– Я хочу, чтобы ты понял: нет лишнего знания. Были на этой земле цари и прежде Эрелиса. А ещё люди, вовсе не обделённые умом, ждут, что общая Беда опять врагов братьями сделает. Как мыслишь, сын? К душе вашим девкам жарые кудри? Ворон сбросил алык, понёс чунки под мышкой. – Я давно не был на Коновом Вене, отец. Не знаю, о чём там песни поют. Как обычно, дорога из лесного городка кончилась слишком скоро… Крыло Рано поутру за Светелом прибежали мальчишки: – Гусляр! Где гусляр? Светел на всякий случай напустил строгость: – Куда ещё? Опять корзины топтать? Оказывается, вчерашняя потеха так удалась, что кто-то придумал пустить в дело оставшуюся траву. Сегодня из неё собирались взапуски плести лапти. И конечно, плясать в них. Пока не развалятся. Рука сама потянулась за берестяным чехолком. – Благословишь, мама? Мать с бабушкой переглянулись. Вчера Светел едва не почувствовал себя взрослым, вольным решать. Пра?вил людское веселье. Даже судьбу вздумал поторопить. Ночь минула – вновь он дитятко неразумное, по своему хотению из шатра ни ногой! – Ступай, сыночек, – сказала Равдуша. Корениха вдруг улыбнулась: – Жогушку возьми с собой. Пусть будет мальцу что дома вспомнить. Лапти всякий умеет плести. Из берёсты, из лыка, даже из мочала. Из еловых корешков, из битых веточек, из старых, отслуживших верёвок. – Миновалось ремесло. Люди валенки да поршни обули. – Которое лето ни берёсты, ни лыка не нарастает. – Я вот сына и не учу. Кому оно теперь надо? – А я научил. Умение не в кузове за плечами носить. – Вот правильно. Пока дедовских вер не утратим, земля стоять будет. Девки смеялись, запускали пальчики в кармашки-лакомки, озорно блестели глазами. Им снова предстояло плясать, разбивать утлые травяные плетни. Ристателей, кстати, было куда больше против вчерашних семи. Светел считать даже не стал. Увидел в кругу Зарника, обрадовался. – Я у тебя лыжи возьму, – сказал Зарник. – Продал я уже все. – Ну вот… – Вернусь, сделаю. Тебе ирты или лапки? С колодками, с кочедыками сидели всё молодые ребята. Плетуханы постарше, давно себя утвердившие, держались по сторонам. И все, будто кулачные бойцы на Кругу, напряжённо ловили каждое движение гусляра! Ждали, чтобы Светел дал радению порядок и смысл! Вплёл во вселенские круги. Определил на должное место. Опёнку даже показалось, будто здесь собрались не умения сравнивать, а к сгинувшему солнцу взывать. «Когда явишься? Когда тучи разгонишь, живой лист позволишь увидеть? Чтобы не круглый год по снегу в валенках, а в лёгких босовиках да по шёлковой мураве…» Согласились плести домашние лапотки-ступни. – Ступни? – испугался незнакомого слова захожень с левого берега. – Шептуны по-вашему, – объяснили ему. – Бахилки. Топыги. Босовики. Светел поймал кивок старика-коновода. Тронул струны. Ах ты, пень еловый, твёржинский мужик, На завалинке посиживать привык! Плетуханы стали хватать стебли, торопливо заплетать на правом колене. Быстро погнали вниз строку за строкой. А не стыдно, не зазорно ли тебе: Молода жена босая во избе! Нешто можно, чтоб ходила не в чести? Ты садись, ленивый, лапотки плести! Люди начали смеяться, показывать пальцами. Светел тоже присмотрелся, обученный кулачным Кругом всё замечать. Зарник счёл доставшуюся траву слишком ветхой. Вгорячах пустил в строку пучки потолще… и на полпути к носку обнаружил: завивает не босовичок для девичьей ножки, а бахилищу для кузнеца Комара. Бросить, новый лапоть затеять?.. – Ступай коверзни плети! – кричали ему. – Гусю лапчатому только краснотал мил… Злой и багровый Зарник сгорбился над работой. Ты подай, сестра, булатный кочедык, Надери да нацинуй мне ровных лык! Всего веселей шла работа у паренька чуть взрослей Светела. Молодой плетухан улыбался, дёргал из вороха стебель за стеблем, обратив к низкому туману корявое слепое лицо. Поспевал болтать с девкой, что вывела его на ристалище. Только руки летали, выплясывали. Плавно, ненатужно и зряче. Светел загляделся, чуть наигрыш не испортил. Между прочим, волосы у парня были тёмные, почти Скварины. Широкие плечи, руки сильные, к праздности непривычные. Может, это его увидела Розщепиха, за попрошайку сочла? «Так, мол, с дурными сыновьями бывает. С отбоишами, с бездельными околотнями…» Вот ведь лодырь не на радость нам возрос! Баб да девок отправляет на мороз! Кто-то вчерне заложил первый лапоть и уже закладывал второй, чтобы строк потом не считать. Кто-то уверенно подковыривал, пускал второй след. Кочедык-то ветхий дедушка терял, Закатился во глубокий он подвал, Подхватили его мыши на лету, Набежали, утащили в темноту!