Так было и тогда. – Поцелуй меня. Я прижимаюсь к этим твердым сухим губам, и меня настигает шквал эмоций, да такой, что столь любимые Димкой парусники перевернулись бы, встретившись с таким напором в океане. Он сбивает с ног, отнимает возможность вдохнуть. Устоять невозможно, можно только подчиниться этой стихии. Горелов просит поцеловать, но беспощадно перехватывает мою инициативу. Голодный страстный поцелуй берет надо мной верх. Мы будто не виделись, не прикасались друг к другу тысячу лет. Лихорадка. Температура растет. Меня бросает в дрожь. Я остро чувствую вес Димкиного тела. Млею под его руками, забравшимися под свитер. Ощущаю свою кожу такой холодной по сравнению с жаром, идущим от его ладоней, и, как кошка, выгибаюсь им навстречу, подставляюсь ласкам. Неловкость и стыдливость улетучиваются, оставляя желание получить от Димы все. В мыслях царит бесстыдный хаос из развратных мыслей. Я благодарно вздыхаю между поцелуями, когда Горелов, нащупав застежку, освобождает грудь из плена бюстгальтера и берет ее в плен уже своих рук. Сжимает сильными пальцами болезненно твердые соски и, целуя меня в шею, гладит живот, вызывая сладкий спазм предвкушения там внизу. Димка ласкает меня, жадничает, но не торопится. Он упивается тем, как разгорается мое желание. Там в мыслях, я уже отдаюсь ему, принимаю в себя, а на деле пока робею стащить свитер, который ужасно мешает чувствовать Горелова. И я начинаю стаскивать футболку с него под Димин одобрительный смешок. Горелов, помогая мне, ухватив майку за шиворот, стаскивает ее, и позволяет моим рукам добраться до его идеального тела. Таких не бывает. Боевая машина. Красивый, сильный, опасный. Весь пронизанный дикостью и вседозволенностью. Неужели, он мой? Не сдерживаясь, я провожу руками по широкой груди, плоскому животу, но, как только я добираюсь до выпуклости на джинсах, Димка вытряхивает меня из свитера, мешая продолжать мое волнительное исследование. – Не спеши, – укоряет меня он, а у меня уже на низ живота давит тяжелый горячий шар, подтапливающий мое естество. Болтающийся бюстик улетает в никуда, а мою грудь согревает дыхание Димы. Он по очереди втягивает в рот напряженные вершинки, и где-то в моей сердцевине дергает в такт посасыванию. Руки Горелова блуждают по томящемуся телу, и я даже не сразу понимаю, что мои джинсы расстегнуты, а сам он уже хозяйничает в трусиках. – Инга… – хрипит Димка. – Девочка моя, ты уже такая мокрая. Да, он еще не приступил к своим любимым пыткам, а внизу уже все скользкое от смазки, приглашающее. Дима впивается в губы поцелуем, а пальцами разминает мою узкую дырочку, не забывая уделять внимание клитору. Я закусываю губу, когда, оставив большой палец кружить вокруг пульсирующей горошины, он задвигает указательный и средний на всю глубину и потирает ими потаенное местечко, которое Дима обнаружил случайно, но теперь не упускает случая меня помучить. Он жадно смотрит мне в лицо, его и без того темные глаза выглядят бездонной бездной на заострившемся лице. И я опускаю ресницы, это так сладко, так порочно, то, что он сейчас делает. Лишь бы не прекращал. Мои тихие стоны его не останавливают, лишь когда я начинаю метаться под ним, двигая бедрами, Горелов убирает руку, подносит к лицу и демонстративно облизывает пальцы. Я – вата. Беспомощно смотрю, как Димка расстегивает ширинку и достает член. Он подрачивает его, я вижу капельку эякулята, выступившую на головке. С плотоядным взглядом Горелов манит меня. – Малыш, я хочу твой рот. Да, он научил меня и этому. Приподнявшись, я обвожу языком крупную головку. Пресс Димки напрягается, когда я, облизнув губы, вбираю в себя его орган, напряженный, чуть подрагивающий. Горелов собирает мои волосы на макушке, чтобы ему было лучше видно, как скользят мои губы, но сегодня он не выдерживает долго и, опрокинув меня на спину, сдирает с меня джинсы вместе с никому ненужными трусиками. Секунда, и мои ноги у него на плечах, а сам Димка прокладывает дорожку из поцелуев от пупка вниз, рисуя языком неведомые символы, чуть прихватывая зубами кожу. Я совсем влажная, у меня внутри так горячо и пусто, что я только похныкиваю, когда кончик языка раздвигает мои складочки и давит на клитор, поддевает его, зализывает. Пальцы мои запутываются в Димкиных вихрах, бедра дрожат от невыносимой остроты ощущений. А Горелов, не прекращая своих сладких истязаний, готовит мю норку уже к серьезному вторжению. Я уже почти на грани, когда он решает, что достаточно, и меня заполняет толстый гладкий член. Я все равно для него слишком узкая, и Димка слегка шипит, проникая в меня. Погрузившись до конца, так, что я чувствую губками и жесткие паховые волоски, и мягкую мошонку, замирает. Влажные от испарины плечи дрожат под моими руками. Он сдерживается, но меня это не устраивает. Стоит им мне слегка пошевелиться под ним, и контроль слетает к чертям. – Что ж ты творишь, – стонет Демон. А дальше все становится не важным. Вселенная зацикливается на нас двоих. Все раскалывается на до и после. Полет. Огненная волна, поднимающаяся из точки соединения, с каждым толчком она все выше. Она заливает каждый миллиметр тела, пока не накрывает нас с головой. А Димка не останавливается, он входит снова и снова, ударяет там в глубине, вплавляясь в меня, накаляя нерв, протянувшийся через все тело. Мой пульс шкалит, стук сердца Димки под моими пальцами оглушает. Мы рвемся к вершине сквозь цветные огни, сплетаясь, живя одним дыханием, нас прошивает одной нитью, принайтовывает друг к другу намертво. Хлюпанье растянувшейся на Димкином члене киски, мои стоны, тяжелое дыхание Горелова, все это фон, теряющийся в чувстве принадлежности, единения, пропитанном потребностью брать и давать. Животная тяга, сметающая страсть, и вот полет обрывается свободным падением. Когда все взрывается, а сердце замирает. Димка с рыком выходит из меня, забрызгивая мои бедра спермой. Он целует меня, как будто мы прощаемся. Припечатывает меня, клеймит, тискает, сжимает. Спелёнатая его руками, вдавленная в его тяжелое влажное тело, я ощущаю Димку своим миром… Я и сейчас это чувствую. Воспоминание такое яркое, что я снова его проживаю, а, вынырнув из него, чувствую пустоту. Она холодная и гулкая. Я выпутаюсь из этого. Я научусь жить по-другому. И однажды, когда я смогу довериться кому-то еще, я не стану повторять тех же ошибок. Я не позволю себе потерять голову, оставить решение проблем инстинктам. И слезы эти прекратятся, и боль рано или поздно уйдет, и воспоминания поблекнут. Жизнь не стоит на месте. Я понимаю, что утренний чай остыл, когда, нарушая тишину квартиры, раздается резкий звук уведомления на телефоне, и из чашки в дрогнувшей руке часть выливается мне на колени. Смотрю на экран, и по телу пробегает озноб. Жанна. Помедлив, я все-таки открываю сообщение. «Ты видела, что творится на странице у Маськи? Это то, что я думаю?» Глава 40 Демон Я уже полчаса жду Рэма, когда их королевское величество наконец подкатывает к универу. Время идет, ничего не меняется. Инга, знатная копуша, собиралась значительно быстрее, чем их пижонство. – Тебя за смертью только посылать, – ворчу я, пожимая протянутую руку. – Съемки почти до утра были, эта новенькая фотограф только выглядит душкой, а на самом деле – рыжее стервище, – как-то по-детски жалуется друг. – Обрадовалась, что у меня неэпелированная грудь и гоняла в хвост и в гриву. Я все проклял, еле ноги до дома доволок. – Ты ж хотел бросить работу в агентстве, – хмыкаю я. Рэм морщится. Понятно. Таскается в надежде пересечься кое с кем. Хреновая позиция. Ты уж или трусы надень, или крестик сними. Или возвращай свою шальную девку, или перестань подстраивать случайные встречи. Ну, я ему не доктор. – Под утро вернулся, а уже успел наворотить с камаз. Он трет глаза: – Видел уже, да? Сильно меня бомбануло, не утерпел. Кривлюсь: – Я бы предпочел все сделать сам. – Уверен, что для Кравцовой у тебя припасено что-то особенно мерзкое, но я решил, что будет справедливо дать ей отведать своего же говна. Ты-то вряд ли стал бы ее полоскать в соцсетях. – Да, Кравцова получит удар с другого фронта. – Считаешь, зря я это сделал? – напрягается Рэм, я пожимаю плечами. – Я вообще-то в отличие от нее самой ни слова лжи не допустил. Все ее пламенная бухая речь. Ничего не монтировал, как наша звезда. Да, сучонка надрала из моих фраз целый пиздец, который дала послушать Инге. И на Ингу разозлиться, что поверила, не получается. Я как бы сам все для этого сделал. Себя я бичую каждый день, а Кравцова получит уже сегодня. Строго говоря, вместе с финтом от Рэма даже красивее выходит. Кравцова, как это ни странно, после развода ее матери с моим отцом, осталась жить в нашей семье. С моей матерью у нее отношения из рук вон плохие, своей она не больно-то нужна. Она пробовала прижиться в новой семье, но постоянное таскание за волосы от матери, которая подозревала, что дочь крутит хвостом перед отчимом, сделали свое дело. Машка попросилась к нам, я уговорил отца ей помочь. И сейчас она живет в одной и отцовских квартир, он же платит за ее обучение в универе. Да, Машка не стала поступать на бюджет. Живет она на отцовские деньги и на донаты от своей интернет-паствы. Надо сказать, неплохо живет. Точнее, жила.