Михаил сам позвонил мне через три дня. Именно столько понадобилось Павлу, чтобы побороть своего главного врага — страх быть отвергнутым и вернуться домой. По словам оружейника, который, расчувствовавшись сверх меры, благодарил меня чуть ли не через слово, внук рассказал им весьма отредактированную версию произошедшего. Их похитили, ставили странные пугающие эксперименты, но когда я и моя команда спасли остальных, у Павла помутился рассудок и он сбежал. Долго приходил в себя, успокаивался, но в конце концов осознал себя как личность и наконец вернулся к родным. Когда же поток благодарностей иссяк, Михаил заверил меня, что сейчас же приступит к изготовлению обещанного клинка, и не пройдет и месяца, как он будет у меня. Правда, что делать дальше, пока не представляет, ведь он уже знает, что моя лавка сгорела… — Все остается в силе, — заверила я оружейника без тени лукавства. — Поверьте, мне есть кому предложить ваши клинки и я всегда жду как их, так и вас самого. Кстати, подумайте заодно над тем, чтобы делать не только ножи, но и мечи. Уже намного позже, через несколько месяцев, я узнала, что Павел так и не смог жить прежней жизнью и отправился в путешествие на Восток. Однако прежде чем исчезнуть на этот раз, парнишка обсудил свое решение не только с матерью, но и с дедом. Убедил их, что осознает, насколько это будет непросто, но действительно нуждается в этом. Обещал регулярно звонить и, насколько мне известно, держал свое слово. Кто знает, может, вскоре мир узнает о ком-то очень мудром и великом. Кто знает… Пока же я готовилась к самому шикарному празднованию чужой свадьбы, какое только знала. Виктория, все же решившаяся на отречение от бессмертия, не только сообщила об этом Одинцову, но и обрадовала его известием, что теперь может иметь детей. Но пока не готова, и им необходимо предохраняться. Я же пребывала в курсе всего происходящего из-за того, что именно у меня неугомонная валькирия консультировалась по поводу выбора всего: от цвета платья до сорта роз, от музыки до окончательного списка гостей, от фирмы туфель до противозачаточных средств. Список последних был не таким большим, как надеялась Вики, а уж полностью безопасными для здоровья были и вовсе единицы, так что я порекомендовала предохраняться по старинке. Печенькой, зажатой меж колен, или чаем, который вместо. Меня обозвали эгоистичной сволочью и в конце концов выбрали презервативы. С клубникой и усиками. По большому счету мне вообще было глубоко плевать, будут ли два Ви предохраняться или не будут, и чем именно, так как передо мной стояла проблема намного глобальнее, чем всего лишь выбор платья подружки невесты. Меня тоже звали замуж. Несколько недель все было прекрасно: сначала мы залечивали раны, затем выключили телефоны, сбежали в гостиницу на тот самый «больничный» и наконец предались долгожданному разврату. Мы любили друг друга несколько суток. Ели, спали, дурачились и снова любили. Как безумные, оголодавшие и впервые дорвавшиеся друг до друга. Это невозможно было осмыслить логически. Невозможно описать и просто остановиться на миг, чтобы обдумать. Это было настолько чудесно, что кружилась голова только от одного счастливого взгляда друг на друга. На пятые сутки дверь нашего номера вышибла группа спецназа, организованная майором по просьбе Александра. Оказывается, некромант впервые не смог дозвониться племяннику несколько суток кряду, а когда стало ясно, что ни меня, ни Олафа уже несколько дней нет дома, а за хомяком присматривает Нина, то нас отследили по кредиткам, которыми мы расплачивались за заказанную в номер еду. Естественно, после всего произошедшего маг первым делом предположил самое худшее. Больше того — операцию по спасению возглавил сам майор Подкаминов, он-то и стал первым, кого Олаф выкинул из номера в коридор. После этого курьезного и одновременно конфузного случая мы вернулись обратно в дом и вроде как взялись за ум. Правда, по ночам все равно нас лучше было не беспокоить, но хотя бы днем (впрочем, далеко не всегда!) мы вели себя прилично. Олаф уделял должное внимание клубу, я помогала Виктории организовывать свадьбу, отложив восстановление своей лавки на неопределенный срок, иногда мы с валькирией разминались на арене, будоража свою кровь и восторгая зрителей мастерством, а наши с хомушкой отношения прочно перетекли в стадию конфетно-букетный-постельный-везде-где-только-можно период. Иногда я задумывалась о том, что это неправильно и надо на что-то решаться, ведь обещала же, но малодушно откладывала принятие важного решения на потом и раз за разом встречала своего мужчину горячим ужином и звонким поцелуем. А сегодня меня позвали замуж. Прямо с утра, стоило мне только почувствовать, что на соседней подушке лежит не голова Олафа, а цветы, и открыть глаза, чтобы удостовериться в этом, как сразу же стало ясно, что кроме цветов на ней лежит еще и красная бархатная коробочка. Открытая. С тем самым кольцом. А снизу поднимается виновник происходящего, неся на подносе завтрак. — Доброе утро, — произнес Олаф сразу же, как только понял, что я уже не сплю. Принципиально не обратил внимания на мой хмурый взгляд, поставил поднос на тумбочку, а сам встал на колено. — Итак… Думаю, ты уже поняла, но все равно скажу. Я тебя люблю. Давно и крепко. Надеюсь, ты к этому уже привыкла, потому что я собираюсь упрочить свое положение и прошу выйти за меня замуж. — Я попыталась вскинуться на него, но меня остановили поднятой рукой. — Тихо, не кипятись. Я знаю, что ты ненавидишь давление. Я ждал. Приглядывался. Оценивал. И знаешь, что понял? Я чуть наклонила голову, милостиво разрешая просветить, и меня шутливо щелкнули по носу. — Ты тоже меня любишь, кисуля. Наверное, ты просто забыла, что обещала ответить на мой вопрос, но я не в обиде. Все увидел сам и сделал соответствующие выводы. Так что дай мне свой пальчик, скажи заветное «да», и мы уже официально будем жить долго и счастливо. Я растерялась настолько, что даже не сопротивлялась, когда мне на тот самый пальчик надели шикарное кольцо из белого золота с огромным бриллиантом. Лишь неуверенно пробормотала: — А дети? — Все решаемо, — уверенно кивнул Олаф и крепко поцеловал. — У нас будет большая и дружная семья или не будет. Все, как хочешь ты. Только скажи мне «да». И я… Прикусила губу, злясь на то, что сама проявляю невиданную ранее трусость, хотя не так давно стыдила за нее Павла. Зажмурилась, мотнула головой, даже всхлипнула… А затем всего за несколько мгновений перед моими глазами пронеслись последние месяцы жизни. Мои разговоры с Одинцовым, Викторией, Павлом… Все мои бесконечные мудрые советы, которые я с легкостью раздавала другим, сама же игнорируя очевидное. Почему? Боялась… Но какой смысл жить в страхе, когда рядом со мной любимый? Готовый свернуть горы, выйти на неравную битву со злом и пойти на любые уступки, лишь бы я была рядом. Готовый даже смириться с тем, что я бессмертна и у нас никогда не будет детей… Стоп. А почему это не будет? — Ты ужасен, — произнесла я, когда открыла глаза. — И вообще тиран и чудовище. — Олаф переменился в лице. — Но я признаюсь тебе в том, что не знает никто. — Я сжала его руку, чувствуя, что как никогда остро нуждаюсь в решимости, и буквально выпалила: — Я люблю тебя. И выйду за тебя замуж. И детей рожу. Только немного позже, хорошо? Года через два, когда привыкну к тому, что снова стану смертной. Просто… — Я снова прикусила губу и опустила взгляд. — Я боюсь. Наверное, я буду просто ужасной матерью… — А вот сейчас не согласен, — осипшим голосом перебил меня Олаф и порывисто обнял, буквально вытаскивая из постели. — Ты будешь самой прекрасной матерью! И даже не вздумай со мной спорить, ведьма! Тут я лучше знаю! А теперь о смертности. Я что-то не понял… — Все просто. — По моим щекам текли слезы бесконечной радости, но я даже не думала их вытирать, прижимаясь к любимому и чувствуя, как буквально в то же самое мгновение висящий на моей шее кулон из горного хрусталя тускнеет и становится прохладнее, а моя душа возвращается на свое исконное место. В мое тело. — Я бессмертна до тех пор, пока хочу этого сама. Но рядом с тобой… Рядом с тобой я хочу быть просто женщиной. Любимой. Матерью наших детей. Но если тебя что-то не устраивает… В моем тоне прорезались угрожающие нотки, однако продолжить я не успела — меня завалили обратно на кровать и сначала закрыли рот крепким поцелуем, а когда стало нечем дышать, в своей любимой манере категорично прорычали: — Молчи, женщина, все нужное ты уже сказала. Остальное предоставь мне. И пока мне на деле доказывали, что справятся даже с тем, о чем я еще не подозреваю (а Олаф умел удивлять!), я с улыбкой думала о том, что права была в свое время Плеть-наставница: женщина должна принять в жизни лишь одно судьбоносное решение — с каким мужчиной идти по жизни. Остальные решения обязан принимать ее мужчина. ЭПИЛОГ Олаф уже час не давал сесть на новенький спортбайк, который мне наконец приобрел Одинцов в качестве оплаты за спасение Ольги. Я смогла лишь выкатить его из гаража, но на этом мои успехи застопорились — Олаф милостиво разрешил «постоять рядом пять минут и домой». Все его аргументы сводились к тому, что мотоцикл — самый травмоопасный вид транспорта непосредственно для самого водителя и за последние несколько лет он похоронил троих знакомых. И вообще — сам уже давно не ездит. И мне нечего даже начинать. В общем… — Только через мой труп! — Не хотелось бы, но если ты настаиваешь… — Я уже начинала терять терпение, пытаясь заверить жениха, что, несмотря на вновь обретенную смертность, на тот свет совсем не тороплюсь. А уж признаваться в том, что весь последний месяц, пока он днем пропадал в клубе, брала уроки вождения у валькирии, после чего мне даже христианский ад не страшен, и вовсе не планировала. — Берг, ты мне еще не муж! А будешь так себя вести — и вовсе раздумаю! — А вот угрожать не надо, — глухо рыкнул викинг. — Я и сам… — Вау-вау, молодые! Что шумим, аж в Вальхалле слышно? — К нам, божественно тарахтя, на шикарном «харлее» подъехал Один. Внимательно оглядел композицию «бранящиеся милые», затем оценил мой байк, одобрительно присвистнул и только после этого приподнял круглые солнцезащитные очки. — Так что за шум, а драки нет? Впервые за свою сознательную жизнь я наябедничала не абы кому, а самому богу: — Он не дает мне кататься! — Нехорошо, — согласился ас. — Я беспокоюсь за нее! — сжав зубы, процедил Олаф. — Это хорошо, — степенно кивнул Один. — Я взрослая, самостоятельная личность! И я умею водить мотоцикл! А он ведет себя так, словно я дитя неразумное! — Нехорошо, — цыкнул бог. — Я ее люблю и желаю лишь добра, — рыкнул викинг. — О, это хорошо-о-о! — протянул бог. И тут я поняла, что ничего путного у меня сегодня не получится, потому что кое-кто божественный элементарно потешается над нами. Надо мной в частности. Ну ничего… Я терпеливая, я подожду! — А не выпить ли нам пивка, раз прогулка отменяется, — елейным голосом поинтересовалась я сразу у обоих мужчин. — Заодно новое лото распакуем, которое я по случаю приобрела, да все никак повода не было. А там можно будет и ребят позвать, и о рыбалке подумать. Что скажете? — Правильные разговоры говоришь, женщина! — хохотнул бог, стреножа своего потрясающего хромированного коня и без дополнительного приглашения проходя в наш дом. — Где, говоришь, пиво стоит? От Олафа мне достался лишь предостерегающий и совсем немного подозрительный взгляд. Знаю, ему было неловко принимать у себя дома настоящего бога, но он был рад напоить кого угодно и чем угодно, лишь бы не отпускать меня кататься. Ха! Он еще плохо меня знает! Три часа спустя. — Гуси-лебеди? — Есть! — Дедуля? — У меня! — Топорики? — Квартира! — Один, радостно покряхтывая, сгребал выигрыш со стола, не обращая внимания на остальных раздосадованных участников. — Ай да я! А да… бог! — И загоготал, довольный собственной шуткой. — Я требую реванша! — кипятился Одинцов. — Сейчас мы тебя сделаем, — зловеще обещал Олаф. — Чур, я раздаю карточки! — негодовал майор. Александр же лишь небрежно пожимал плечами и движениями профессионального крупье перемешивал в мешочке бочонки, одновременно следя за тем, чтобы бокалы были полны. А мы с Викторией, буквально несколько минут назад прошмыгнув наверх «попудрить носики», заговорщически переглянулись и кивнули друг другу. Наши мужчины были заняты, и уверена — надолго. Вторая упаковка медового эля с проверенной домашней пивоварни была только-только вскрыта, так что можно было не беспокоиться о том, что нас хватятся в ближайшие два часа. Этого времени как раз хватит, чтобы не только улизнуть из дома, выпрыгнув из окна второго этажа, но и отъехать на приличное расстояние, чтобы не услышать матов женихов. А они будут, уверена. Эх, дожили! Уже нельзя просто взять и сделать, что хочу! И даже не отпросишься, все равно не пустят! Прям домашняя тирания в чистейшем ее виде! И не убить ведь… Люблю гада. Десять минут спустя. — Они все-таки это сделали. — Олаф стиснул зубы, чтобы не сказать что покрепче. Тарахтение моторов хоть и было приглушенным, но все равно его расслышали все присутствующие. Потому что ждали. И дождались.