— Ну конечно нет, а только об этом рано говорить, фольварка то у меня еще нет. Хотя, послушай, будь у меня состояние, я мог бы посвататься к панне Агнешке… — Ну, вот опять, — нахмурился толстяк, наблюдая за пришедшим в крайнее возбуждение товарищем, — я же тебе сказал, что жениться надо на хорошей девушке, а ты опять о панне Карнковской. Она-то тут при чем? Тем временем, поляки возобновили атаки. Поскольку немцы потеряли значительную часть своих копейщиков и почти всех мушкетеров, их усилили остатками венгров, выбранецкой пехотой и спешенными казачьими хоругвями. Однако смешиваться друг с другом ни те, ни другие, ни третьи не захотели, а потому наступали каждый своим отрядом. Чтобы у герцога не было соблазна сосредоточить свои силы на атакуемом месте, Ходкевич приказал Мартину Казановскому, отцу фаворита королевича, проявить активность и на другом фланге. Тот недолго думая соединил несколько хоругвей пятигорцев, литовских татар и казаков и послал их в атаку. Это не слишком решительное наступление было легко отбито несколькими пушечными залпами и о нем можно было бы и вовсе не упоминать, если бы не последовавшие за тем трагические события. Впрочем, обо всем по порядку. После того, как де на батарее навели порядок, и де Мар еще раз обстрелял русские редуты, польская пехота снова пошла вперед. Однако на сей раз противник не стал ждать, пока они подойдут поближе, а сразу принялся осыпать их ядрами. Кажется, московитские пушкари здорово набили руку, и всякий залп приводил к тому, что в рядах наступающих появлялись целые просеки. Но если немцы или спешенные казаки стойко держались под обстрелом, то выбранецкие всякий раз, когда рядом шмякался чугунный мячик, так и норовили бежать куда-нибудь без оглядки. Впрочем, польские командиры были прекрасно осведомлены о качествах своей пехоты и потому поставили за их спинами немногих уцелевших венгров. Те были злы на русских за погром устроенный им у Вязьмы, злы на выбранецких, что они бросили их тогда и потому безо всяких сантиментов возвращали малодушных в строй, не стесняясь прибегать в случае надобности к оружию. Когда наступающие приблизились к линии русских укреплений, пушкари перешли на картечь, и тем сразу же стало жарче. Каждый залп тяжелых чугунных пуль выкашивал целые ряды противника. Сраженные люди падали, шедшие за ними переступали через трупы, подскальзываясь в лужах крови, и запинаясь о тела товарищей. Наконец, им удалось приблизиться на верный мушкетный выстрел. Первыми начинали поляки, их пехота, как обычно построена в десять шеренг. По команде командиров первые девять опускаются на землю, а последняя дает залп. Следом за ними поднимается предпоследняя и тоже стреляет. Таким образом, на врага обрушивается десять залпов подряд, а затем они должны бросаться в атаку. Однако, пока они приближались, русские пушкари подкатили к переднему краю еще несколько орудий, удвоив, таким образом, количество стволов. И едва выбранецкие отстрелялись, накрыли их залпами. Хуже всего было то, что польские пехотинцы были скверно обучены. Если венгры, у которых они позаимствовали эту тактику, после выстрела сразу же опускались на землю, всячески стараясь укрыться от ответного огня, то поляки остались стоять и приняли на себя картечные залпы в упор. Выдержать подобный огонь, было уже выше их сил и уцелевшие бросились в панике назад, сметая пытавшихся остановить их венгров. Впрочем, далеко не все последовали их примеру. Немцы и спешенные казаки хотя и понесли потери, но не растеряли мужества и ринулись вперед, подбадривая себя громкими криками. Стрельцы немедленно дали залп из пищалей, но яростно кричавшая толпа захлестнула редуты и началась резня. На наше счастье они не перемешались между собой, а атаковали каждый свой редут. Немцам сначала удалось потеснить защитников своими длинными пиками, но русские, работая бердышами, как дровосеки топорами отсекали им наконечники, разрубали древки, иной раз отсекали и руки державшие оружие. Наемники, лишившись своих пик, дрались обломками, хватались за шпаги и даже пытались отбирать у стрельцов их бердыши, но стрельцы ловко действуя своим грозным оружием, скоро оттеснили врага за линию валов. Несколько хуже было со спешенными казаками. Надо сказать, что в казачьих хоругвях совершенно не обязательно служат казаки. Чаще это такие же поляки или литвины, как и те, кого набирают в гусары, просто не богатые, а потому вооруженные и экипированные по-казачьи или если точнее по-татарски. Тем не менее, оружием они владеют изрядно, о дисциплине представление имеют и потому являются опасным противником. Поначалу бой шел с переменным успехом, но в какой-то момент им удалось ворваться внутрь редута и начать теснить отчаянно сопротивлявшихся стрельцов и пушкарей. Так случилось, что в этот момент я остался почти один. Никита и Корнилий бросились к своим ратникам, чтобы подготовить их к контратаке. Ван Дейк командовал артиллеристами, а я, оглянувшись, увидел, что рядом только Первушка, да пара рынд с несколькими поддадтнями. — Эй, Незлоб, — окликнул я писаря, — скажи честно, страшно? Парень внимательно посмотрел на меня, отложил в сторону бумагу с пером и вытащил из ножен саблю. — Нет, государь, с тобой не страшно. Пошли чтоль? — И то верно, — хмыкнул я, — давно хотел игрушку твоего тезки в деле опробовать, да вот как-то все случая не было. И это, допельфастеры мои держи, а то мало ли что. Достав из-за пояса револьвер, я подмигнул ошалевшей от моего решения свите и решительно шагнул вперед. — Да как же это, государь, — попробовал возразить один из рынд — Петька Пожарский, но мы с Перваком уже почти бежали к месту боя. — Не отставать, — крикнул я, замешкавшимся было телохранителям, — а то заставлю за слоном навоз убирать! — За каким еще слоном? — Эх вы, серость. Вы же себе не представляете, как эта скотина гадит, так что марш вперед! Впрочем, наш порыв не остался незамеченным. Федор Панин не успевал остановить меня от очередного безрассудства, но вполне успевал прийти мне на помощь со своими драгунами. Однако это случилось позднее. — Вот что ребятки, — крикнул я рындам с податнями, вы в доспехах потому держитесь рядом со мной и не давайте никакой сволочи подобраться, пока я стрелять стану. А ты Примус, считай выстрелы, как пять раз бабахнет — значит в револьвере заряды закончились, стало быть пора мне пистолеты подавать. Уяснили? Ну, с богом! Первого противника ждать долго не пришлось, рослый казак в кольчуге поверх кунтуша, то ли привлеченный блеском кирас моих телохранителей, то ли просто кинувшийся на первых кто ему подвернулся, с диким ревом налетел на меня, размахивая саблей. Щелкнул кремень о стальную полку, и на лбу нападавшего появился третий глаз. — Ты глянь-ка, работает! — Удивился я и передвинул барабан. Да, главное неудобство этого девайса состояло в том, что барабан надо было передвигать вручную, и тут главное было не ошибиться. Во время пробной стрельбы у меня это получалось, но тут-то вокруг бой кипит! Следующих нападавших было двое, но саблю одного отразил рында, пока я прострелил брюхо второму, затем снова передвинул барабан и пальнул в оставшегося. — Эх, как часы работает, и что характерно отечественная продукция! А то привыкли все к заграничному… дармоеды. Среди атаковавших редут особенно выделялся один поляк в богатой шапке с торчащим пуском перьев. Корабела в его руках, казалось, просто порхала, срубая при этом одного стрельца за другим. Сразу было видно, что шляхтич был незаурядным фехтовальщиком, а потому я решительно направился к нему. — Эй, ты, глянь-ка, чего у меня есть? — Крикнул я ему и спустил курок. На лице поляка сначала отразилось удивление, затем ужас, а потом злорадство. Только после этого я сообразил, что после удара кремня не последовало выстрела. Проклятая железяка все-таки осеклась! Шляхтич не теряя ни секунды, бросился ко мне и вероятно зарубил, если бы на его пути не стали бы телохранители. Однако молодым людям было далеко до этого виртуоза, и едва их клинки схлестнулись пару раз, он выбил саблю у одного и оглушил ударом по шлему второго. Однако мужество моих рынд дало мне время выдернуть шпагу из ножен и добить парня у него не получилось. Какое-то время у меня получалось отражать эскапады шляхтича, однако фехтование никогда не было моей сильной стороной. Обычно я стремился разрешать возникавшие вопросы подобного рода с помощью пистолетов, только вот сейчас у меня в руках вместо верных допельфастеров не слишком надежная игрушка и… Пламя, казалось, обожгло мне щеку, а мой противник удивленно смотря на меня, медленно опустился на колени и завалился на бок. Обернувшись, я увидел совершенно ошарашенное лицо Первушки державшего обеими руками один из моих пистолетов. — Это кто же тебя, паразита, учил дуплетом стрелять? — Я случайно, — только и смог промямлить он в ответ. — Понятно, ну-ка дай сюда второй пока ты своего царя не подстрелил. Пока я занимался тестированием револьвера в боевых условиях, к гарнизону редута пришли на выручку драгуны Панина. Одинаково хорошо обученные и стрелять и драться на саблях и колоть багинетами, они быстро оттеснили казаков к валам. Сообразив, что сегодня не их день, поляки начали ретироваться. Но едва они снова оказались на поле их там встретили рейтары Вельяминова. Однако на сей раз, пехотинцы не смогли сомкнуть ряды, чтобы отбиться от кавалерии и поражение превратилось в катастрофу. Русские конники набросились на бегущих врагов и принялись их рубить и топтать конями. Немногих пытавшихся дать отпор без лишних проволочек отстреливали. Особенно отличилась хоругвь Михальского. Совершенно не заморачиваясь преследованием бегущих, Корнилий ударил по оставшейся без прикрытия батарее де Мара. Пылкий француз поначалу ошалел от подобной дерзости, но затем попытался вместе со своими людьми отбиться. Однако заряженные ядрами пушки не смогли остановить стремительной атаки легкой кавалерии. После чего здраво рассудив, что бессмысленным геройством делу не поможешь, пушкари бросились бежать, не дожидаясь пока их вырубят. Впрочем, те не стали гонятся за разбежавшейся прислугой, а недолго думая заклепали пушки специальными гвоздями, подорвали запасы пороха и тут же бросились назад. Как оказалось вовремя. Взбешенный новой неудачей гетман Ходкевич уже разворачивал для удара гордость Речи Посполитой — крылатых гусар. Великолепно вышколенные всадники быстро выстроились в три линии и двинулись в сторону обнаглевшего неприятеля. Однако догнать их и на сей раз не получилось. Русские командиры тоже не зевали, горнисты трижды протрубили "отбой" и рейтары покинули поле боя так же быстро, как и вышли на него. Правда на сей раз не обошлось и без накладок. Несколько всадников ухитрились попасть в свои же рвы, одним из проходов между редутами попытались воспользоваться сразу два эскадрона, но в целом ратники Вельяминова и Михальского продемонстрировал прекрасную выучку. Ходкевич, сообразив, что не успевает догнать московитов, не стал лезть на рожон и подставлять своих подчиненных под картечь, вовремя развернулся. И вот тут полякам снова улыбнулась удача. Князь Петр Пронский имел одно единственное четкое приказание: ждать сигнала и по получении его атаковать неприятеля своим полком. Увы, понятие о дисциплине если когда и присутствовало в княжеской голове, то времена эти давно миновали. Сейчас он помнил лишь о своем высоком роде, а большом почете который ему оказали, дав под команду отдельный полк и об… обиде, которую ему нанес царь, прилюдно обматерив за испорченный в дороге порох. Надо отдать князю должное, он не задумал измены или еще какого воровства, а напротив горел желанием совершить подвиг чтобы всем и прежде всего самому царю доказать что и он не лыком шит и может водить в бой рати одолевая супостата. Забыв и думать о полученном приказе, Пронский нашел себе удобное место для наблюдения и стал следить за обстановкой ожидая момент, когда можно будет вмешаться в битву, всех победить и получить заслуженную награду. Когда хоругви пятигорцев и литовских татар начали имитировать активность на правом фланге русской позиции, князь понял что пора. Несколько пушечных залпов быстро умерили прыть литвинов, после чего они с чистой совестью отступили. И в этот момент на них обрушился полк Пронского. Поначалу, казалось, что ему сопутствует успех. Не ожидавшие нападения хоругви отрезали от лагеря и едва не истребили. Особенно отличились касимовцы, черемисы и новокрещены. На своих неказистых, но шустрых лошадках они нагоняли противников, били их стрелами, стаскивали с седел арканами, рубили саблями и, казалось уже, что победа близка. Но гетман Ходкевич уже вел крылатых гусар на выручку. Когда Пронский увидел, кто его атакует было уже поздно, даже если бы он хотел, ему не удалось бы развернуть свою необученную конницу и вывести ее из-под удара. Тем не менее, трусом он тоже не был и выхватив саблю ринулся навстречу врагу увлекая подчиненных своим примером. Свежие гусарские и панцирные хоругви прошли сквозь его полк как раскалённый нож сквозь масло. В последующей яростной схватке часть ратников была вырублена, некоторые попали в плен, но большинство просто рассыпалось в разные стороны и бежали. Как организованная сила засадный полк престал существовать. — Если, Петька Пронский выживет, — Заявил я, наблюдая за истреблением своих ратников, — сразу тащите мерзавца на кол! — Может, поддержим? — мрачно спросил подошедший Вельяминов. — Чтобы и нас так же раскатали? Смотри, они уже развернулись и снова готовы к атаке. Не знаю, кто там командует, но дело свое он туго знает. Если мы сейчас из редутов вылезем, то точно под удар попадем. — Ходкевич командует, — пояснил Михальский, — я его видел. — Ишь ты, сам в атаку своих повел? — Ну, так… — Кстати, а чего ты Никита свет Иванович, второй раз сам в бой поперся, я тебе что приказывал? — Кто бы говорил… — Чего? — Прости государь, — повинился Вельяминов, — не смог усидеть! Ведь первый раз в таком бою люди. Кажется, что вот-вот ошибутся в какой малости и что тогда? — Ладно победителей не судят, — махнул я рукой, — ты хоть в отличие от Пронского сделал все как надо… а это еще что? От разговора с Никитой меня отвлекли выстрелы нескольких пушек. Как выяснилось, некоторые пушкари, будучи не в силах наблюдать избиение русской конницы, самовольно открыли огонь по имевшим неосторожность приблизиться польским всадникам. Поскольку расстояние до ближайших из них было никак не менее трехсот сажен, ожидать успеха от этой стрельбы не приходилось. Тем не менее, попавшие под обстрел вражеские хоругви спешно ретировались. — Это кто там царский порох не бережет? — Не без раздражения в голосе рявкнул я. — Почем зря палят обормоты! — Нет, государь, — непонятно с какой стати отозвался снова взявшийся за перо с бумагой писарь, — я сам видел, как ляхи из седел вылетали. Достали их наши! — Потолкуй мне еще, Вильгельм Тель доморощенный! — Али провинился в чем, писарь? — спросил только что вернувшийся Михальский, подозрительно поглядывая на Анциферова. — Жизнь он мне спас, пока вы геройствовали, — отрезал я. — А вот не полез бы кое-кто в сечу, так и спасать бы не пришлось, — не утерпел Вельяминов. — Как в сечу? — Известно как, полез редуты отбивать, без него же не справятся! — Что ты будешь делать, — покачал головой бывший лисовчик, — на минуту нельзя оставить! — Да ладно вам, квохчете как наседки, — отмахнулся я, — со мной целая свора податней и рынд была. — Помогли бы они тебе, кабы Панин с драгунами не подоспел! — Хорош говорю! — Повысил я голос, — там, кстати, кого-то из рынд зацепили. Узнали бы лучше, что с ним? — Пожарского младшего, — пояснил Вельяминов, даст бог — жить будет! Так говоришь, тебя писарь спас? — Раньше был писарь, а теперь секретарь. — Ишь ты! — Ну, а что? — Усмехнулся я, — Главное стрелять умеет, а остальному научим! На краткий миг в бою наступило затишье. Обе стороны могли считать себя в выигрыше. Нам удалось крепко потрепать вражескую пехоту и дважды заманить их конницу под огонь артиллерии, а им разгромить наш кавалерийский отряд. Теперь все зависело от того, кто и как сделает свой следующий шаг. — Что-то порох у герцога никак не кончится! — Прокричал гетману подскакавший королевич. — Да уж, а эти квадратные редуты ничуть не хуже острожков покойного Скопина-Шуйского, — проворчал Ходкевич в ответ. — Что будем делать? — Нужно лучше подготовиться к атаке. Спешить еще несколько хоругвей, но главное, хорошенько обработать их укрепления из пушек… — Мы уже потеряли несколько орудий! — Как так, мы ведь отбили их? — Московиты успели их заклепать. — Проклятье! Но все равно, другого выхода нет, если ваше высочество не собирается прекратить сегодняшнее сражение! — Ни за что! — Тогда я прикажу де Мару вывести всю нашу артиллерию в поле, и пусть пехота прикрывает их, но не подходит к противнику на картечный выстрел.