Рыбацкое суденышко отнесло с курса в смертельный водоворот этого уголка океана, куда ни один торговый корабль, сколь угодно большой, не сунулся бы по своей воле. Здесь восемьдесят лет назад сгинул город мекросов, разорванный на части, и ушли в пучину двадцать с лишним тысяч жителей плавучего поселения. Экипаж рыболовного судна выжил – и протянул достаточно долго, чтобы довести разбитый корабль до мели, где глубина была всего по пояс, примерно в тридцати шагах от каменной косы. Безжалостные волны разбили судно в щепки, но четверым летерийцам удалось добраться до берега. И найти… это. Подтянув ремешок шлема, преда Биватт продолжала разглядывать усыпавшие берег обломки. Выступ, на котором она стояла, возвышался на три человеческих роста над белой песчаной полосой, покрытой высохшими водорослями, вырванными с корнем деревьями и восьмидесятилетними остатками города мекросов. Было и еще кое-что. Совсем неожиданное. Боевые каноэ. Морские, каждый длиной с кораллового кита, с высоким форштевнем – длиннее и шире кораблей тисте эдур. Целые и сохранные, каноэ были вытащены в ряд довольно далеко на берег, причем давно – месяцы, а может, и годы назад. К Биватт приблизился торговец из Дрена, который получил подряд на снабжение экспедиции. Бледнокожий, с мертвенно-белыми волосами. От ветра круглое лицо мужчины раскраснелось; голубыми глазами он пристально оглядел ряд боевых каноэ, тянущийся и на запад, и на восток. – Все-таки талант у меня есть, – сказал он, стараясь перекричать бурю. Биватт промолчала. Считать торговец умел хорошо – это он и называл талантом. Но она – офицер летерийской армии и может без его помощи оценить примерную вместимость каждого огромного судна. Сотня, плюс-минус двадцать. – Преда! – Что? Торговец беспомощно махнул рукой. – Эти каноэ. – Он показал на берег в одну сторону, в другую. – Их… – Он словно потерял дар речи. Она прекрасно поняла и без слов. Да. Ряды за рядами на негостеприимном берегу. Дрен, ближайший город королевства, в трех неделях пути к юго-западу. Прямо на юг лежат земли Оул’дана, и из племен, прогоняющих здесь ежегодно громадные стада, известны практически все. И летери их постепенно завоевывают. А о подобном не было никаких сообщений. Значит, так. Недавно на этом берегу появился флот. Затем все сошли на сушу и, видимо, забрав все, что привезли, направились в глубь территории. Должны же были быть знаки, слухи, разговоры, хотя бы среди оул. Мы должны были слышать о них. Однако не слышали. Чужеземные войска просто… исчезли. Невозможно. Как такое могло случиться? Преда снова обвела взглядом ряды каноэ, как будто надеялась, что откроется какая-то важная подробность, и сердце перестанет бешено колотиться, и уйдет охвативший ее озноб. – Преда… Да. По сотне на каноэ. А перед нами… в четыре, пять рядов – сколько? Четыре тысячи или пять? Весь северный берег был покрыт серыми боевыми каноэ, сколько можно было видеть на запад и восток. Вытащенные. Брошенные. Покрывшие берег, словно топляк. – До полумиллиона, – сказал торговец. – По моим прикидкам. Преда, куда же, во имя Странника, они отправились? Она нахмурилась: – Расшевелите свою магическую банду, Летур Аникт. Пусть отрабатывают заоблачную плату. Король должен знать. Каждую подробность. Каждую. – Мигом, – ответил человек. А она тем временем обратится к отряду аколитов седы. Избыточность вовсе не лишняя. Не будь при ней отборных учеников Куру Квана, она не знала бы, что утаил в окончательном отчете Летур Аникт, не могла бы отделить правду от полуправды и полной лжи. Вечная проблема с наемниками – у них есть собственные интересы; а преданность короне для таких, как Летур Аникт, новый управитель Дрена, всегда на втором месте. Преда стала искать, где можно спуститься к воде. Она хотела поближе рассмотреть каноэ – ей показалось, что у некоторых разобраны форштевни. И это очень странно. Все же тайну можно разгадать, и я займусь ею, чтобы не думать о прочем. «До полумиллиона». Странник спаси, кто же рядом с нами? Оул’дан, после вторжения эдур Волки пришли, потом ушли, а там, где трупы были выдернуты из плотной груды – где нашли последнее пристанище безымянные солдаты, – были видны явные следы пиршества зверей. Подробности застряли в памяти одинокого всадника, чья лошадь шагала среди застывших в неуклюжих позах тел. Такое разграбление павших было… необычным. Конечно, серо-коричневые волки равнин не трусливее любых других хищников Оул’дана. И все равно долгое соседство с людьми должно было приучить зверей убегать прочь от кисловатого запаха, пусть даже он смешивается с ароматом пролитой крови. Что же тогда привлекло их на это скорбное поле брани? Лицо одинокого всадника было скрыто под алой чешуйчатой маской; у подножия невысокого холма он натянул поводья. Его умирающая лошадь дрожала; еще до заката придется идти пешком. Сегодня утром, когда он сворачивал лагерь, рогатая гадюка ужалила лошадь, пощипывающую траву на краю канавы. Яд действует медленно, но неотвратимо, от него не спасет ни одна трава или снадобье из тех, что были у всадника с собой. Печальная потеря, но не катастрофа, ведь спешить некуда. Стаи воронов кружили над головой, появление всадника не отпугнуло их от скорого пиршества; вид птиц над холмом и заставил его направиться сюда. Крики воронов раздавались нечасто – странно приглушенные, почти печальные. Легионы Дрена забрали своих павших, оставив только противников – как удобрение для травы на равнине. Утренний иней, лежавший блестящими пятнами на смертельно-темной коже, уже начал таять, и казалось, что текут слезы – по застывшим лицам, из открытых глаз, из смертельных ран. Поднявшись на стременах, всадник оглядел горизонт – насколько мог, – пытаясь увидеть двух попутчиков, однако эти жуткие существа еще не вернулись с охоты, а может быть, нашли свежий, многообещающий след к западу отсюда – след летерийских солдат из Дрена, марширующих торжественно и радостно в свой город. Если так, то сегодня еще будет бойня. Впрочем, мщение – не главное. Его попутчиков такие сантименты не посещают. Они убивают для развлечения, насколько ему известно. Так что мысли об уничтожении Дрена или о любой другой мести пришли в голову случайно. Это различие важно. Но все равно картина получилась приятная. Да, жертвы на этом холме – чужаки, солдаты в серой с черным форме. Они лишены оружия и доспехов, штандарты захвачены в качестве трофеев, а их появление здесь, в Оул’дане – в сердце родной земли всадника, – внушает тревогу. В конце концов, он знал захватчиков – летери. Знал об их многочисленных легионах со своеобразными названиями, знал и о неустрашимой кавалерии Синецветья. Знал и пока еще свободные королевства и территории, граничащие с Оул’даном: мятежный Д’рхасилхани, Керин, королевство Болкандо и государство Сафинанд – со всеми он вел переговоры или скрещивал клинки. Эти же солдаты были ни на кого не похожи. Бледнокожие, волосы цвета соломы или ржавчины. Глаза голубые или серые. И… как много женщин. Его взгляд упал на одну из женщин, лежащую у вершины холма. Искореженные колдовством, ее доспехи сплавились с растерзанной плотью – на доспехах можно было разглядеть магические символы… Спешившись, всадник поднялся по склону, обходя тела, скользя мокасинами по пропитанной кровью глине, и склонился над мертвой женщиной. Рисунок на почерневшей бронзовой кольчуге: две волчьи головы. Одна с белой шерстью и одноглазая, другая – серая с черным. Этот символ прежде видеть не доводилось. Действительно чужаки. Пришельцы. Здесь, на его родной земле. Под маской он поморщился. Меня не было слишком долго. Теперь я тоже чужак? От тяжелого топота задрожала земля под ногами. Он выпрямился. Попутчики возвращаются. Значит, никакой мести. Хотя время еще есть. Сегодня утром его разбудил скорбный волчий вой; этот зов и привел его сюда, на это место, словно они хотели свидетеля, словно в самом деле призывали его. Хотя их крики подгоняли его, ни одного зверя он так и не увидел. Однако волки пировали сегодня утром. Выдергивали тела из груды. Он замедлял шаги, спускаясь по склону, потом и вовсе остановился, внимательнее присматриваясь к мертвым солдатам вокруг себя. Хищники пировали. Но не так, как волки. Грудь разодрана, ребра проломлены… Они пожирали сердца. И ничего больше. Только сердца. Тяжелый топот раздавался громче, ближе, когти шуршали по траве. Вороны над головой закричали, разлетаясь врассыпную. Книга первая. Император в золоте «Ложь стоит особняком, одинокий обман повернулся к тебе спиной, откуда бы ты ни приближался с неохотой, и с каждым шагом цель все дальше, идти все труднее, путь переплетается сам с собой, идешь кругами, и то, что стояло перед тобой, как зыбкая неудача, как случайно произнесенное слово, теперь выпускает детей своих, массу, копошащуюся в нитях, в узелках и повсюду, ты не можешь отдышаться, не можешь двинуться. Этот мир создан тобой, и однажды, мой друг, ты встанешь один посреди моря мертвых, окруженный выбором своих слов, и ветер смехом проложит тебе новый путь к бесконечной пытке – одинокий обман сам себе одиночество, ложь – это ложь, стоящая особняком, нити и узелки затягиваются в праведном осуждении, с которым ты когда-то так охотно душил любого правдолюба, любой голос несогласного. Так утоли жажду моим сочувствием и умри, изжарившись в пустыне». Отрывок, найденный в день, когда поэтесса Тезора Веддикт была арестована Патриотистами (за шесть дней до ее отправки на Утопалки) Глава первая