понравится, вернемся и будем жить тут. Глава 20. Жуткая жуть — Тогда самое время собрать вещи, — придвигает ко мне тарелку с оладушками, щедро политыми вареньем. — Уже? — удивляется Ваня. Давай, сынок, устрой истерику, заяви, что никуда не поедешь и что не хочешь в большой красивый дом. Адам прет танком по нашей жизни, и не в его арсенале никаких полумер. — А чего время тянуть? Ваня косит на меня подозрительный взгляд. Ворвался весь такой самодовольный, эгоистичный и решительный в наш быт. Он папа. И это ведь так удобно стать папой, когда сын твой уже подрос. — Очень злится, — шепчет Ваня. — Да, вижу. А, может, мне не бороться против Адама и его желания быть папулей? Ну, не соперник я ему сейчас, а своей бессильной злостью могу отвернуть от себя сына. У него такая радость в жизни приключилась, а мама сидит и пыхтит, как бобр, которому один козел решил разрушить плотину. — И у тебя есть и свой чемоданчик, да? — улыбаюсь Ване, который от моей неожиданной улыбки и воркующего голоска удивленно вскидывает бровь, прям как его отец. — Вот и посмотрим, сколько в него игрушек вместится. А пусть везет нас в большой и красивый дом. Хоть посмотрю, как живут другие люди, у которых нет нужды расписывать зарплату до каждой копеечки. — Тогда я пойду? — тихо уточняет Ваня, недоверчиво щурясь на меня. Киваю, провожу ладонью по его мягким волосами и шепчу: — Да. Ваня сползает со стула, не спуская с меня глаз, шмыгает, трет нос и пятится к двери. Не верит моей приветливой и дружелюбной улыбке. И не зря. У меня в голове созрел хитрый план. Я знаю, что в детский чемоданчик влезут не все игрушки, и Ваня может разозлиться. Это он сейчас милый пупсик, но умеет быть и драконенком, который громко кричит, гневно плачет и в ярости катается по полу. Вот наш папа готов к такому? Ваня прикрывает за собой дверь, и Адам выжидает минуту, прежде чем заявить: — У тебя сейчас улыбка, как у жуткого клоуна, Мила. У тебя лицо, что ли, свело? — Я тебя ненавижу, — едва слышно отвечаю я и продолжаю улыбаться еще несколько секунд. После открываю рот, чтобы прогнать жуткий оскал с лица, массирую пальцами область вокруг губ. — Все-таки свело, — хмыкает Адам. — Заткнись, — цежу я сквозь зубы и хватаю вилку. — Утопить тебя в каком-нибудь болоте. Замолкаю, когда слышу, как по линолеуму шаркают колесики. Дверь распахивается, и Ваня деловито вкатывает свой детский синий чемоданчик со щенками в центр, кухни. Кладет его, открывает, сидя на корточках, и выходит, чтобы через минуту вернуться с охапкой игрушек. Бросает их на пол и опять исчезает. — Не понял. Адам переводит на меня взгляд, ожидая, что я все объясню, но я молча поедаю оладушки, которые вполне себе съедобные и даже вкусные. Воздушные такие, сладкие и ванили в меру. Ваня упрямо несет на кухню все свои игрушки. На третий заход он психует и затаскивает к нам корзину, в которой хранится его богатство. Наконец, он понял смысл этой корзины, которую он игнорировал все это время. Надо же, я его воспитываю даже сейчас. — А у тебя много игрушек, — удивленно тянет Адам. — Ага, — Ваня неуклюже переворачивает корзину с игрушками. — И все любимые. У меня, кажется, глаз дергается, когда я вижу облепленный пластилином и разрисованный фломастерами камень среди детского барахла. Только не его. Только не его. Я готова душу дьяволу продать, чтобы избавиться от Фёдора. И я понятия не имею, почему этот камень стал Фёдором. Замираю затаив дыхание, когда Ваня задумчиво берет Федора в руки. Разглядывает его, поправляет пластилин и отправляет в чемоданчик. — Что? — шепчет Адам. — Ты чего так глаза округлила? Мила, дыши. — Милый, может, Фёдора тут оставим? — ласково воркую я. — Нет, он с нами, — Ваня располагает жуткий камень в углу чемоданчика. — Фёдор? — Адам медленно вскидывает бровь. — Я уже думаю, что в этот камень вселился демон, — неторопливо жую сладкий оладушек, — и теперь у него планы на Ваню. — Почему Фёдор? — Адам обращается к Ваня, который откладывает в сторону голубого зайчика. — Потому что Фёдор, — он поднимает взгляд. — Я сейчас чувствую себя будто в ужастике. — Фёдор хороший, — Ваня улыбается. — Предлагаю не развивать эту тему, — шепчу я. — Так Фёдор обычно лежит под кроватью и никто о нем не вспоминает. Какое обескураженное лицо у Адама. Я хочу хохотнуть, но я сдерживаю себя, потому что не хочу довести папу-космонавта до сердечного приступа зловещим смехом. — Под кроватью? — переспрашивает Адам. — Я пыталась от него избавиться, — пожимаю плечами. — Но увы. Может, у тебя получится? — поддаюсь в его сторону и хитро улыбаюсь. — Давай, по-мужски. Адам переводит взгляд на Фёдора, затем на Ваню, который кладет к камню маленький желтый грузовичок, и вновь смотрит на меня: — Я пока пребываю в растерянности. В мужской растерянности.