Уроки мастерства В воскресный день около девяти утра от Петрограда по Царскосельскому шоссе двигался роскошный шестиместный «бенц». Дорога в этот утренний час была пустынна. Лишь изредка попадалась крестьянская телега, запряженная жалким одром, или крутил педали велосипедист-спортсмен. Кое-где в лугах косили траву, скирдовали. В авто сидели двое — за рулем Рошковский, на заднем сиденье — гений сыска. Последний время от времени поглядывал на карманные часы. Ровно без пяти девять Соколов сказал: — Витя, въезжай на этот бугор и на вершине остановись. Рошковский сбросил скорость, на вершине возвышенности затормозил. Соколов поднялся на сиденье, с удовольствием проговорил: — Прекрасное место! Дорогу видно далеко, и линия телеграфных проводов отнесена в сторону саженей на двадцать. Витя, тебе нравится эта местность? — Красивая, — отвечал Рошковский. — Птички поют, бабочки порхают. Соколов посоветовал: — Авто на всякий случай убери с дороги. Мало ли кто поедет или пойдет, свидетели в нашем благородном деле излишни. Рошковский дал газу, крутанул в сторону руль и поставил «бенц» за густыми кустами орешника. Теперь автомобиль и в пяти шагах не было видно. Соколов вынул из брючного карманчика часы — на циферблате было три минуты десятого. Он негромко приказал: — Пора! Рошковский открыл багажник и достал моток прочной шелковой веревки. На конце троса была укреплена массивная гайка. Как учили на курсах разведчиков, Соколов встал меж двух телеграфных столбов, приблизительно посредине линии. Он раскрутил над головой грузило, и гайка взвилась в голубое небо. Другой конец веревки сыщик держал в руке. Затем грузило упало на провода, веревка закрутилась. Соколов примерился и с силой дернул веревку. Раздался тонкий звук — дзинь! — и провода, не менее десяти пар, лопнули, упали на траву. Рошковский восхитился: — Это работа! В доброе время за такое спрятали бы в тюрьму, и надолго, — и стал сматывать вещественное доказательство преступления — веревку. Соколов сказал: — Ну, великий стоматолог, не оплошай! Когда ремонтники связь наладят и уедут, ты опять ее — трык! — разрушь. Уяснил? Иначе дежурный офицер Александровского дворца созвонится с приемной Керенского и узнает, что я хитростью прошел к государю. Для меня это закончится военно-полевым судом и самым неприятным приговором. Все понял? Рошковский вытянулся в струнку, дурашливым голосом ответил: — Так точно, господин полковник! — Дело сделаешь и тихо сиди во-он под тем дубом, терпеливо жди меня до часу дня. Если до этого времени я не приеду, значит, меня схватили. Добирайся в этом случае до города согласно собственному разумению. Друзья обнялись. Соколов сел за руль и понесся к своей неотвратимой судьбе — в Царское Село к арестованному государю. Рошковский перекинул веревку с гайкой на плечо, перешел дорогу. Он решил действовать по-своему. Профессор-диверсант Замечательный доктор и профессор Петербургского университета Рошковский, словно заправский диверсант, спрятался в кустах жасмина. Он прилег на теплую землю, широко раскинув руки. Кругом была зачарованная тишина — ни одного постороннего звука, только щебетание птиц да стрекот кузнечиков. Сладко пахло травами, сквозь разрыв кустов виднелась бездонно-голубая высь. На душе было уютно и спокойно. Рошковский рассуждал: «День воскресный, солдаты ремонтной бригады в увольнительной, уехали в Петроград. Пока их соберут, пока они возьмут свои инструменты, пока найдут места обрыва проводов — да это целая вечность пройдет! Зачем я буду еще портить линию? Прежде граф вернется, посадит меня в авто, и мы благополучно вернемся домой, пойдем в «Вену», выпьем водки под исправную закуску, под грибочек и семгу малосольную, — ах, жизнь прекрасна!» Пока Рошковский рассуждал подобным гастрономическим образом, на него навалилась дрема и он под чириканье пташек и жужжание пчелок впал в сладостный сон. * * * Сколько он дрых, нынче никто уже знать не может, но досконально известно, что диверсанта-любителя разбудил далекий звук приближающегося авто. По характерному тарахтению мотора Рошковский, заядлый автолюбитель, вмиг пробуждаясь, определил: «Это пылит по дороге американский „студебекер“, тип девятнадцать, шесть цилиндров, стартер электрический, до Февральской революции стоил три тысячи рубликов. Прекрасный мотор! Небось кто-то из нового начальства торопится». Рошковский поднялся с земли и осторожно выглянул из кустов. Где-то в четверти версты действительно ехал открытый «студебекер». Шофер держал небольшую скорость. Рошковский различил на сиденьях троих в форме связистов. Связисты, круто повернув головы вправо, неотрывно смотрели на провода, пытаясь визуально определить общее повреждение линии. Известно, что подобные неприятности случаются, когда высохший до трещин и пропитанный клебемассой столб спиливается местными мужиками для нужд собственного хозяйства или — гораздо реже — падает сам под воздействием сокрушительных сил северной природы. Авто подъехало к тому месту, где густые кусты и ветвистые березы загораживали свежей зеленью телеграфную проводку, остановилось напротив Рошковского. Высокий рыжий связист, видимо старший, крикнул: — Ванька, сбегай погляди, там все в порядке? Из авто выскочил солдат, напролом полез через кусты. Рошковский подумал: «Сейчас заорет: „Сюда, тут обрыв линии!“» Не успел он додумать, как солдат вылез из кустов и закричал: — Сюда, вашу мать! Тут, ядрена вошь, намеренный обрыв всех проводов! Поди, минут сорок проваландаемся, чтоб ее… Эх, поймать бы того, кто рвал провода, да его!.. Рошковский укоризненно покачал головой: «Какой ругатель, стыд прямо! Интересно, шофер примет участие в восстановительных работах?» Связисты забрали из багажного сундучка мотки проводов, «кошки», на которых лазят по столбам, и отправились на трудовую вахту. Рошковский задумался: «Что делать? Если связисты хотя бы на пять минут починят линию, граф Соколов пропал!» Но Рошковскому тут же пришла счастливая мысль: «Сейчас шофер отлучится от своего авто, и тогда…» К глубокой печали Рошковского, шофер не пошел за связистами, но занялся излюбленным делом всех водил на свете — поднял капот и стал сладострастно ковыряться во внутренностях стального зверя. План Рошковского рушился, ибо шофер тут был неприятной помехой. Но вот шофер хлопнул капотом и начал тщательно вытирать ветошью руки. Потом зевнул, да так громко, что испугалась ворона, сидевшая на дубе, каркнула и боком полетела в сторону. Затем шофер решил прилечь. Он перепрыгнул через давно высохшую канаву и растянулся на земле. Рошковский перекрестился, прошептал: — Господи, благослови! Самое время действовать, — и начал осторожно выбираться из кустов, пересек пустынную дорогу, подошел к автомобилю. Шофера, улегшегося в высокой траве, не было видно. Рошковский посмотрел на щиток и, к своей неописуемой радости, заметил: ключ зажигания торчит в замке. Рошковский лихорадочно соображал: «Если залезть потихоньку в авто, то, пока я заведу мотор, прибежит шофер, подымет шум… Что делать?» И вот профессора университета осенило. Он осторожно открыл переднюю дверцу, снял машину с тормоза и, не теряя времени, стал толкать ее. «Студебекер» — штуковина массивная, тяжелая — не поддавался. Рошковский напрягся еще больше, в висках застучала кровь, в глазах потемнело, между лопаток заструился пот. Подгоняла мысль: в любой момент могут появиться связисты или спохватится шофер, привлеченный сопением разведчика. «Студебекер» находился на самой вершине возвышенности, и это крепко помогло делу. Автомобиль нако нец-то сдвинулся с места. Рошковский с еще большей отчаянностью уперся плечом в машину, и она начала набирать ход. В этот момент, уже за своей спиной, он услыхал голоса связистов: — Где наш водила? Ах, уснул, сердечный… Тут же истошный голос завопил: — А где мотор?! Гляди, его мужик какой-то угоняет! Держи вора! — И связисты бросились вдогонку за Рошковским. «Студебекер» успел уехать саженей на тридцать, но преследователи с каждой секундой сокращали расстояние. Рошковский уже слышал за своей спиной топот их шагов, тяжелое дыхание и угрожающие обещания: — Ну, поймаем — убьем! Рошковский с разбега вскочил на сиденье, повернул ключ зажигания, выжал сцепление, нажал на педаль газа. Преследователи уже почти висели на задке машины. Авто рвануло, все больше набирая скорость. Связисты словно безумные продолжали нестись по дороге, падая и задыхаясь матерной бранью. Рошковский снял фуражку, приподнялся на сиденье и помахал ею в воздухе: