— Не случалось ли вам бывать в Михалках или Пружанах? — Может быть, может быть. — Да точно, в Михалках… — Нет, пожалуй я припомнил, где мы с вами виделись пан Юзеф. — И где же? — В отряде пана Лисовского, — шепнул Корнилий, доверительно наклонившись, и тут же сделав шаг назад, взмахнул надзаком. Оружие со свистом рассекло воздух и, обливающийся кровью шляхтич рухнул на землю как срезанный жнецом сноп. Все произошло настолько быстро, что погруженный в свои мысли Янек, так и не успел сообразить что произошло. Вот подошел шляхтич назвавшийся паном Юзефом. Вот его новый хозяин взмахнул своим страшным надзаком. Вот он и его люди уже в седлах и один из них, хватает бедолагу-слугу за шиворот и рывком кидает поперек седла, после чего кавалькада, как ни в чем ни бывало, двинулась к выходу из лагеря. — Неладно получилось, — буркнул хозяину один из спутников, по виду казак. — Пустое, — отмахнулся тот, — сейчас вечер, а его спутники пьяны. До утра не хватятся, а мы уж далеко будем. К тому же шляхтичи частенько бьются до смерти такими штуками из-за всякой мелочи. Одним больше — одним меньше. — Все же вам не стоило показываться в польском лагере самому. Как я и говорил, вас все же признали. — Ничего страшного ведь не случилось? — Вам не будет всегда так везти. — Проворчал казак, потом обернулся к своему товарищу, везущему Корбута, — А что с этим делать, может того? — Пока нет, этот малый может нам пригодиться. — А если поднимет шум? — Так и смотри, чтобы не поднял. Получив приказ, второй казак, недолго думая легонько тюкнул Янека по затылку, и свет померк в его глазах. * * * В просторном тереме князя Лыкова нередко собирались гости. Борис Михайлович слыл хлебосольным хозяином, так что же тут удивительного, что с охотой к нему люди шли. И поскольку придерживался он старины и с выскочками, выдвинувшимися при новом царе из простецов, дружбы не водил, то и гости его были таковы как он сам. Люди солидные, хорошего рода-племени, не то что иные и прочие. Вот и нынешним вечером, навестил боярина не кто-нибудь, а сам князь Хованский. Приехал он, правда, тайком, без многочисленной челяди. Да и одет в простые кафтан и шапку, а не в богатую ферязь и горлатку.[41] Впрочем, гостеприимный хозяин встретил его с почетом, усадил на лучшее место, подвинув пришедших ранее. Ну а что делать? Такой уж порядок заведен на Святой Руси, не мы его ставили, не нам его и нарушать. Поскольку за пустым столом сидеть — только бога гневить, то подали гостям и вина дорогого фряжского и закусок разных. Но немного, чай не есть пришли. Разговоры как обычно начали с того, что раньше было хорошо, а вот теперь совсем последние времена настали. Раньше, это понятное дело при царе Федоре Ивановиче, тот, дескать, и роду царского был, и лучших людей не обижал почем зря. Про батюшку его, впрочем, вспоминать не стали. Да и то, правда, зачем к ночи то? Вспомнив о делах былых, перешли к нынешним. Тут, конечно, у каждого своя болячка. У одних новый царь чин прежний не сразу признал, у других вотчину самозванцем жалованную приказал вернуть. Третьим просто не по нраву, что царем немца выбрали, хоть и Рюриковой крови. Четвертых служить заставили, не там где хотелось, а там где приказано, а это ведь обидно. — Вот посмотрите, други мои, — прогудел Лыков, показывая собравшимся на скромно сидящего в уголке княжича Щербатова. — Где это видано, чтобы отрока княжеской крови отправить служить на засечные линии, как однодворца какого? И ладно бы воеводой, или начальным человеком, так ведь нет, простым драгуном! Собравшиеся, вправду сказать, щербатовскими делами не больно-то опечалились, потому как род его хоть и княжеский, да захудалый. Но с другой стороны, боярин-то прав! Хоть и невелик род, но хоть стяпчим то можно было пожаловать. А то, что это, драгун? И слово-то, какое-то бесовское! — Ты, Борис Михайлович, все верно говоришь, — прервал боярина князь Иван Хованский, — да только хватит вокруг да около ходить. Говори дело! — Можно и дело, Иван Федорович, — согласился Лыков, — слышно, государь Владислав Жигимонтович идет на Москву. — Ишь ты, — усмехнулся Хованский, и повторил, будто пробуя на вкус, — государь Владислав Жигимонтович. — Государь-государь, — подтвердил Лыков, — я чаю ты ему тоже крест целовал! Вообще-то Хованский не был ни другом, ни родственником Лыкову и прочим высокопоставленным гостям. В свое время он верно служил Шуйскому, пока под Зарайском его с Ляпуновым не разгромил покойный ныне Лисовский. Ляпунов впоследствии переметнулся к Тушинскому вору, а князь сидел тише воды и ниже травы, в отличие от своего тезки Ивана Андреевича Хованского ставшего одним из вождей второго ополчения. После того как непонятно откуда взявшегося герцога Мекленбургского выбрали царем, тот щедро наградил всех участников ополчения, а вот сидевший дома Иван Федорович Хованский остался ни с чем и даже боярского чина пожалованного еще царем Василием за ним не признали. — Мы кому только крест не целовали, — отмахнулся он от Лыкова, — что толку одного немца на другого менять? — Государь прислал грамотку, — вкрадчиво молвил Борис Михайлович, — обещает лучших людей не ущемлять, порядков новых не заводить, править по старине… — Видали мы таких, по старине! Ты мне-то зубы не заговаривай, я чай не девка. Какая уж тут старина, если царь иноземец? — А хоть бы и так! Если Владислав православия ущемлять не станет, а в том он крест целует, так что с того? Вон ляшские и литовские князья и магнаты живут вольно и утеснений никаких не ведают от круля своего. Пусть и у нас так будет! Король Жигимонт не вечен, и после него Владислав королем в Речи Посполитой станет, а мы здесь уж как-нибудь проживем. Будем дань не обидную посылать, да людишек в войско, а делами заправлять боярская дума будет, да без всякого собора. — Верно, — загудел кто-то справа от князя, — худородных гнать в шею, житья от них не стало! — Пушкарева на кол! — раздался голос с другого конца стола. — Немцев гнать! — Вельяминову голову срубить! Это он надумал этого иноземца нам на шею посадить. — Тиха! — ощерился Хованский, — вы еще Ивана Мекленбургского не одолели. — Ничто, дай срок. — Да я-то дам, а вот он даст ли вам? Сейчас, того и гляди ворота распахнуться да ярыги из приказа Ивана Никитича Романова нас всех и похватают. — А за что? Грамотки у нас той сейчас нет, доказательств никаких не будет… или ты донести захотел? Так мы быстро… — Не пугай, Борис Михайлович, пуганный я! Доносить не стану, да только скажу, что не получится у вас ничего. Побьют вас царские ратники, как пить дать побьют. — А мы, как царь Владислав к Москве подойдет, мы в набат ударим, и ворота ему откроем! — Это другое дело, — задумался князь, — а если не подойдут ляхи к Москве? — Как это? — Обыкновенно. Ударит по ним царь, да и побьет всех разом. Он на такие шутки мастер. — Польское войско в чистом поле не одолеешь! — Как знать. А что об сем деле святые отцы думают? — А им на что знать? — Эх, князь Борис, такой простой вещи и не понимаешь. Без церкви то и не получится у тебя ничего. А митрополит Сильвестр, сам знаешь, во всем его руку держит. Как же ты в набат ударить собираешься? — Иона есть. — Тьфу, ты что совсем дурак? — Чего лаешься? — Меня в ту пору в Москве не было, а я и то знаю, что митрополита Иону тогда у воровских казаков люди Ивана Мекленбургского отбили. Ты думаешь, он такое забыл? — Что с того, нас в ту пору всех могли побить. — Верно, могли, и сейчас могут. Так что пойду я бояре, бывайте здоровы. — А… — А вот как подойдет Владислав к Москве, так и поговорим. Князь поднялся и, обозначив хозяину и собравшимся легкий поклон, двинулся к выходу. — Донесет, — прошептал на ухо Лыкову незаметно подошедший Телятевский. — Нет, не успеет, — покачал головой боярин, — пусть идет покуда. После ухода Хованского, засобирались и остальные гости. Расходились по одному, таясь. В горнице остались только сам Лыков, Телятевский, да молодой Щербатов. — Боятся, сукины дети, — с нескрываемой злобой пробурчал Телятевский. — А ты разве не боишься? — пожал плечами князь. — Меня ищут. — А кто тебе виноват? Уж коли берешься за дело — так делай, а не умеешь, так и не берись. Виданное ли дело на божьего человека напасть? — Знал бы ты, кем этот божий человек прежде был! — А я все знаю. И то кем он раньше был, и чем занимался, когда его царь Ивашка на службу к себе переманил, и даже догадываюсь, за каким делом он его на сей раз посылал. Не знаю только за каким бесом, ты напал на него со своими холопами. Что молчишь-то? — Не хотел я того. — Так ясное дело, что не хотел. Ты там со своими татями грибы собирал, а Мелентий, ни с того ни с сего, семь раз на нож упал.