Люба с дедом переглядываются, отчего я вдруг начинаю нервничать. Кажется, будто я совершила оплошность, но в чем именно она заключается — пока не пойму. От недосыпа голова плохо соображает, и ни саше лаванды, ни ванны с магниевой солью не смогли это исправить. — Ты ведь не под мухоморами сейчас? — Дед с подозрением щурится. — Повтори-ка, что сейчас сказала. — Про сыроедческие батончики? — лепечу я, постепенно осознавая масштаб катастрофы. Если до Саши дойдет, что я так бездарно проговорилась, она…— Даже думать не хочу, что она сделает. — Там кокосовая стружка, масло какао, сироп топинамбура… — Хупинамбора! — гаркает дед. — Отвечай по-нормальному: мамонт Саню обрюхатил? От волнения меня начинает мутить. Я представляю, как разъяренная сестра врывается в мою комнату, срывает со стены карту желаний и рвет ее на мелкие части. — Я… нет… То есть не знаю… — мямлю я. — Игорь, ты видишь, Маша волнуется, — приходит на помощь Люба. — Не нужно на нее давить. Когда придет время, Саша сама все тебе расскажет. — Короче, беременная она, — констатирует дед, расплываясь в редкой для него улыбке. — Наконец-то, блядь. А то я уже мамонта хотел к ветеринару вести, чтобы проверил его головастиков. — Игорь! — Люба укоризненно качает головой. — Чего Игорь? — Дед начинает взволнованно расхаживать по прихожей. — Третий раз твой Игорь прадедом станет. Билеты, что ли, в Бургерную пора покупать… Ох, не завидую я мамонту, конечно. Пузатая Саня его вампирить все девять месяцев будет… Но ничего, потерпит… Любит кататься — полюбит чинить. — Дедуль… — жалобно пищу я. — Ты только, пожалуйста, билеты раньше времени не покупай и никому про беременность Саши не говори. Даже мама с папой еще не знаю… — Так конечно не знают, — хмыкает он. — Сначала-то курица была, а потом уже яйца. — Наседушка наша. — Приобняв, Люба легонько подталкивает его к кухне. — Давай я тебе чая налью с липой. А то ты что-то разволновался сильно, Игореш. Давление, не дай бог, скакнет. — Ты лучше вискаря мне налей. Повод-то охренительный. Да хватит трястись, Мария. На первый раз прикрою. — Спасибо. — Я с благодарностью ему улыбаюсь. — А, Саня, между прочим, тоже поначалу в Бургерную от мамонта съебалась. — Дед смотрит на меня со значением. — Но вернулась под моим чутким руководством. И как хорошо все обернулось в итоге. Прожорливого мамонтенка скоро родит. — Такой сентиментальный стал. — Люба тепло улыбается. — За всех вас радуется и переживает. — За Машу не переживаю. Наша травоядная всех с костями сожрет и не поперхнется. Карлсон от нее уходил в соплях, а эта даже бровью не ведет. Вещи в чемодан покидала — и адьес, мясоеды. — Это неправда, — возражаю я, опустив взгляд. — Просто во мне развито принятие. — Принятие — это когда сидишь на жопе ровно и ждешь, когда труп твоего врага мимо проплывет? — кривится дед. — Так ты дождешься, Мария. Погорюет полгодика Карлслон твой долговязый и найдет себе новую Фрекен Бок. Будет ему борщи с пампушками ебашить и чай с липой заваривать. Как тебе такой расклад? Если не шевельнулось ничего, то значит, все ты правильно делаешь. Пошли чаю выпьем на дорожку, и погнали в аэропорт. Glava 59 Тимур Вдавив газ до упора, я еду в аэропорт. Откуда-то есть уверенность, что встретиться с Машей я непременно успею. Вера в милосердие и справедливость Вселенной докатилась и до меня. Всю дорогу в голове крутятся слова Марианны о том, что если я не нужен Маше «с прицепом», то, скорее всего, не нужен и вовсе. А ведь что-то в этом есть. В своих-то чувствах к ней я уверен. Был уверен четыре года назад, и сейчас тоже. А вот что она испытывает ко мне, мы не обсуждали. Быть может, для нее я остался все той же интрижкой на лето, которой суждено было закончиться к концу августа. Вдруг все остальное я просто себе придумал? От такого паршивого инсайта я испытываю легкий приступ тошноты. Если так, то лучше выяснить это прямо сейчас, чтобы не мучиться и не терять время. Четыре года достаточный срок, чтобы отгоревать несостоявшуюся любовь и продолжить жить дальше. Дзынь! Дзынь! Дзынь! Взглянув на телефон, я измученно прикрываю глаза. Звонит Эдик. — Слушаю, — с наигранной бодростью отвечаю я. — Ну что, Тимурка без команды, готовь ладошки, чтобы аплодировать, —слышится в трубке его самодовольный голос. — Нашли мы твоего крысеныша. Сидит сейчас обосанный у дяди в кабинете и сдает своих корешей. У них там целая банда, прикинь. Дядя мне еще спасибо сказал за наводку. Такое дело размотали. Не поверив своим ушам, я едва успеваю вовремя затормозить на светофоре. То есть мое агентство спасено? Было бы несказанно глупо разбиться после такой новости. — А деньги? — Вернутся ко мне с процентами, — снисходительно хмыкает Эдик. — Дядя и не таких разводил. Короче, с тебя вискарь и карамельки. — Карамельки? — переспрашиваю я, стараясь не звучать чересчур подобострастно. Хотя чего уж тут? Был бы этот хмыреныш рядом, я б его расцеловал. Даже неудобно немного, что Римма Марковна ему в кофе слюней напускала. — Ну да. Только без сахара. Я со вчерашнего дня на диете. Ты, кстати, крестного для своего пупса выбрал уже? Если что — я готов. — Отцом я не буду, по крайней мере, не в ближайший год, — говорю я, чувствуя невероятное облегчение, что мажористому алкашу Эдику не быть крестным Тристану. Потому что будь Марианна по-настоящему беременной, я бы вряд ли сумел ему отказать. — Бывает, хуль, — понимающе вздыхает Эдик. — Так та красотуля жопастая получается без икры ходит? — Совершенно верно, — подтверждаю я, вдруг ощущая безудержный приступ веселья. Если Марианна замутит с Эдиком — это будет феерично. — А у вас с ней типа все, коннекта нет? Тропка свободна, я имею в виду? Ты конечно лох, но ты мой бро, а я телок своих братанов не трогаю. — Мои отношения с Марианной закончены. Если она тебе нравится, то ты можешь пригласить ее на свидание, — великодушно сообщаю я. — Свидание, аха-ха. У тебя дома случайно шпаги и парика нет? — заливается шакальим смехом Эдик. — Ты как будто в прошлом веке родился. Ладно, давай, Тимурка. У меня дел по горло: на стрижку надо заскочить, а потом в кальянную. Набирай, как что. Я считай, теперь твоя крыша. — Спасибо большое, — от всего сердца благодарю я. — При случае обязательно позвоню. Вернув телефон на консоль, я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Последние пара недель стали насыщеннее, чем несколько лет моей жизни. И даже в неприятностях обнаружилась своя прелесть. Я, наконец, смог по-человечески закончить отношения с Марианной и обзавестись крышей в лице министерского сынка. Если бы с Машей все решилось в мою пользу, я без преувеличения стал самым счастливым на свете человеком. Бросив машину на парковке аэропорта, я со всех ног припускаю к входу. Чувствую себя героем розовой соплепускательной мелодрамы, который под музыку несется толкать пафосную речь о вечных чувствах к любимой, надумавшей от него съебаться. Только речи я никакой не заготовил. Просто хочется знать, что я сделал все возможное, чтобы уговорить девушку, которую люблю, быть со мной. Последняя, можно сказать, попытка. Взгляд обшаривает длинный зал аэропорта в поисках знакомой фигуры. Сейчас я почти жалею, что Маша не красит волосы в зеленый, по которому я бы легко ее найти. Народу здесь хуева туча и разглядеть ее самому нет ни единого шанса. Поколебавшись немного, я несусь к стойкам регистрации и, не найдя ее там, бегу к зеленому коридору. Пока с уверенностью можно сказать лишь одно: пора добавить кардио-нагрузок в зале. Всего пять минут беготни, а уже готов выплюнуть легкие. — Извините… Извините, пожалуйста… — Оттолкнув плюгавого гнома с чемоданом в руках, я пробираюсь к очереди, выстроившейся к стойке досмотра. И тогда случается чудо. В пестрящей толпе я вижу ее. Убрав за ухо прядь волос, Маша протягивает пухлой тетке за стойкой билет. — Маш! — ору я так громко, что поворачиваются даже глухонемые. Она поворачивается тоже. Терпеть не могу всю эту показуху, но что мне еще остается делать? Нас разделяют метров двадцать людей, которые хера с два пропустят меня к ней без очереди. А если она минует тетку, то все… Наш вагон, набитый презервативами и валентинками, уйдет. — Останься, а?! — продолжаю вопить я на потеху зрителям. — Серьезно. Хер с ними, с твоими знаками. Если любишь меня — останься. Потому что я тебя очень люблю. Даже веганом готов ради тебя стать и на йогу пойти. Думаете, кто-нибудь зааплодировал, как это бывает в фильмах? Хер. Только какой-то пиздюк в кепке снимает меня на камеру и ржет, мол, смотрите, подписчики, тут какой-то лох орет. Маша моргает, выглядя абсолютно растерянной. На секунду мне даже кажется, будто она готова заплакать. — Маш… — выговариваю я беззвучно, глядя глаза в глаза. — Останься. Ну, пожалуйста. От нервного напряжения и шкалящих эмоций, я взмок, словно мышь. Даже глаза почему-то становятся влажными и зудят. Настал тот самый момент Икс. Туда или обратно. Если она сейчас уйдет, то, видимо,действительно не судьба. — Прости меня, — беззвучно произносит Маша и, резко отвернувшись, отдает тетке билет. Glava 60 Тело парализует болью. Нервной системе плевать, что я дал себе слово продолжить жить дальше при любом исходе. На короткое мгновение все равно хочется умереть. В душе я видно оптимист, потому что до последнего надеялся на лучшее. Какой-то голос внутри упрямо твердил, что моя не проходящая любовь к ней и наша повторная встреча были неслучайны. — Смотрите на его рожу… — заливается смехом пацан с камерой. — Он как будто вот-вот разревется. — А давай тебе охваты повысим. — Отмерев, сиплю я. — Я отмудохаю тебя ногами в прямом эфире, а ты заревешь по-настоящему. Быстро спрятав телефон, тот надвигает кепку на лоб и прячется в толпе. Сыкун. Я бы его пальцем не тронул, лень и нет сил. — Да, концерт ты знатный учинил, Карлсон, — раздается за плечами знакомый скрипучий голос. — Надо было чем-нибудь тяжелым в Марию кинуть. Так вернее. То, что Машин дед стал свидетелем очередного моего унижения, нисколько не трогает. Одним человеком меньше, одним больше, какая теперь разница? Скорее бы добраться до дома и забыть этот день, как страшный сон. А потом напомнить себе, что мне есть, для чего жить дальше. Есть Римма Марковна, которая, несмотря на несносный нрав, любому за меня глотку перегрызть готова. Есть любимое дело, которое благодаря хмыренышу Эдику, по-прежнему живо. Остальное со временем приложится. — Ты слышишь меня вообще? От несчастной любви вроде не глохнут. — Слышу, — смиренно киваю я, беря в фокус лицо старика. — Извините, к беседам сегодня не расположен. — Если подыхать не собираешься, о делах найдешь время поговорить. Второй раз предлагать не буду, имей в виду. Игорь Жданов свободным временем не разбрасывается. Меньше всего на свете я бы хотел делать две вещи: стоять на ногах и разговаривать о работе. Это все равно, что долго не дышать и сразу побежать марафон. — Говорите. — Кивок стоит мне невероятных усилий. — Пойдем-ка сядем. — Ладонь Деда весом с хороший кирпич опускается мне на плечо. — За кофе побеседуем. Я послушно бреду за ним. Жизнь закрутила в странную мясорубку. В последнее время всем что-то от меня нужно. Жаль, что не ей.