— Да, — неуверенно отвечаю я. — Довольно фамильярно, — откладывает телефон. — Разве не принято к тренерам обращаться по полному имени для соблюдения субординации? — Ну, он же не меня тренирует — Ясно, — откладывает телефон и подхватывает бокал. Покачивает его в ладони, вглядываясь в мои глаза, а я хочу спрятаться под стол, но держу себя в руках и взора не отвожу. Ладони, конечно, потеют. — ты не можешь запретить мне быть отцом для Вани. — Ты же понимаешь, что в его ожиданиях его отец вернется из космоса не на редкие встречи и для алиментов, а в семью. Он, мама и папа должны быть вместе. — Звучит логично. И я его в этом вопросе поддерживаю. — У тебя другая женщина. Это раз. И быть с тобой я не хочу. Это два. Ты как себе это представляешь? — Ты пакуешь вещи, приезжает машина забирает их и тебя с сыном. Я решаю вопрос с установлением отцовства. Есть второй вариант Мила, жестокий, бесчеловечный и эгоистичный, но я к тебе тепло отношусь, поэтому не хочу идти войной против тебя. — Ты не отнимешь у меня сына, — возмущенно шепчу. — А ты его у меня отняла на пять лет. Я хотел сказать на четыре, но и во время беременности я должен был быть рядом. Ты пошла на поводу своего эгоизма и гордыни. И, возможно, по мне так и не скажешь, но я очень зол, Мила. Ты считаешь себя хорошей матерью, но это не так. Ты лишила мальчика отца. Его важные годы прошли без папы. Да, ты имела право обижаться на меня, но эта обида не должна была касаться нашего ребенка. И я хочу наказать тебя, потому что считаю твой поступок предательством. — Наказать? — охаю я. — Да, тебя, Мила, — оставляет бокал, ослабляет галстук и мягко улыбается. — Как и ты тогда меня. И я признаю, у тебя это получилось. А теперь поехали. — Куда? — Я хочу его лично увидеть. — Уже поздно, — жалобно попискиваю я раненой мышью. — Мама его уже уложила спать. — Посмотрю на спящего, — холодно отвечает Адам. — И познакомлюсь с твоей мамой. Это же она была на фотографиях? Или какая-то другая тетка? Глава 7. Я тоже разочарован Я прошу Адама не быть эгоистом и притормозить. Давлю на то, что мы сейчас оба не с холодным разумом подходим к сложному вопросу о нашем сыне, который не заслуживает неоправданных потрясений в его хрупком возрасте. Он, как отец, должен подумать о последствиях для психики маленького человека. Я задвигаю ему такую речь, которая бы впечатлила даже самое холодное сердце, но Адам лишь лениво вскидывает бровь. С таким же успехом я могла бы разбить голову о стену. Забирает фотографию Вани и прячет ее в нагрудный карман пиджака. — Не убедила, — неожиданно резко хватает меня за предплечье, мягко дергает на себя, вынуждая встать, и вглядывается в глаза. — Я не хочу, чтобы делал ему больно. — я впервые чувствую к тебе дикое раздражение, — тащит меня мимо столов. — И это уже не упрямство, а тупость. — Я буду кричать, — цежу сквозь зубы. — Кричи. И я кричу кода он решительно перекидывает меня через плечо. Гости оглядываются на нас, перешептываются, и одна пожилая дама за столиком у окна встает и подает голос: — Охрана! — Прошу прощения, — выбегает бледный менеджер зала, — это милая девушка перепила. Все в порядке. — Да я даже капли не выпила! — взвизгиваю я. — Он лжет! — Во-первых, я однажды прикрыл задницу владельца этого заведения, — шипит Адам. — Я тут для всего персонала всегда особенный гость. Во-вторых, я предупредил менеджера о возможности скандала с моим участием. — Ненавижу тебя! — я брыкаюсь. — Ты не имеешь права так себя вести. — А я считаю иначе. На улице он спускает на ноги, и замахиваюсь, что дать ему пощечину, но он перехватывает мою руку и сжимает запястье. Приближает лицо и рычит. — Не смей. Охранники на крыльце молча наблюдают за происходящим и не вмешиваются. И мне становится страшно от своей слабости и никчемности перед Адамом. — Вдох и выдох, Мила, — чеканит каждое слово. — Иначе я найду способ успокоить твою истерику. — Кем ты стал... — сипло отзываюсь я. — Возможно, я всегда таким был, Мила, — вглядывается в глаза. — И я скрывал не только жену, но и себя самого. Да и не было у нас времени, чтобы узнать друг друга. Я лжец, ты истеричка. Я задыхаюсь в возмущениях. Обидно до слез слышать подобное оскорбление, против которого у меня нет аргументов. Я действительно не могу успокоить в себе истерику, дрожь и страх.