Маэль как-то говорил, что ничего тут не поделаешь. Ровным счетом. Говорил, что таков заведенный порядок вещей, и единственное утешение в том, что всякая власть, неважно, насколько обширная, централизованная или безоговорочная, в конце концов сама себя уничтожит. А самым забавным было наблюдать удивление на лицах вчерашних правителей. Так себе награда, с точки зрения Странника. Увы, я не умею взирать на вещи холодно и спокойно, как Маэль. Нет у меня его легендарного терпения. Как, впрочем, и его норова. Никто из Старших богов не защищен от безумия, которое преследовало правителей множества миров. Если, конечно, такой правитель в принципе способен размышлять, что вовсе не является чем-то само собой разумеющимся. Яснее всех это понимал Аномандр Рейк, потому и отказался от обширной власти, предпочтя сосредоточиться на локальных, незначительных конфликтах. Также он избегал последователей – для большинства богов нечто настолько немыслимое, что они даже не рассматривали подобный путь. Оссерк, напротив, высказал свой отказ – безнадежную правду – во всеуслышание, но ни одна из его попыток жить по убеждениям не увенчалась успехом. Так, для Оссерка самое существование Аномандра Рейка было непростительным оскорблением. Драконус… Нет, он точно не глупец. Проживи он достаточно долго, точно бы устал от собственной тирании. Все же интересно, как же он отнесся к своему уничтожению. Вполне вероятно, что с радостью. Умереть от меча, который выковал своими же руками; видеть, как любимая дочь стоит в стороне и смотрит, сознательно не протягивая руку помощи… Драконус, как можно было не отчаяться, наблюдая крах своих мечтаний? А еще есть Кильмандарос. Вот кому нравилась… простота. Все проблемы можно решить праведным кулаком – и все. Но только где-то она теперь! А что же К’рул? А он… – Стой! – крикнул Рулад, едва не вскакивая с трона. Туловищем он подался вперед, а в глазах вспыхнула угроза. – О чем ты только что говорил? Повтори! Канцлер нахмурился и облизнул сморщенные губы. – Государь, я излагал смету расходов на уборку трупов из ям… – Трупов, да. – Рука Рулада, лежавшая на вычурном подлокотнике, дернулась. Он со странной улыбкой посмотрел прямо на Трибана Гнола и спросил: – Что за трупы? – С кораблей, ваше величество. Рабы, спасенные с острова Сепик, северного протектората Малазанской империи. – Рабы. Спасенные. Рабы. На лице Трибана Гнола на мгновение отразилось помешательство, а потом… до него дошло. Так-так, а вот это уже интересно! – Да, это ваши падшие родичи, государь. Тисте эдур, страдавшие под малазанским игом. – Спасенные, – медленно произнес Рулад, как бы пробуя слово на вкус. – Родичи эдур. – Отдаленные… – Но все же родичи! – Бесспорно, ваше величество. – Тогда почему они в ямах? – Посчитали, что они пали слишком низко. Рулад заерзал на троне, как будто его жгло изнутри. Голова запрокинулась назад, руки и ноги дрожали. Голос его звучал потерянно. – Что значит «пали»? Они ведь наши родичи – единственные наши родичи во всем этом проклятом мире! – Истинно так, государь. Признаюсь, меня по-своему ужаснул приказ отправить их в самые ужасные камеры… – Чей приказ, Гнол? Отвечай! Канцлер поклонился. Страннику был знаком этот прием: он скрывал удовлетворенный блеск в глазах Гнола. Стоило ему распрямиться, как блеск пропадал. – За размещение падших сепикских эдур отвечает Томад Сэнгар, ваше величество. Рулад медленно откинулся на спинку трона. – И теперь они умирают. – Как мухи, ваше величество. Увы. – Мы спасли их от малазанского ига, чтобы самим мучить. Спасли, чтобы потом убить. – Поистине несправедливая участь, да будет позволено мне заметить… – Несправедливая?.. Ах ты, червяк, почему ты не сообщил мне об этом раньше? – Государь, вы мало интересовались финансовыми подробностями… Ай-яй, Гнол, это просчет. – Какими-какими подробностями? На шее канцлера выступили крупные капли пота. – Я имею в виду расходы, связанные с их содержанием, ваше величество. – Они же тисте эдур! И снова поклон. Рулад вдруг вцепился пальцами себе в лицо и отвернулся. – Родичи эдур, – шептал он. – Спасенные от рабства. А теперь гниют в ямах. – Ваше величество, – вежливо произнес Трибан Гнол, – многие из них погибли еще по пути, в трюмах. Насколько я понимаю, издевательства начались еще тогда, когда корабли покидали Сепик. Что повелите, государь? Как ловко ты обращаешь ситуацию в свою пользу, Трибан Гнол. – Приведи сюда Томада Сэнгара. И Урут тоже. Приведи моих родителей. – Сейчас? Меч с дребезгом покинул ножны, его острие было направлено на Трибана Гнола. – Да, канцлер. Сейчас. Трибан Гнол вместе с телохранителем поспешно удалились. Рулад остался один в тронном зале, указывая мечом в пустоту. – Как? Как они могли так поступить? Эти несчастные, они же одной с нами крови. Мне надо подумать. – Император опустил меч и уселся на троне, подобрав под себя ноги в монетной чешуе. – Как? Нисалл, объясни мне… нет, ты же не можешь. Ты бросила меня. Где же ты, Нисалл? Говорят, ты мертва. Тогда где твой труп? Может, ты там, среди раздутых тел, что плавают по каналу, прямо под окнами моей башни? Одни говорят, что ты предательница. Другие говорят, что нет. Все лгут. Я знаю, я вижу. Я слышу. Они все мне лгут… И он заплакал, прикрывая рот свободной рукой и беспорядочно водя глазами по пустому залу. Странник почувствовал, что Рулад смотрит прямо сквозь него. Бог захотел было выйти из тени, сбросить скрывающее его колдовство и сказать Императору: «Да, ваше величество. Они все вам лгут. Но я не стану. Готовы ли вы услышать правду – всю правду, – император Рулад?» – Рабы. Так… так нельзя. Томад… отец… Откуда взялась эта жестокость. Ах, Рулад, Рулад… – Мы поговорим, отец. Ты и я. Наедине. Да-да, мама, и ты тоже. Поговорим втроем. Мы так давно не разговаривали. Да, именно так мы и поступим. Только вы должны… вы не должны мне лгать. Я этого не потерплю. Где Нисалл, отец? Где Трулл? Возможно ли разбить сердце Старшему богу? Странник невольно поник, услышав жалобный вопль Рулада. Тот эхом отдался под сводами тронного зала и тут же стих; осталось только напряженное дыхание Императора. Затем он заговорил жестче и тверже: – Это все твоя вина, Ханнан Мосаг. Ты сотворил все это. С нами. Со мной. Ты выкрутил мне руки, заставил их всех отослать. Искать чемпионов. Хотя нет, это ведь была моя мысль?.. Не могу, не могу вспомнить. Столько лжи, столько голосов – и все лгут. Вы бросили меня, Нисалл, Удинаас. Я найду вас обоих. Я велю содрать с вас кожу заживо и буду слушать ваши вопли… Из коридора донесся гул шагов. Рулад виновато поднял глаза, затем устроился поудобнее на троне. Поправил меч, облизнул губы. Створки дверей со скрипом распахнулись, а он сидел с застывшей ухмылкой, обнажавшей зубы. Он приготовился к встрече с родителями. Десерт принесли на острие меча. В личные покои Томада и Урут Сэнгар ворвался десяток стражников-летерийцев во гласе с Сиррином Канаром. С оружием наголо он вошли в столовую. За длинным обеденным столом на разных концах сидели пожилые тисте эдур. Они даже не дернулись и не выглядели удивленными. – Поднимайтесь! – рявкнул Сиррин, не скрывая радости и удовольствия, которое испытывал от происходящего. – Император требует вас к себе. Немедленно. Плотно сжатые губы Томада дернулись, а затем старый воин поднялся на ноги. Урут не пошевелилась. На ее лице застыла презрительная усмешка. – Император желает видеть свою мать? Так пусть придет и позовет.