ним выше всяких там Конфеток. Меня утягивает дремота, и я роняю пакет со льдом. Только мои грезы начинают углубляться, как я слышу мамин голос: — Мила? Я недовольно мычу и не желаю просыпаться. Сладко причмокиваю, вновь ухожу в теплые грезы, которые шипят маминым голосом: — Это ваш сын сделал? Где он?! Да я ему сейчас голову оторву! Испуганно сажусь. Я все еще сплю, гостиная размыта в блеклые пятна. Тру глаза, ойкаю от боли, что охватывает половину лица, и падаю на диван, тихо поскуливая: — Больно... — Мила! Доченька! Где Ваня?! — мамины руки стаскивают меня с дивана. — Я вас забираю! Я же не знала, что он такой урод! Господи, да что вы стоите?! Воспитали мерзавца! И рты еще открыли! А казались такими милыми и приличными людьми! Глава 33. Непредсказуемая радость — Мам! — рявкаю я. — Это не он! С трудом промаргиваюсь и болезненно мычу. В дверях застыли мужчина и женщина. Оба статные, высокие, темноволосые с легкой проседью в волосах. И молчаливые. — Здрасьте, — неловко улыбаюсь я. Они медленно кивают, не спуская взглядов с моего лица. У женщины в ушах аккуратные золотые сережки с небольшими строгими рубинами, которые выгодно. подчеркивают бледность ее лица. — А кто тогда? — не унимается мама. — Ваня. Пяткой зарядил в глаз. Мама хмурится, выискивая во мне ложь, а затем шепчет: — Как неудобно получилось... — смотрит на родителей Адама и мило улыбается, — прошу прощения. Я просто испугалась... — Адам мне однажды нос сломал, — тихо отвечает мать Адама. — Это, видимо, у них семейное... А его отец издает какой-то испуганный низкий смешок и передергивает плечами: — Кровищи было... — Да? — мама округляет глаза. — А так и не скажешь, что нос был сломан... — Ринопластика творит чудеса, — едва слышно отвечает родительница Адама. — 000, — тянет мама и толкает меня в спину и шепчет с улыбкой, — представься. — Мила. Чувствую себя маленькой девочкой. Какая неловкая и напряженная ситуация, а Адам мастерски слился. — Павел. — Анна. — Очень приятно, — сдавленно отвечаю я, но взаимностью мне никто не отвечает. Минута гнетущего молчания, и Анна говорит: — Сильно опухло. Может, к врачу? — Сейчас, — Павел лезет в карман, достает телефон и копается в нем. — Не надо мне к врачу... Павел поднимает мрачный взгляд, и затыкаюсь. И я теперь знаю, каким будет Адам через двадцать пять лет. — Слушаю, — раздается спокойный мужской голос из динамиков телефона. — Слав, у нас тут пяткой в глаз зарядили, половина лица опухла... — Кому? Тебе? — Нет. Одной девушке. Ребенок пяткой в глаз... Вдруг перелом скулы? — Ребенок — каратист? — Ты сейчас пытаешься шутить? — Получается? — равнодушно спрашивает мужик в телефоне. — Нет, — Павел вздыхает. — Тогда пусть пощупает себя. Анна в ожидании смотрит на меня. Аккуратно касаюсь скулы. — Пусть чуток надавит. Давлю, половину лица простреливает болью, и я морщу нос. — Щупает? — Щупает, — Павел закрывает глаза. — Раз не орет, то вряд ли перелом, — Слава на том конце зевает. — А говорить может? Глотать? — Да, — отвечаю я. — Немного больно, но… — Это просто ушиб мягких тканей. Скорее всего и трещины нет. Если очень хочется, то везите ко мне и я посмотрю, но у меня через час операция. Везете? — Нет, — решительно говорю я. — Я скину, чем мазать и какие примочки делать. Гудки, и Павел прячет телефон в карман. Опять воцаряется молчание, которое нарушается криками и ревом Вани, который врывается в гостиную маленьким обиженным торнадо. Рот открыт, лицо красное и задыхается в слезах. Никого не замечает вокруг и бежит ко мне: — Мама! За пару секунд успеваю его осмотреть на наличие травм и принимаю в теплые сочувствующие объятия. — Что случилось? Слишком сложный вопрос для малыша, который охвачен истерикой.