— Да ради бога! Пусть носит хоть целых три разом, одну на голове, вторую напялит на уд, а третью засунет себе в задницу! Мне нет дела до дурачков украшающих себя титулами, удержать которых они не могут. Пусть объявит себя хоть "Императором Вселенной", я и не охну! — Вы говорите странные вещи! — Мой дорогой пан Модзалевский, поймите одну простую истину: совершенно не важно, что люди говорят. Гораздо важнее, что они делают. Я, к примеру, царствую на Русском троне и мне совершенно все равно, что говорит ваш королевич. — Но это неслыханно! — Это просто здравый смысл. — Настоящие государи так не поступают! — Послушайте, ну откуда полякам знать, как поступают настоящие монархи? Занимайтесь-ка лучше своими делами. Вы получили ответ, так доставьте его Владиславу и не морочьте мне голову. Совершенно сбитый с толку парламентер отправился назад, что-то бормоча про себя, очевидно ругательства. Я вернулся на свое место и с интересом стал наблюдать за происходящим. По-видимому, моего кузена не устроил полученный им ответ и скоро в польском войске затрубили трубачи. Затем ударили множество барабанов и польская пехота, мерно шагая, двинулась вперед. Под Вязьмой мы уже изрядно проредили ее, но все равно сил у королевича еще хватало. Наш левый фланг почти упирался в стены Можайского кремля. Там наступление обозначали несколько пеших хоругвей выбранецкой пехоты, и остатки венгров, уцелевших после погрома под Вязьмой. По вооружению и обмундированию выбранецкая пехота ближе всего к нашим стрельцам. Обучена, правда, еще хуже, то есть совсем никак. Служат в ней простолюдины, нанятые по прибору, отчего шляхта их не всегда и за людей-то считает. Впрочем, они ко всем так относятся кроме самих себя. В центре удар наносят немецкие наемники. Эти свое дело знают, хотя есть и у них недостатки. К примеру, довольно малое количество мушкетеров. Обычно их от трети до половины, а остальные атакуют противника пиками. Эта тактика считается самой передовой в Европе, но у меня на сей счет свое мнение. Правый фланг упирается в гряду холмов, атаковать там неудобно, тем паче, что высоты заняты острожками с артиллерией. А еще за этими холмами прячется только что подошедший из Москвы полк. Собран он с бору по сосенке, но выбирать не приходится. Там дворяне по какой-либо причине не попавшие к Вельяминову, казаки, служивые татары с черемисами и еще бог знает кто. Ну, что скажешь, других у меня пока нет. А в нужную минуту могут пригодиться, благо полякам о них ничего неизвестно. По крайней мере, я так думаю. Командует этим полком князь Петр Пронский. Да-да, тот самый. Собственно говоря, он и привел эту рать, заодно охраняя пороховой обоз, а вся вина его состояла в том, что не принял, как следует, понадеявшись на служащих пушкарского приказа. Так что снимать с командования его, по большому счету, не за что. Да и кого попало ни русские дворяне, ни татарские мурзы не потерпят, а назначать перед боем нового воеводу, попутно расшевелив осиное гнездо местничества… благодарю покорно! Сам Пронский уверен, что попался под горячую руку, но государь отходчив. Ибо послал ему в подарок ковш чеканный из серебра с повелением не держать обиды, а нести службу как прежде. Вражеская пехота медленно приближается к нашим укреплениям. Надо сказать, что со стороны выглядят наши редуты не очень внушительно. Частокол есть далеко не везде, а там где есть, не слишком высок. Свеженасыпанные валы прикрыли дерном, рвы тоже замаскировали, так что со стороны кажется, будто стрельцы стоят едва ли не в чистом поле. Тем временем французские артиллеристы под прикрытием наступающих терций подтащили несколько пушек. Командовавший ими де Мар, сделал выводы из прошлой артиллерийской дуэли и на сей раз подошел к делу со всей ответственностью. Каждый из приданных ему выбранецких пехотинцев, тащил на плечах мешок набитый землей. Из этого своеобразного материала они довольно быстро устроили баррикаду или вал, за которыми и были установлены пушки. Француз лично проверил наводку у каждого орудия и лишь после этого приказал открыть огонь. Горящие фитили вжались в затравки и тяжелые пушки с грохотом выплюнули ядра в нашу сторону. Большинство из них вполне безвредно застряли в валах, но одно ухитрилось угодить в частокол, раскидав в разные стороны и колья и прячущихся за ними стрельцов. Приободренные пушкари продолжили расстрел редута. Наши пушки несколько раз отвечали, но не слишком часто. Показываем противнику, что порох у нас есть, но мы его экономим. Пару ядер застряли в мешках с землей, еще несколько долетели до немецкого строя, убив и покалечив десятка полтора пикинёров. Но в целом на этот раз верх за поляками. Наконец, одно из посланных де Маром ядер угодило в сложенный возле русских пушек порох или нечто подобное. По крайней мере, взметнувшийся вверх черный султан дыма и множество деревянных обломков прямо указывали на это. Расположенные в редуте пушки тут же замолчали и донельзя довольные собой французы только что не начали плясать от радости. — Я же говорил, что отплачу! — Азартно вскрикнул де Мар и приказал перенести огонь на соседний редут. Тот вскоре тоже замолчал, и было видно, как русские стрельцы разбегаются в разные стороны, бросив свое укрепление. Внимательно наблюдавший за артиллерийской дуэлью гетман, велел объявить французу свою благодарность и приказал пехоте переходить в атаку. Выбранецкие вместе с немногочисленными венграми, остались прикрывать пушки, а немецкие наемники под грохот барабанов грозно двинулись вперед. Впереди идут подняв целый лес пик пять шеренг пикинеров, прикрывая собой своих товарищей мушкетеров. Разгромленные редуты молчат, и лишь их соседи сделали несколько залпов по наступающему врагу. Кованые ядра бьют прямо в строй, вырывая солдат из рядов и устраивая в них целые просеки. Однако наемники продолжают стойко идти вперед, стиснув зубы и сплачивая ряды. Разгромленные артиллерийским огнем редуты уже совсем близко, и видно как командиры московитов пытаются хоть как-то построить своих подчиненных, чтобы дать отпор. Кажется что победа уже совсем близко, но тут выяснилось одно пренеприятное обстоятельство. Как оказалось впоследствии, господин де Мар совершенно напрасно решил, что столь эффектный взрыв был делом его рук. На самом деле, коварные московиты выкопали посреди своего укрепления небольшую яму и заложили в нее бочонок пороха, а сверху засыпали землей вперемешку с разным деревянным хламом. Когда артиллерия противника сосредоточила на редуте свой огонь, оставалось лишь подорвать эту импровизированную мину и имитировать уничтожение хранилища боезапаса. Самое сложное было заставить попрятаться непривычных к таким штукам стрельцов. Некоторые из особенно любопытных таки пострадали при взрыве, а другие, перепугавшись, вполне натурально разбегались в разные стороны, окончательно убедив врага в успехе. Как бы то ни было, пушки при взрыве не пострадали и были готовы к стрельбе. Подойдя на верный мушкетный выстрел, наемники остановились. Раздалась барабанная дробь и сквозь ряды пикинеров вперед двинулись стрелки. Начался так называемый караколь: мушкетеры дружно маршируют вперед и, выйдя на открытое пространство, с размаха вбивают в землю сошки, укладывают в рогатку свое оружие, раздувают фитиль и по команде дают залп. Затем вперед выходит следующая шеренга и маневр повторяется. Пока остальные ведут огонь, отстрелявшиеся заряжают свое оружие. Стрельцы с вала пытаются отвечать, но их недружные залпы не слишком эффективны. И в этот момент для немецких наемников разверзаются врата ада — русские пушкари открывают огонь и в плотные ряды немцев врывается картечь. Причем это не мелкие камни и куски железа, как до сих пор практикуется в артиллерии других стран, а чугунные пули, зашитые в мешочки, аккуратно уложенные в поддоны из жести. Материал этот очень недешевый, но дело того стоит. Упакованная таким образом картечь бьет гораздо дальше и кучнее, и буквально раздирает мушкетерский строй. Дело усугубляется тем, что они в отличие от пикинеров почти не носят доспехов. Рой чугунных пуль разрывает их плоть, ломает кости, и сбивает с ног. Крики ярости перемежаются со стонами умирающих, но немецких ветеранов не так легко смутить. Повинуясь командам уцелевших офицеров, пикинеры снова смыкают ряды и, опустив наконечники своих копий, грозной лавиной надвигаются на русский редут. Со стороны кажется, что к укреплению ползет какой-то чудовищный еж, ощетинившийся совершенно невероятными иглами пик. В души воинов не раз смотревших смерти в глаза, невольно заползает страх. Стрельцы лихорадочно перезаряжают пищали, но пушкари успевают первыми. Чем еще хороша упакованная в мешочки картечь, это тем, что с ее помощью пушки быстрее перезаряжаются. Прежде чем вражеская пехота успевает добраться до наших укреплений, артиллеристы успевают дать еще два залпа, собрав ими обильную жатву. При попадании в упор доспехи не могут спасти своих обладателей от тяжелых картечных пуль, а к пушкам присоединяются залпы стрельцов. Однако флегматичные швабы продолжают переть вперед лишь смыкая ряды после потерь. Наконец перед самым рвом в дело бросаются уцелевшие мушкетеры. Прикрытые от вражеского огня телами своих товарищей, они успели перезарядить оружие и, подобравшись в упор, пытаются в последнем броске добыть себе победу. Отчаянные храбрецы выскакивают вперед и, разрядив в московитов мушкеты, тут же бросают их наземь. Затем выхватив шпаги и кинжалы, бегут к острожкам, проваливаясь по пути в прикрытые плетенками рвы и волчьи ямы и напарываясь на торчащие в глубине их заостренные колья. И, наконец, преодолев эту последнюю преграду поднимаются на валы где их уже ждут стрелецкие бердыши и сабли. Пока вражеская пехота безуспешно штурмует русские укрепления, стоящие во втором ряду пехотинцы открыли рогатки и в проходы между редутами устремились два эскадрона рейтар. Несмотря на мой категорический запрет, Вельяминов сам повел их в бой, размахивая воеводской булавой. Заметив новую опасность, пикинеры разворачивают свои пики и, выставив их в разные стороны, пытаются отразить нападение. Однако рейтары и не думают врубаться в их строй, а скача вдоль него, разряжают в немецких наемников свои пистолеты. Потом разворачиваются на скаку и уступают место следующим. Промахнуться стреляя в плотный пехотный строй довольно трудно и немцы падают один за другим. Впрочем, не все из них пассивно ждут своей очереди. Вот молодой парень, потерявший стоящих вокруг него товарищей, выскакивает с диким криком вперед и резким толчком пики выбивает из седла одного из московитов, явно не ожидавшего такой прыти от своего противника. Эта оплошность стоит ему жизни, однако и пикинер не успевает отступить и на его голову тут же обрушивается стальной чекан. У каждого из русских рейтар три-четыре пистолета и когда они, наконец, разряжают их все на ногах остается не более половины наемников. Тем не менее, проклятые швабы бежать не собираются и только теснее смыкают ряды, ощетинившись наконечниками пик. Как только Владислав заметил, что русская кавалерия вышла в поле, он понял, что пришел его час. Воспользовавшись тем, что внимание гетмана было отвлечено, он приказал развернуться находящимся под его личным командованием крылатым гусарам и сам повел их в атаку. Затрубили трубы, затрепетали флажки на ветру, и лучшая кавалерия Восточной Европы двинулась в бой. Сначала шагом, потом рысью и наконец, перейдя в галоп, мчались представители лучших фамилий Речи Посполитой. Всякому было известно, что страшен таранный удар крылатых гусар и мало кто может выдержать их натиск. Наверное, так бы случилось и на этот раз, но проклятые варвары и не подумали принимать рыцарский бой, а повинуясь команде своих командиров, развернулись и резво отошли под защиту укреплений. Только что казалось, будто гусарские пики вот-вот достанут до отвратительных бородатых рож, как перед прекрасной польской кавалерией оказалась стена рогаток и бьющая прямо в лицо вьюга картечи. Впрочем среди гусарских ротмистров дураки тоже не водились и выдержав первый залп они не стали дожидаться второго, а тут же отвели свои хоругви на безопасное расстояние. Как бы то ни было, но лихая атака королевича хоть и не принесла победы, но остановила избиение немецкой пехоты. — Благодарю вас, — прокричал Владиславу командовавший наемниками капитан, — если бы не вы, мы бы остались там все! — Почему он так кричит? — удивился принц, глядя на окровавленного немца. — Кажется, он потерял слух, — пояснил кто-то из солдат поддерживающих своего командира. — А где ваши мушкетеры? — спросил не отстававший сегодня ни на шаг от своего приятеля Казановский. — Там, ваша милость, — махнул рукой немец в сторону русских редутов, — мало кто из них смог вернуться из этого пекла. Когда гусары и уцелевшие пикинеры отошли, взбешенный коварством московитов де Мар снова приказал открыть огонь по, казалось бы, уже подавленным редутам. Побаивающиеся его крутого нрава пушкари споро заряжали свои орудия и посылали в сторону неприятеля ядро за ядром. Однако на этот раз, русская артиллерия не стала молчать, а принялась энергично отвечать. Несмотря на то, что калибр орудий у нее серьезно уступал монстрам де Мара, их было значительно больше и скоро они просто засыпали польские позиции своими снарядами. Импровизированный бруствер из заполненных землею мешков не смог долго сопротивляться такому напору. Вскоре от него остались одни воспоминания, а русские ядра покалечили нескольких пушкарей. Наконец, одно из них угодило прямо в готовую к выстрелу пушку и разбило ей лафет. — Что вы стоите, канальи? — вызверился француз на прячущихся от обстрела польских пехотинцев. Немедленно восстанавливайте шанцы, иначе мы не сможем вести огонь! Впрочем, русская стрельба тоже скоро стихла и над полем боя застыла напряженная тишина. — Кажется, у них все-таки не хватает пороху, — немного сконфужено сказал гетману королевич, когда они с Казановским вернулись на холм. — Думаю — да, — тут же согласился с ним Ходкевич, — в противном случае они раскатали бы вас и ваших людей. Вы заметили что московитская картечь летит гораздо дальше обычной? — Разве? — Картинно удивился фаворит, — мне, право же, так не показалось. — Какие у вас потери? — не принял его тона гетман. — Они совсем не велики, три товарища убиты, двое ранены, однако смогли удержаться в седле. Под несколькими пали лошади, но в целом… — Ясновельможный пан, — едко прервал его Ходкевич, — я прекрасно знаю, как составляются отчеты о потерях, но мне нужно знать истинное положение дел. Сколько вы всего потеряли в бою, включая пахоликов, почтовых и всех кто бы с вами ни увязался! — Более полусотни, — тяжело вздохнул Владислав. — Мои гусары под Клушиным потеряли меньше! — Но герцог вывел в поле кавалерию и почти истребил нашу пехоту! — Вы все правильно сделали, ваше высочество, — смягчился гетман, — однако же, вам следовало послать на помощь пехоте не гусарские, а казачьи хоругви. После того как они прогнали рейтар их можно было бы спешить и еще раз атаковать. Возможно, эта попытка стала бы более удачной. — Но это и сейчас не поздно, — оживился королевич. — тем паче что пушки мекленбургского дьявола снова замолчали. — Мы так и сделаем, но при одном условии. — Каком же? — Вы останетесь здесь и больше не полезете в драку. Чуть в стороне за боем с интересом наблюдала до крайности странная группа. Трое из них были одеты по-европейски, и наблюдали за боем в зрительную трубу по очереди передавая ее друг другу. Чуть поодаль сидел краснолицый толстяк, в довольно замызганном кунтуше поминутно прикладывавшийся к баклаге, а рядом с ними двое молодых людей одетых как шляхтичи. — А что пан Мондье, — отвлек переговаривавшихся между собой французов толстяк, — ведь, пожалуй, эти разбойники разбили пушки пана де Мара? — Сколько раз вам говорить, месье Криницкий, — немного раздраженно отозвался старший из них, коверкая польские слова, — мое имя есть де Бессон! Впрочем, вы правы, артиллерия месье де Мара пока что приведена к молчанию. — Посмотрите, — воскликнул один из шляхтичей оказавшийся Яном Корбутом, — наши строятся для новой атаки! — Держу пари, — буркнул в ответ один из французов, — что это наступление кончится тем же! — Месье Бессон, — второй шляхтич обратился к французу таким мелодичным голосом, что всякий признал бы в нем все еще одетую в мужской наряд прекрасную панну Агнешку, — как вы думаете, наши одержат верх? Француз фыркнул про себя от наивности вопроса, однако дамам полагается отвечать учтиво и называвшийся себя де Бессоном сын парижского бакалейщика, слегка поклонившись, ответил: — Видите ли, мадемуазель, очевидно, что у герцога Иоганна Альбрехта весьма сильная позиция. К тому же им удалось ее недурно укрепить и вместе с тем замаскировать. Держу пари, что гетман пошел в атаку, не подозревая о том что именно встретят его войска. — Вы полагаете, что победят московиты? — Я так не сказал, однако, у них очень сильная артиллерия. Я бы даже сказал совершенно неожиданно сильная. Вряд ли где в Европе есть армия, в которой столько полевых пушек, и к тому же их умеют так ловко использовать. — А если у них кончится порох? — В этом случае, войска королевича, несомненно, одержат верх, — отозвался француз и тут же добавил вполголоса, — боюсь только, что если дела пойдут таким образом, то солдаты у поляков кончатся раньше, чем порох у герцога. Однако панна Карнковска больше не слушала его и, совершенно успокоившись, наблюдала за боем. Тем временем умильно улыбавшийся Криницкий отозвал в сторону Корбута. Надо сказать, что, судя по внешнему виду, дела у Янека пошли в гору. Возможно, старый пан Теодор Карнковский проявил щедрость к бывшему слуге спасшему его дочь, а может случилось еще какое чудо, а только кунтуш на парне был новый, равно как и сапоги с шапкой. Эфес его сабли блестел серебром и вообще он производил впечатление человека зажиточного. — Ты что-то хочешь сказать, пан Адам? — спросил молодой человек у толстяка. — Посмотри туда, дружок, и скажи мне, что ты видишь? — Где? Ах там, это гусары строятся для атаки. — Да, я тоже так подумал, — покивал головой Криницкий, — а чьи это флаги над ними. — Гетманские. — Стало быть, это наши литовские гусары, — задумчиво проронил старый забулдыга. — Не пойму я, к чему ты клонишь? — Янек, ты ведь мне как сын, — начал тот издалека, — я ведь всегда к тебе хорошо относился. — Я знаю, пан Адам, и очень благодарен тебе за твое участие. Да что говорить, даже с этим разбойником Михальским ты меня познакомил и хотя я и чуть не погиб, но если бы не плен я бы не повстречался снова с панной… — Ну вот, опять свернул на свою Агнешку, — с досадой прервал его толстяк, — я ведь тебе о серьезных делах толкую! — Хорошо-хорошо, слушаю тебя. — Ты знаешь, что оба сына пана Замостского служат в хоругви пана гетмана? — И что с того? — нахмурился Корбут, которому было неприятно упоминание об отчиме и его сыновьях. — Там сейчас будет жарко, — неопределенно проронил Криницкий, явно намекая на поле боя. — О чем ты? — Да ни о чем, а только на войне всякое случается. К тому же пан Замостский стар и других наследников у него нет. — Господи Иисусе! — Перекрестился Янек, — уж не хочешь ли ты сказать… — Я хочу сказать, что тебе нет ни одной причины переживать за пана Замостского и его отродье, а вот если Господь или дьявол приберет их черные души, то имение останется выморочным и ты сможешь вернуть себе и свой фольварк, а может и еще что-нибудь в придачу. — Зачем ты так говоришь, конечно, они дурно обошлись со мной, но, видит бог, я не желаю им зла. — Тебе бы ксендзом быть, — пробурчал пан Адам, — а не шляхтичем. Неужто ты хочешь всю жизнь провести, прислуживая другим? Верни ты свой фольварк, ты смог бы жениться на хорошей девушке и завести семью. А я бы на старости лет нянчил твоих ребятишек и благословлял бы судьбу пославшую мне… ты ведь не оставишь без куска хлеба старого друга?