До того расшумелись, что Светел не скоро услышал голос из-за спины: – Опёнок! Он внял наконец, оглянулся: – Кайтар! Друже! – Ты где был? – Да вот шатёр только поставили. Жогушка чинно поклонился с братниных плеч: – Можешь ли гораздо, дядя Кайтар. – И тебе на лёгки лыжи, племянничек, – улыбнулся левобережник. За год, что не виделись, он возмужал, опле?чился, голосом и повадками стал сущий отец. Так дело пойдёт, сам собой примется на торг выезжать. Кайтар вдруг покраснел, помялся, спросил: – А вы… ну… де?динька, сосед ваш, приехал? На самом деле, понятно, спрашивал он совсем не про деда. Светелу опять стало стыдно. – Они с Ишуткой дома остались. Да вы после торга к нам небось? Кайтар вспомнил о деле. Тотчас из робкого парнишки обратился в хваткого молодого купца: – А как иначе! Без твоих лыж домой не рука! Вот не знал батюшка, что сам припожалуешь. Ты хоть не расторговался ещё? Вернувшись с Кайтаром в шатёр, Светел даже подосадовал, не застав Розщепихи. Значит, его лыжам осмеяние предрекать – она тут как тут, а порадоваться, что Кайтар с отцом не глядя все забирают, – поминай как звали? Скучновато заживёт Твёржа, когда Розщепиха со святыми родителями воссядет. «Есть старуха – убил бы её. Нет старухи – прикупил бы её…» Котелок над очажком уже закипал. Мама сразу пригласила Кайтара к трапезе. – Кайтарушко… – нерешительно проговорила она. – Вы, торгованы удалые, всюду побывали… всё видели, про всё слышали… У Светела сердце стукнуло мимо. Будь у Кайтара новости, поди, не выложил бы прямо под гусиные крики? И ещё. Прежде мама всегда ждала ответа от Геррика. Теперь спрашивала сына. Бежит время. Кайтар отведал щей, вздохнул, с поклоном отмолвил: – Мы помним слово, данное твоему мужу, госпожа Жига. Не обессудь, но мне пока нечем тебя повеселить. Равдуша померкла, отвернулась, жалко изломив брови. Светел знал: мама шла в Торожиху ради вестей, которые могли доставить сегдинские. Пять лет!.. Для Коренихи, надобно думать, вкусная щаная капуста тоже обратилась опилками, но бабушка лишь негромко сказала: – Мой внук объявится. Мы будем ждать. Двое парней живо достали из санок рогожные кули с лыжами. Взвалили на крепкие плечи, понесли в другой конец рядов, где обосновался Геррик. – Потом-то всё же завернёте к нам погостить? – спросил Светел. Кайтар высунулся из-под ноши, кивнул: – Батюшка собирался. «А как иначе. С дедом Игоркой о внучке-славёнушке потолковать…» Светел немного подумал, фыркнул, засмеялся: – Получается, съездят мои лыжи туда и обратно! Зачем вёз? Воздух торговых рядов слегка пьянит, обращает отчаянных неклюдов улыбами, самую простую шутку заставляет искриться. Кайтар тоже развеселился: – Не ты на лыжах – лыжи на тебе! Людям смех! – Я-то ладно, а сам? Опытный торгован! Вот скажи, на что сейчас тюки было развязывать? В Твёрже бы и передали, и сочлись… На хохот парней весело обернулась невысокая женщина, ходившая по торгу в сопровождении дочек. Светел тоже повёл взглядом на девок. Скромницы показались ему на диво пригожими. Гибкие, тоненькие. У двух косы русые, у третьей смоляная. Под лукавыми взглядами Светел вдруг вспомнил, что по милости Розщепихи так и не принарядился. Ставя шатёр, лишь сбросил кожух, в коем шёл по морозу. А добрый кафтан, крашеный, на петлицах, вот бы, расправив плечи, мимо девок ходить, – остался в тюке. Экая досада! Ещё через десяток шагов Кайтар оставил веселье, помялся, проговорил: – Я при твоей матери сказывать убоялся. Мало ли… незачем ей попусту плакать. Заезжий гость баял, зимой в Шегардае скоморох людей тешил. Владычице смеяться дерзал. «Дядя Кербога!..» Вслух Светел удивился: – С чего плакать? – А с того, что бесчинника, люди бают, моранич пришлый отвадил. «Ох. Дядя Кербога…» – И что… Отвадил, говоришь? Он его… он… Продолжать было страшно. Кайтар поспешил успокоить: – Песнями перепе?л. Хвалами Царице. Начисто посрамил. – Скомороха?.. Перепел? Да ну, не морозь. – Я передаю, что от людей слышал. Молодой вроде парнишка. Волосом чёрен. Туман зеленца разом набряк, пригасил оживлённый шум торга, мокрой шубой навалился на плечи. «Чтобы Сквара… хвалы моранские пел… И волосы у него вовсе другие. Чёрно-свинцовые…» – …И голосина – утки на лету падали. Твой брат петь был вроде горазд? «Голос крылатый…» Светел приговорил решительно и почему-то охрипло: – А чтоб шиш на левой руке гнулся плохо, не примечали? Кайтар покачал головой: – Про такое речей не было. Светел кивнул: – Тебе, друже, спасибо, что матери промолчал. Правда твоя, незачем ей зря горевать. В первые годы после Беды, когда в удобной Торожихе затеялся торг, люди меняли вещи и снедь. Такое и поныне велось, но матёрые купцы держали под руками весы. Рубили на колодах андархские сребреники, сводя счёт. Светел возвращался от сегдинских, храня звонкий мешочек и чувствуя себя богачом. Как радостно, оказывается, любоваться резными костяными ложками, поливными горшочками, пасмами крашеных ниток – и понимать: а вот возьму и куплю, чего ни пожелает душа! Светел улыбался, гордо нёс подбородок, отворачивался от соблазнов. Уж мама с бабушкой разберутся, будет ли утка с водяным горохом на тонком андархском блюде вкуснее, чем на простом деревянном! И какие штаны к телу мягче: домашние стёганые – или кожаные, привозные с левого берега. Может, с великих барышей даже в корчемный шатёр выберутся, чужих пирогов попробовать, сладкого пива испить… Удивляло, что по-прежнему нигде не было слышно гуслей. Зато гнездарей хватало по всему торгу. Светел знай поглядывал, желая и боясь узнать Звигуров. Что делать, если вправду появится дядька Берёга? Не узнать, гордо мимо пройти? Скрутить гордость, о новостях расспросить? Вдруг они про Лыкаша вызнали, а с ним и про Сквару? Не он один чаял новостей, искал знакомые лица. – Десибрат Головня что-то мешкает. А грозился соли доставить, сушёных грибов. – Шабра своего дожидается, Дегтяря. – Дегтяря? – Летось за его смолу на торгу в кулаки шли. Ныне вроде сам хотел выехать. – Забоялся, поди. Дорога не ближняя, лихие люди пошаливают. – От лихих людей опасную дружину нанять можно. Барыша достанет небось. Светел вновь размечтался. Увидел вешки в лесу и медленный поезд, ползущий сквозь снеговые завалы. Вот с гиканьем встают из-за выворотней разбойные люди, один другого страшней! Размахивают кистенями да копьями, тянут руки к поклаже!