— Ты уже встал? — спросил его донельзя довольный Лыков. — Да, дядюшка. — Ну и славно, поедим, что бог послал, да поедем в Кремль, а то все пропустим. — Чего пропустим то? — Много будешь знать — скоро состаришься. Быстро проглотив немудренный завтрак, боярин и княжич сели на лошадей и отправились в путь. Впереди них размахивая плетью, скакал холоп, и многочисленные прохожие еле успевали расступаться перед кавалькадой. Перед воротами им преградили бердышами дорогу стрельцы. Лыков вздумал было ругаться, но рослые бородачи стояли, не обращая внимания на его гнев. Наконец, появился начальный человек, и зычно спросил какого им рожна надобно? — Да ты что пес, осатанел? Боярин князь Лыков перед тобой! — Не лайся, господин, я на службе. — Так что с того? — В росписи о караульных и гарнизонных делах сказано: что посягающий на часового все равно, что на царскую особу злоумышляет! — Есть такое, — шепнул боярину Дмитрий. — Ишь ты, — покрутил головой боярин, — да кто на тебя посягает, кому ты нужен! Меня в Думе ожидают, а ты со своими людишками не пускаешь, а стало быть, государеву делу противишься! — Приказ такой, никого не пускать! — Случилось чего? — заинтересованно спросил Борис Михайлович. — Не ведаю, боярин, мы только вчера с Ярославля пришли, а сей день нас на часы поставили и никого пускать не велели. Пока они так препирались, показался какой-то подьячий с толстой книгой подмышкой и пером и вапницей в руках. Мельком взглянув на Лыкова, он шепнул пару слов старшему стрелецкого караула. Выслушав его, тот сразу сменил гнев на милость и, обозначив поклон, сказал. — Не гневайся, князь, служба такая. Можешь проехать. — То-то же! — пробурчал князь и ударил каблуками своего коня. Миновав ворота, он развернулся к княжичу и недоуменно спросил: — А чего это они из Ярославля, а кафтаны московские? — Указ царский, — пожал плечами Дмитрий, — теперь велено во всем царстве одинаковую форму иметь. У стрельцов кафтаны красные, у драгун — синие, а солдаты в зеленом сукне ходить будут. — Это же, сколько деньжищ надо, — неодобрительно покачал головой боярин. — Так не сразу, многие пока то, что есть, донашивают, а тут видать в Москву едучи, принарядились. — Ну-ну, — криво усмехнулся дядюшка, — поигрался, значит, напоследок. Внутри им снова преградили дорогу, но сей раз караульные узнали и Лыкова и его спутника. — Щербатов, ты отколе взялся? — Грамоту от воеводы привез! — Царю? — Нет, в приказ. — Понятно, дорогу то не забыл еще? — А что, государь, в Кремле? — осведомился у караульных боярин. — Не ведаю, господин. Непонятно чему улыбнувшись, князь соскочил с коня и, махнув на прощание Дмитрию, не теряйся, мол, двинулся к красным сеням. Палата, в которой собирались Боярская Дума, была уже почти полной. Князь с достоинством прошествовал к своему месту и опустился на лавку. Раньше они стояли вдоль стен и бояре постоянно ругались друг с другом из-за мест, ибо каждый почитал себя самым родовитым и достойным, а потому не желал садиться ниже других. Однако когда государь вернулся из смоленского похода, он не стал терпеть этих склок и велел палату перестроить. Теперь лавки стояли в три ряда, полукругом окружая трон. Первый ряд был предназначен для дворян, на втором помещались окольничие, а на самом верхнем и неудобном сидели бояре. Для думных дьяков были устроены скамьи со столами по правую и левую сторону от царского трона. Если государь был в отъезде, то заседания должен был вести назначенный им боярин и тогда для него ставили отдельное кресло. — Что обсуждать то будем? — осведомился Борис Михайлович у Хованского. — Как что? — пожал плечами тот, — раз королевич Владислав на нас идет, стало быть, денег надобно дать на ратных людей. — Где же их взять, — горестно спросил Лыков. — Как где, ты разве не слыхал, что Строгановы двадцать тысяч прислали? — Поторопились, — буркнул тот. — Ты что сказал? — не расслышал его Иван Федорович. — Услышал бог наши молитвы, говорю, — расплылся в улыбке Лыков, — а что государь к нам выйдет? — За ради такого дела наверняка, — пожал плечами тот, и тут же насторожившись пристально взглянул на собеседника, — а ты чего так лыбишься, будто на дороге яхонт[44] нашел? — Тут разве заранее узнаешь, где найдешь, а где сыщешь? Хованский хотел еще что-то спросить, но передумал и с тревогой оглядевшись, застыл на своем месте. Лыкову напротив, спокойно не сиделось, и он то и дело ерзал, как будто ожидая, что вот-вот что-то случится и поднимется тревога. Но время шло, и ничего не происходило, так что боярин все больше начинал нервничать. Наконец все собрались, и вперед вышел Иван Никитич Романов. — Пока не пожаловал государь, вести заседание мне велено! — объявил он собравшимся. Присутствующие ни слова не говоря поднялись и коротко поклонившись боярину плюхнулись назад. "Дурья башка," — так и хотел крикнуть Романову Лыков, — "да ты хоть гонцов в Кукуй пошли!" Однако приходилось сидеть и ждать, когда же, наконец, царские ближники спохватятся и узнают что их власти пришел конец. Но время шло, Иван Никитич вел заседание, присутствующие что-то говорили, иной раз, даже бранясь, а Борис Михайлович их не слышал, клокоча внутри, будто охваченный лихорадкой. Из этого состояния его вывел только толчок соседа, встань мол, и вернувшийся в реальность боярин с изумлением увидел, как в зал заседания входят рынды, затем Вельяминов, а вслед за ним целый и невредимый царь Иван Федорович Мекленбургский. Лыков в отчаянии даже попробовал протереть глаза, но проклятый морок и не думал пропадать, а совсем напротив, прошел к своему трону и милостиво кивнув собравшимся уселся на него. Терпеть подобное зрелище сил уже не было и схватившийся за грудь князь, медленно сполз на скамью. — Что там с боярином? — осведомился я, увидев, как тот падает на свое место. Соседи кинулись к Лыкову, но не смогли сказать ничего определенного, кроме того, что Борис Михайлович хвор. — Так чего толпитесь, дайте ему воды, а лучше людей кликните да вынесете болезного на воздух, а то тут у вас духота такая, что и здоровый зачахнет! Дождавшись когда боярина вынесут, я кивнул Никите и тот дал знак думным дьякам. Старший из них, Траханиотов, вышел вперед и стал зачитывать один за другим указы. В первом из них подтверждались льготы "именитых людей" Строгановых и объявлялось о моем к ним благоволении. Вторым объявлялось о создании нового приказа "Рудных дел". А третий гласил, что отныне всякому верному подданному, не взирая на чин и достоинство, не только дозволено, но и вменено в обязанность искать месторождения полезных ископаемых на всех землях, будь они государственными, вотчинными или монастырскими. Обо всех находках требовалось докладывать в новый приказ, а тот в свою очередь пошлет специалистов проверить эти известия. Думцы немного выбитые из колеи происшествием с Лыковым, не сразу сообразили в чем тут дело, но постепенно отошли и включились в дискуссию. — Это что же получается, какие-то сиволапые мужики, смогут в наших вотчинах рудники открывать? Пришлось объяснять, что не открывать, а искать. И что от этого всем польза будет, в том числе и собственнику земли, а не только казне и царю. А если ничего толкового в недрах нет, то и говорить не о чем. Впрочем, долгих прений не случилось. Думцы, убедившись, что их вотчинам ничего не угрожает, особенно противится не стали и указы с формулировкой "государь повелел, а бояре приговорили" обрели силу закона. Закончив с делами в думе, я вышел во двор где, как бы невзначай, уже собрались командиры стрелецких, солдатских, драгунских и прочих полков, стянутых к Москве. Дожидаясь меня, начальные люди немного заскучали, но ведут себя пристойно. Бояре бы на их месте непременно свару устроили: у кого род выше, у кого вотчины больше… слава богу хоть не у кого хрен толще. Некоторые, правда, поглядывают косо в сторону Пушкарева, но помалкивают. Вообще, понять их можно. Обычно стрелецкими полками, или как их еще недавно называли "приказами", командуют довольно родовитые дворяне. Не из высшего эшелона, разумеется, но и не из простых. Поэтому фактически командующий Стремянным полком, вышедший из обычных стрельцов, да еще и набранных по прибору[45], Анисим вызывал у них известное раздражение. Конечно, став полуголовой он получил поместье в добрых полторы сотни четей[46] земли, и был внесен в соответствующие книги, а также пожалован придворным чином стряпчего, но… царь жалует землею, а не отечеством. Так что для всех остальных он был, есть и всегда будет выскочкой. Но, тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, мне мало дела для их местнических счетов, я их собрал совсем по другому поводу. — Заждались, господа полковники? — Здравствуй на многие лета, государь, — нестройно гудят собравшиеся в ответ на мое приветствие. Хорошо хоть в ноги не падают, привыкли. — Здорово, коль не шутите. Все ли у вас готово? — Готово, царь батюшка, — отвечает за всех Пушкарев. — Слава богу, успели городовые стрельцы подойти, а мы уж завсегда в готовности. — Нешто дворянское ополчение собирать не будешь, государь? — удивленно спрашивает командир ярославцев Автамон Ржевский. — Отчего же не буду, — спокойно отвечаю я ему, — конечно, буду, только выступлю без них. Соберутся, будут резервом, не соберутся — так обойдусь. — На все твоя воля, — поклонились начальные люди. План мой был прост. Поскольку именно московские полки были самыми обученными и боеспособными, именно с ними я и собирался выступить навстречу армии Владислава. Однако оставлять столицу без гарнизона тоже не годится, а потому я заранее приказал стянуть из других городов воинские отряды, главным образом стрельцов. Сегодня с утра они начали сменять московских ратников в караулах, а уже завтра я двинусь вперед. И так много времени потерял. Все дело в том, что вчера вечером пришел в сознание отец Мелентий. Я уж из ворот выехал, когда меня догнал с этим известием гонец. Дескать, не вели казнить царь батюшка, а твой духовник тебя кличет. Ругнувшись про себя на отсутствие личной жизни, я повернул коня и помчался к раненому иеромонаху. Что уж тут поделаешь, подождет Лизхен. Впрочем, чтобы хоть немного утешить, я приказал случившемуся рядом фон Визену, отвезти ей подарок. Майор понятливо кивнул, приложил два пальца к краю шляпы и поскакал дальше в сопровождении моего конвоя, а я вместе с Вельяминовым без лишней помпы вернулся назад. Кстати, что-то я его не вижу… — Где фон Визен? — Не ведаем, государь, сегодня мы его еще не видели. — Хм, а Панин? — Да вон он, легок на помине. — Куда его нечистый носил? — Да какая-то замятня, у иноземной слободы ночью приключилась. По темному времени ничего не нашли, так он поутру туда сам и отправился. — Какая еще к папе римскому замятня? — Стреляли… — Что?!! Тем временем, подъехавший Панин соскочил с коня и, расталкивая собравшихся, подбежал ко мне. Сняв шапку, он низко поклонился и прохрипел, что-то вроде: