежетнул металл. Отвертка выскользнула из пальцев, брякнула и улетела в жижу. — Ну, вот опять! — Планкет посмотрел ей вслед. — Свинство какое-то… Ладно. Ты, кажется, говорил, что проблема с доставкой черепа к Музею у нас решена? У Фласка забегали глаза. — Ээ… да, можно сказать и так. — Не увиливай, Сайрус. Говори как есть. — Как скажете, друг мой, — Фласк замялся. Планкет молча смотрел на компаньона. — Хорошо, хорошо, — певец выставил ладони, словно защищаясь. — Господин Лампиер предложил свою помощь. — Планкет испытал жгучее желание придушить этого громогласного остолопа. — Он найдет транспорт для нашего черепа. Знаете, друг мой, он выглядит человеком слова… — Фласк помолчал, добавил уже не так уверенно: — Естественно, на этот раз мы заплатим ему после выполнения условий. — Этот мошенник — человек слова? — Планкет не верил ушам. — Что ты ему наобещал? — Пятьдесят крон, — Фласк виновато улыбнулся. — Сколько?! — Планкет ахнул. — Да где мы возьмем такую сумму? К счастью, у певца был ответ и на этот вопрос: — У Крокуса. Все просто. Надо обшарить его карманы, друг мой, и все будет в порядке. Планкет задумался. Действительно — в словах компаньона было здравое зерно. Негр-головорез славился своими заработками. Одни его ботинки чего стоили… Наверняка, и в этот раз у убийцы были с собой приличные деньги. Планкета, правда, совсем не прельщала перспектива грабить покойника, но это был выход. — А как быть с самим Крокусом? — Я и это предусмотрел, — сказал певец самодовольно. — О трупе позаботится господин Лампиер. Старый прохиндей сказал, что за такие деньги он возьмет сокрытие тела на себя. Подарок от фирмы, как он выразился. Естественно, я согласился. — Фласк сделал паузу. — Друг мой, что вы так странно на меня смотрите? Покажите мне человека, который на моем месте поступил бы иначе? — Я, — сказал Планкет. — Ты ээ… не считаешься. Вы наивны, как ребенок, друг мой. — Я просто честный человек! — Палтус ты, — сказал Фласк и осекся. Планкет замер с открытым ртом. В устах Лампиера эта грубость звучала легко и насмешливо, с отеческой теплотой — у Фласка же она превратилась в нечто оскорбительное. Компаньоны посмотрели друг на друга и отвели глаза. Оба чувствовали неловкость. — Ээ… — сказал Фласк, побагровев. — Вот… так… в общем… — Ясно, — сказал Планкет, глядя в землю. Он нашел отвертку и постучал острием по медным листам, оставляя царапины. Половина черепа отозвалась металлическим гулом. — Готово почти. Надо снять эту накладку — поможешь? — Естественно! Глава XX Таинственное исчезновение Ощущение праздника звенело в доме Золтаха Гарби. Оно слышалось и в тягучем запахе рыбного пирога, и в гулком перестуке поднимаемых из подвала бутылок, и в приглушенной болтовне женщин, и в детском смехе. Праздник просачивался во все щели, словно морской туман. И с каждым часом напряжение нарастало — того и гляди, в воздухе запляшут искры электрических разрядов. Праздник! Скоро Праздник! Во всем доме только один человек не был охвачен радостным возбуждением. И даже наоборот — чем меньше времени оставалось до начала парада, тем больше сил требовалось, чтобы не поддаться панике. Громоподобный бой башенных часов, отмечающий каждую четверть, заставлял его вздрагивать все сильнее и сильнее. Раньше Золтах, как и все барбюны, любил День Бойни. Ему нравился вкус праздничного пирога с камбалой, нравилось синее вино, и, черт возьми, он любил парад! Каждый год они соревновались с другими Семьями — на лучшую праздничную тележку и на то, кто дальше пронесет старейшину на тяжеленном церемониальном стуле. Они выигрывали семь раз подряд, и до сих пор никто не побил этот рекорд… Однако, с тех пор, как пять лет назад к Золтаху перешли обязанности главы невероятно огромного семейства, праздник превратился в сущий ад. Одно дело, когда ты несешь за ножку стул с верещащим от ужаса и возмущения главой Семьи (можно даже уронить случайно — в отместку за целый год нотаций и запретов), и совсем другой разговор, когда ты сам сидишь на этом стуле, а сыновья и племянники вспоминают обиды. — Слушай меня внимательно. — Золтах откинулся на спинку резного стула и сложил руки на животе. — Да, папа. — его старший сын, Бартас, понуро опустил голову. Парню было давно за тридцать, но, как ни прискорбно, годы ума ему не прибавили. Что ни говори — все как об стенку горох. Стоит, раскрыв рот, внимает, а попросишь повторить, так двух слов связать не может. Из-за таких и пошла за барбюнами слава людей недалеких и, мягко говоря, глуповатых. Дурацкие анекдоты про барбюнскую сообразительность пользовались успехом и в грязных портовых кабаках, и на приемах Кетополийской знати. Говорят, их рассказывают даже сиамцы, а уж им-то грех гордиться умом. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — сурово сказал Золтах и сын послушно поднял взгляд. На лице застыло откровенно идиотское выражение. — Надеюсь, ты догадываешься, зачем я тебя вызвал? — Нет, папа, — с искренним недоумением ответил сын. — Нам надо обсудить Церемонию Тронов, — сказал Золтах. Сын радостно закивал. Интересно, что у него на уме? Неспроста ведь строит из себя идиота, наверное, уже задумал какую-то подлость. В прошлом году Золтаха случайно уронили в мусорную кучу, в позапрошлом — в бочку с сырой рыбой… Хотелось бы знать, что они придумали на этот раз? Воды канала Махолек? Или прямо в Баллену с моста? Но ничего… Целый год Золтах думал, как себя обезопасить, и в конце концов нашел выход. Главы прочих Семей будут носить его на руках за подобное изобретение. — Все готово, папа, — сказал Бартас. — Церемониальный стул вылизан до блеска, вам не нужно беспокоиться… — Погоди, — Золтах остановил его взмахом руки. — Ты помнишь, что означает для нас Церемония Тронов? В глазах Бартаса мелькнуло недоумение. — Э… Ну, глава Семьи вроде короля, он должен сидеть на троне, а подданные носить его на руках? — Молодец, — похвалил его Золтах. — Однако в последние несколько лет наметилась весьма неприятная тенденция. Я замечаю революционные брожения… Фразу Золтах вычитал в одной из газет. Основной смысл от него ускользал, но нутром он чуял, что она как ничто иное подходит к сложившейся ситуации. Степень недоумения на лице у Бартаса увеличилась раза в два — рот приоткрылся. — Ведь, если вдуматься, падение главы семьи со стула во время парада это призыв к свержению законной власти! С нескрываемым удовольствием Золтах смотрел на вытянувшееся лицо сына. Еще бы, подобная мысль ему бы никогда не пришла в голову! — Барбюны всегда были законопослушным народом, — продолжал Золтах. — И мы не можем допустить, чтобы наши обычаи были истолкованы превратно… — Значит, Церемонии Тронов не будет? — в голосе Бартаса зазвучала тоска. — Я бы с радостью отменил церемонию, — вздохнул Золтах. — Но что мы будем за барбюны, если откажемся от своих обычаев? Бартас не смог сдержать улыбки. Но ничего, сейчас Золтах ему покажет… — Но допустить падения главы Семьи со стула тоже нельзя. Поэтому я придумал привязывать главу Семьи ремнями. Довольный собой, он посмотрел на сына. Мысли ворочались в голове Бартаса так, что Золтах слышал гул. Того и гляди, из ушей повалит пар. Парню потребовалось секунд десять, чтобы осознать: тащить стул все равно придется, а вот уронить главу Семьи уже не получится. Ужас черной тенью наполз на лицо бедняги, глаз нервно дернулся. Золтах упивался победой. — Но это же опасно… — робко сказал Бартас. Золтах фыркнул. — Опасно сидеть на стуле без всякой защиты от падений. В наш пресвященный век подобное варварство просто немыслимо. Ты меня понял? — Да, папа, — вздохнул сын. Обреченности в этом вздохе хватило бы, чтобы потопить весь Кетополийский флот. Но ничего, вот займет он его место — спасибо скажет. — Так, с этим мы разобрались, — удовлетворенно сказал Золтах. — Как обстоят дела с тележкой? Праздничные тележки барбюнов славились на весь город — пожалуй, ничуть не меньше, чем их настояное на рыбах синее вино. Повозки украшали пышной резьбой и деревянными фигурами, раскрашивали в яркие цвета — сумасшедшее буйство красок среди желтого тумана. Еще дед говорил Золтаху, что барбюны раскрасили Кетополис, поэтому внук должен гордиться тем, что он барбюн. И Золтах гордился. К празднику тележки готовили целый год: вся семья с упоением трудилась над украшениями, раскрашивала их и покрывала лаком. И если в последние годы в украшениях стало намечаться некоторое излишество (отдельные повозки едва могли сдвинуться с места под грузом резного дерева), то только из-за стремления показать, как истинные барбюны любят и уважают традиции Кетополиса. Ну, и самую малость — из-за серебряного кубка, приза в соревновании на лучшую праздничную тележку. Использовать прошлогодние повозки — значит, покрыть семью несмываемым позором. Гарби на такое никогда бы не пошли — это Булланы могут лишь подправить резьбу, да заменить пару фигур и думать, что никто не заметит.