Палуба ходила ходуном, груженый галеон прыгал с волны на волну, будто гигантская саранча, матросы же скалили зубы и похохатывали. Исмаил лишь догадывался, что это еще не буря, хотя небо все больше чернело, а ветер усиливался. Гонец падишаха держался изо всех сил, стараясь не показывать свой страх. Капитан посмотрел на Исмаила с презрением, когда тот поднялся на борт. Мальчишка, гаремный слуга. И этого необстрелянного и необученного щенка послали с военной миссией на Крит! Разные слухи ходят о султане Ибрагиме, говорят, что он жалует всякий сброд и приближает его к себе. Выходит, не врет народ. – Не хотите ли спуститься в каюту, хранитель султанских покоев? – насмешливо спросил капитан галеона, когда очередная волна все-таки сбила Исмаила с ног и он покатился по палубе прямо под ноги Ахмет-аге. – Благодарю, ага, за вашу заботу, – с достоинством сказал Исмаил, поднимаясь и прочищая нос от едкой морской воды. В носу все горело, во рту тоже, казалось, соли он наелся до отвала, так что больше никогда уже не захочет добавлять ее в пищу. – Но мне гораздо лучше на свежем воздухе, тем более что море сегодня такое спокойное. – Да, с погодой нам повезло, – в голосе капитана послышалось уважение. А мальчишка не трус. Хорошо держится для сухопутного засранца. – Но вы уже вымокли до нитки, эфенди. Такую важную птицу надо доставить к Юсуф-паше целым и невредимым, а главное – здоровым, – вновь не удержался Ахмет-ага. – Стоя в мокром кафтане да на таком ветру, вы простудитесь. – Я совершенно здоров, – заверил Исмаил. – Омовения холодной водой мне не в диковинку. Да и воду эту вряд ли назовешь даже прохладной. «Хорош засранец! – завистливо подумал Ахмет-ага. – А ну, как и впрямь его смоет за борт? Наверняка какая-нибудь госпожа покровительствует этому зеленоглазому красавчику. На вид изнежен, руки холеные, а взгляд как сабля режет. Да и сам не промах. Небось в паши метит, да еще и в визири. Послал же его падишах с важной миссией на Крит, и с подарками. Столько золота я еще не видел. Мальчишка – птица дальнего полета. Сильный кто-то за ним стоит. Так и головы можно лишиться». – Эй, Мохаммед! – крикнул он. – Уберите-ка прямые паруса на фоке! Гонец падишаха не торопится! Исмаил догадался, что над ним хотели подшутить. После того как матросы выполнили команду, качка стала меньше. Они пошли гораздо медленнее и ровнее. «Не сегодня, Фатьма, – подумал он, спускаясь в каюту, чтобы переодеться. – Смерть мне не грозит, не плачь, прекрасная султанша». Хотя тревога на душе осталась. Он сразу почувствовал в море врага. А тут еще эта гадалка… … Он, щурясь от яркого критского солнца, внимательно рассматривал давно уже устаревшие укрепления Канеи и недоумевал. Почти два месяца осады?! Да чем они тут занимаются?! Похоже, что ни сердар Юсуф-паша, ни бывший главный визирь Султанзаде Мехмед-паша, посланный ему в помощь, никуда не торопятся. Осада ведется вразвалочку, эти крепостные стены турки штурмовали уже семь раз, и все атаки были осажденными успешно отбиты. Мимо Канеи не пройти. Это опорный пункт для взятия неприступной Кандии, столицы Крита. Порт, где причаливают вражеские корабли. И надо отрезать им путь к осажденным, чтобы не подвозили упорным венецианцам провиант и подмогу морем. Почему же Канея еще не взята?! А ведь под этими стенами почти два месяца назад разбила свой лагерь восьмидесятитысячная турецкая армия! Осажденных же нет и тысячи, как докладывает шпион из крепости. Юсуф-паша с гордостью написал, что им удалось осадить венецианский флот из двадцати семи галер. А потом и захватить его. Тогда же османская армия ринулась и на штурм Канеи, но безуспешно. Похоже, что Юсуф-паша решил взять крепость измором. Его донесения становились все туманнее и пространней, Исмаил их все читал. Он высмотрел две бреши в просевшей крепостной стене. Возле них суетились люди. Видимо, делают подкоп. Но как же все медленно! Они тут не воюют, а отдыхают. Видимо, жара сказывается. Сейчас не лучшее время для долгой осады. А каждый ее день обходится турецкой казне в кругленькую сумму! Наверняка сердар и другие паши свои карманы набивают, чем дольше длится война, тем им выгоднее. – Юсуф-паша ждет вас, эфенди, – услышал он за спиной. Наконец-то! Заставили же его ждать. А ведь у него письмо самого падишаха. Дорого заплатит Юсуф-паша за свою надменность. Исмаил ехал сюда ради жениха Фатьмы, но теперь и сердар оказался в списке его врагов. Но не все сразу. Юсуф-паша еще наделает ошибок. Или уже наделал. Надо пройтись по лагерю и расспросить воинов. Собрать жалобы, они наверняка есть. – Почему султан послал в военный лагерь хранителя своих покоев? – раздраженно спросил сердар, едва Исмаил вошел в его роскошную палатку. Он с усмешкой оглядел ковры, мягкие подушки и заставленный яствами стол. Не хватает только наложницы, но Исмаил был уверен, что и женщины здесь бывают, в палатке у сердара, будущего султанского зятя. «Остерегись, паша», – с усмешкой подумал он, протягивая сердару свиток. Развернув его, Юсуф-паша приложился губами к подписи падишаха, но Исмаилу показалось, что сердар сделал это неторопливо и очень уж небрежно. Исмаил и это отметил. – Повелитель прислал вам, паша, и воинам щедрые подарки. Велите сегодня же их раздать. Юсуф-паша жадно смотрел, как слуги вносят в палатку сундук с золотом. И другой сундук, с дорогим кафтаном и собольими мехами, которые падишах ценил больше всего на свете. – Что еще просил передать повелитель? – и сердар повернулся к гонцу спиной, поглаживая жадно роскошный мех. – Его приказ – чтобы крепость Канея была взята как можно скорее, – жестко сказал Исмаил. – Для этого султан повелевает сделать насыпь перед стенами Канеи и вести обстрел из пушек оттуда. – Падишах наконец интересуется войной?! – резко обернулся Юсуф-паша. – Кто его надоумил? Осаду веду я, и мне решать, что и как тут делать! – Вы штурмуете Канею почти два месяца! Сколько воинов уже погибло здесь? А крепость так и не взята. Делайте, что вам велено, паша. Приказ повелителя – закон. А я – его уста. Его глаза и уши. Отныне я здесь распоряжаюсь. – Да кто ты такой, щенок?! – Юсуф-паша от ярости брызгал слюной. – Лживый ублюдок, сумевший обворожить нашего падишаха. Уж не знаю, прельстили султана твои зеленые глаза или другие достоинства, да только ты не воин и не смеешь распоряжаться в моем лагере! – Велите собрать совет, – спокойно сказал Исмаил. – И зачитать военачальникам волю падишаха. А потом велите ее исполнить. Канея должна быть взята за неделю. Это приказ. – Да я тебя… – Не стоит так горячиться, паша, – Исмаил увидел, как в палатку входит тот, ради кого он сюда и прибыл. И отметил, что Мехмед-паша истинный придворный, недаром валиде и Джинжи-ходжа сделали именно его главным визирем при вспыльчивом Ибрагиме. – Мысль здравая, сделать насыпь перед крепостной стеной. Я и сам об этом думал, но наш повелитель так мудр и прозорлив, что опередил меня, как и положено великому султану. Да продлит Аллах его дни! Отдайте приказ свозить отовсюду землю, Юсуф-паша. А я пока покажу юноше наш лагерь. Ему ведь еще не приходилось бывать на войне. Если в голосе Султанзаде и была насмешка, то Исмаил, который тоже был придворным, не нашел бы, к чему придраться. Это могло быть и снисхождение старшего по возрасту к юноше, который годится ему не то что в сыновья, во внуки. Поэтому Исмаил низко поклонился: – Приветствую вас, Султанзаде. Валиде обеспокоена вашим здоровьем. – Передай сиятельной госпоже, что я здоров, – с достоинством сказал Мехмед-паша. – Я сожалею, что моя помолвка с прекрасной Фатьмой-султан откладывается, но когда я вернусь с войны, победив неверных и положив неприступную Кандию к ногам моего падишаха, я буду иметь честь вновь просить у валиде этой милости: руки ее солнцеликой дочери. «Ты никогда не вернешься в Стамбул и не будешь мужем Фатьмы. Им буду я. А ты останешься здесь, на чужбине. Хотя мне придется не просто. Ты мудр и очень хитер. Но я что-нибудь придумаю», – Исмаил ответил на любезность близкого родственника султана низким поклоном. Проходя вместе с Мехмед-пашой по лагерю, Исмаил отметил, что войско сильно поредело. Сюда прибыло восемьдесят тысяч солдат, и где они? Человек двадцать не спеша рыли окопы, еще с десяток возились у батареи, начищая до блеска пушки. Остальные же спали или ели, развешивали на натянутых веревках постиранную одежду, лениво переругиваясь, а то и просто слонялись по лагерю, бездельничая. – Осада героическая, ничего не скажешь, – Исмаил невольно улыбнулся. – Юсуф-паша чуть не погиб на этой батарее, где сражаются румелийские солдаты. Они еще не обстреляны, и сердар хотел личным примером их воодушевить, – с достоинством сказал Мехмед-паша. Исмаил невольно восхитился: царская кровь! – Ядро упало рядом с Юсуфом-пашой, он лишь чудом остался жив. А вы, юноша, видели, как падают рядом с вами пушечные ядра? Советую вам гулять здесь почаще, на батарее у румелийских пушек, пока вы на Крите. Потом всем скажете, что были на войне. – Я прислушаюсь к вашему совету, Султанзаде Мехмед-паша. Мне и в самом деле не хватает военного опыта. – Тебе не хватает любого опыта, – живо обернулся к нему бывший великий визирь. – Но ты лезешь везде, как справедливо заметил Юсуф. Для таких необстрелянных и наглых юнцов война заканчивается плохо. Они, как правило, умирают, – равнодушно сказал Султанзаде. Исмаил понял, что его приговорили. Едва паши узнали, кто прибыл с дарами от султана и с его письмом, как выскочку решили наказать. Они явно сговорились. «Или я, или он. Они решили меня убить, эти знатные господа. Кто я такой? Безродный юнец. Один здесь, на Крите, в армии, которой командуют они, паши. В окружении солдат, которые видят во мне чужака, изнеженного придворного. Мне, похоже, конец», – Исмаил постарался не выдать своих чувств и машинально нащупал рукой кинжал за поясом. Оружием он по-прежнему владеет прекрасно. Хотя здесь, похоже, надо действовать хитростью. Их слишком много, а у него лишь пара слуг, да и на тех нельзя положиться. Султанзаде был невозмутим. Он чувствовал за собой силу. Юсуф-паша горяч и нетерпелив, бросается в бой, рискует жизнью. И срок ее, похоже, у сердара короткий. А вот Султанзаде не горячится, голова у него холодная, как, впрочем, и сердце. Фатьма ему не нужна, Мехмед-паше нужна безграничная власть. Возможно, что он чувствует в Исмаиле соперника. Проницательная валиде могла ему написать о своих подозрениях. … Эту ночь Исмаил почти не спал. Ему отвели одну из лучших палаток, и ужин был роскошным. Сам Юсуф-паша ласково потрепал гонца по плечу, перед тем как вечерняя аудиенция закончилась: – Землю уже свозят, дня через три насыпь будет готова. И скоро мы начнем решительный штурм. Отдыхай, хранитель султанских покоев, и пусть твой сон будет глубоким, как море. В голосе сердара явно была насмешка: море, где ты камнем пойдешь на дно. Поэтому у себя в палатке Исмаил отставил кувшин с вином, не выпив ни капли, и подумал: «Так откармливают гуся перед тем, как зарезать его и вынуть печень». – Али! – крикнул он. Вошел его слуга, совсем еще мальчик. Ичоглан, каким не так давно был и сам Исмаил. – Ложись здесь, в моей палатке. Я вижу, тебе нездоровится. Сердар пожаловал мне теплое одеяло, а я совсем не мерзну. Али, почти еще ребенок, и в самом деле плохо перенес морское путешествие. Слугу, похоже, знобило, и он с радостью лег в палатке. Исмаил же, вооружившись до зубов, ушел в лагерь, незаметно смешавшись в темноте с теми, кто спал под открытым небом. Он лег прямо на землю, закутался в плащ и стал неотрывно смотреть на звезды, пытаясь думать о том, как они прекрасны и как безмятежна жизнь во дворце по сравнению с воинским походом, где смертельный удар можно получить как в открытом бою, так и в спину. И как хорошо будет вернуться туда, в Топкапы, где ждет его Фатьма и где сестра скоро родит султану наследника. И насладиться своим триумфом. Но сначала ему надо вернуться… Под утро Исмаил все-таки уснул. Он был молод, здоров, и ему хватило всего пары часов крепкого сна, чтобы хорошо отдохнуть. Проснулся он от запаха еды: в лагере разожгли костры и готовили нехитрую солдатскую похлебку на завтрак. Исмаил подсел к одному из закопченных казанов, с досадой подумав, что у него нет ложки. – Держи, парень, – огромный усатый солдат, добродушно улыбаясь, протянул ему деревянную ложку, которую, видимо, выстругал сам от скуки. – Чего-то я тебя раньше не видел. – Вчера прибыло подкрепление, – Исмаил почувствовал, что зверски проголодался. Ужин, предложенный пашами, внушал ему опасение, в пище или в вине мог быть яд. – Я из новеньких. Нам приказали насыпь строить. Рабочие мы. Штурм скоро будет. – Мало им, видать, что половину нашего брата уже положили под этими стенами, – с лица добряка вмиг сошла улыбка. – Мрем здесь как мухи, кто от войны, кто от болезни. – Половину войска уже потеряли, говоришь? – не удержался Исмаил. – Парень, да ты кто такой? – пригляделся к нему солдат. – Эге! Да у тебя руки нежные, как у женщины! Аллахом клянусь, что ты не держал в этих руках ни заступ, ни лопату! – Ты прав, я не строитель, – с досадой сказал Исмаил, уж больно быстро его разоблачили. – Но я и в самом деле прибыл вчера, только с подарками от султана. – Деньги нам раздали, хвала нашему падишаху, – лицо усатого вновь расцвело улыбкой. – А то совсем худо было. Ни жалованья, ни славы. Добыча когда еще будет, гяуры сдаваться и не собираются… Я из наемников. Из безземельных. Куда податься, как не на войну? Коня купить дорого, купил мушкет, как только узнал, что война будет. – А на мушкет где деньги взял? – Лучше не спрашивай, – усатый расхохотался. – Что, не по вкусу тебе солдатская еда? – кивнул он на казан. Исмаил в ответ энергично заработал ложкой. Поев, он снял с пальца дорогое кольцо: – Возьми, друг. Это от чистого сердца. Позволь мне и дальше есть здесь, с тобой. И не говори никому обо мне. И еще мне нужно укрытие на ночь. Я могу тебе доверять? Усатый солдат повертел в руках кольцо, подставляя солнечным лучам оправленный алмазами рубин, который был похож на застывшую каплю крови. Солнце делало ее живой, рубин завораживал, когда его грани начинали играть. Видя, что головорез, прошедший огонь и воду, похож сейчас на маленького ребенка, получившего игрушку, Исмаил подумал, что делает правильно, нося дорогие перстни. Бакшиш всегда под рукой, никто не устоит перед блеском драгоценного камня. Усатый ворчливо спросил: – Золото, не врешь? – Оно стоит очень дорого, – улыбнулся Исмаил. – Спрячь его. Вернешься домой и купишь землю. – Не много ли платишь за солдатскую похлебку? – прищурился усатый. – Я плачу за жизнь, – твердо сказал Исмаил. – А она бесценна. – Ладно, парень, приходи. Солдат неторопливо спрятал в карман кольцо. К костру подходили и другие отведать похлебки. – Парнишка из новеньких, – кивнул усатый на Исмаила. – Необстрелянный еще. Поможем ему, братцы. Не то убьют в первом же бою. – Расскажите мне, как здесь и что, – серьезно сказал Исмаил, подвигаясь и давая место у очага вновь пришедшим. – Почему не штурмуете крепость?