– Если пределов не искать, после нечем будет и хвастаться. Готов, сын? – Да, отец. Я готов. Учитель разомкнул пояс, мерцавший тусклым в сумерках серебром. Стянул, завернув на голову, видавший виды кожух. И вдруг отчаянно-весело рванул ворот рубахи – только затрещало толстое портно. – Давай, сын! Ворон прикрыл глаза, добиваясь полного сосредоточения. Длинный палец почти неосязаемо коснулся межреберья… Коротко и резко ударил, вонзился, вошёл железным гвоздём, казалось, в самые черева, в сплетение беложилья! И отскочил, выдернув нечто злое и мёртвое. Способное взаправду убить. То, что по приказу учителя сам же подсадил третьего дня. Ветер покачнулся. Ученик подхватил его. «Мальчик… Скоро ты будешь знать и уметь всё, что благоволением Правосудной отпущено мне. А там – превзойдёшь. Взмоешь в небо из-под крыла, полетишь дальше. Как предупредить тебя, сын, что спина впереди – слишком заманчивая мишень?..» Вслух сказал: – Пусти уже, лекарь! Теперь и без помощников не свалюсь. Но Ворон отпускать не спешил: – Ты сказал: лекарь. Значит, слушайся. Садись в чуночки, довезу. Бросил на плечи алык, пошёл ровным сяжистым шагом, словно вовсе и не устал. Скорей, скорей учителя в тепло, к доброй еде! Когда миновали выход из городка, Ворон всё-таки подал голос: – Если позволено будет спросить… – Спрашивай, сын. – Отчего не разрешаешь приблизить меньшого ученика? Я Иршу с Гойчином сам привёл… – Оттого, что ты их не тайными воинами взрастишь, а тайными скоморохами. Да не гони так! Не повитуху к роженице мчишь! Санки выбрались с ухабистой тропы на дорогу. Ветер сел нога на ногу, закутался в шубу, пообещал: – Расскажу кое-что, если оставишь по кочкам душу вытряхивать. Ворон оглянулся через плечо. То правда святая: дорога не дорога без назиданий учителя. Он только не ждал, что Ветер и сегодня разговорится. – Ты многого достиг, сын. Теперь, когда ты научился вселять и по произволу изгонять смерть, пора тебе причаститься такого, о чём в летописаниях не рассказано. Ворон подумал, отозвался: – Я видел родословные книги великих семей. Там страницы вынуты, чтобы от хуливших Владычицу не осталось имён. Ты о них? – Не совсем, – усмехнулся Ветер. – Память наших книг тянется в тысячелетнюю древность, к Эрелису Первоцарю, основателю Андархайны. Что говорится о нём? Это было легко. – Нёсший орлиное имя приехал на огнегривом коне, возглавляя храброе войско. Взял под крыло племена, не ведавшие закона и правды. Дал им устроение, отбросил диких языков, рекомых ныне хасинами. От Эрелисова рода начали прозываться андархи. – Не ведавшие закона и правды! – словно размышляя вместе с учеником, повторил Ветер. – Что ещё сказано о тех племенах? – Ели в нечистоте. Мяса вонючего не гнушались. – Как истолкуешь? – Ну… Руками, зубами. Подбирали стерву лесную. Не умели сварить. Ветер вздохнул: – Варить они как раз умели очень хорошо. За что и поплатились. – Это как?.. – А вот как. Эрелис приехал в кибитке из украин Вечной Степи. Оттуда, где ныне горы Беды. Андархи жили в сёдлах, стреляли дичь, жарили на углях. Если добывали зерно, опять жарили, чтобы съесть. А в избах лесного края клали печи, варили мясо в горшках. Хлеб пекли. Ворон силился обозреть бездну времён. Между прочим, в его родном языке «вонью» звался любой запах, добрый или дурной. Андархи, стало быть, не поверили запаху варёного мяса. Доброму хлебному духу. Оробели, на всякий случай назвали нечистотой. – Учитель, ты говоришь как самовидец, – пробормотал он затем. – Но ведь летописания… ты сказал… – В летописаниях, сын, страницы выдёргивали не раз и не два, облекая деяния прошлого в угодные ризы. Если война, так правая и неравная. Если со свету сжили, так злодеев. – Зачем? Ты нас остерегал собой любоваться… – Затем, что всякий хочет быть чист. Я девку не сильничал, сама подошла! Я чужого не отбирал, они первые начали!.. За красивыми баснями правды дознаться – знаешь, сколько труда? По листку, по обрывочку… Ворон представил сокровищницу вроде той, что хранила Мытная башня. Тусклый свет в заросшем грязью окошечке. Книги, книги повсюду. Стопками, по?лицами, огромными сундуками! На страницах ржавые пятна… – Ты же смог. – Я знаю лишь чуть больше спесивых мирян, уверенных, что по праву владеют этой землёй… Пришельцам из степи не только пища Прежних показалась нечистой. В сосновых избах бок о бок с людьми обитали крылатые псы, и это возмутило андархов. Первые Эрелисы и Гедахи столь яро взялись охотиться на симуранов, что едва не истребили под корень… О чём думаешь, сын? Он ждал взволнованного: «Отец, симураны дружны с праведной семьёй! С последышами тех самых Гедахов! Они же… Аодха-царевича…» Не дождался. «Владычица, дай терпенья…» Пришлось спросить: – Вы на Коновом Вене как себя называете? – Ну… – Ведь не дикомытами? – Дикомытами нас левобережники прозвали. – Давно? – После Ойдриговых нашествий, за то, что в полон не дались. – А сами кем речётесь? Ворон вновь надолго умолк. Наконец как-то стыдливо произнёс заветное: – Славнуками. – Славнуками!.. – безо всякого почтения развеселился котляр. – Матерь Царица, помилуй Левобережье! Ворон ждал, неуверенно улыбаясь. – Гнездари, – сказал Ветер, – так завидных женихов называют. – И правильно, – буркнул Ворон. – Порно им Коновому Вену завидовать. Его племя искони считалось беспортошным, зато упрямым и гордым. – Меж собой как имя толкуете? – Внуки славных. Славные внуки. А иные спорят, будто вовсе там не «слава», а «слово». Впереди плотной глыбой обозначился крепостной зеленец. – Скоро ли думать выучу? – вздохнул Ветер. – Чьи внуки? – У нас старины передают. Некогда из-за Светыни вышел народ. Наши глядь с берега, а там старики да детные бабы. Мужи наперечёт, в ранах. Тогда мы подняли над героями щит… – Не морозь, краснобай, – весело перебил Ветер. – Прямо так сразу хлеб преломили? Лучшую поляну показали в лесу?.. Не бывает, чтоб храбрецы с храбрецами сошлись, а мужеством не переведались! – Ну… Наверно. Всё равно во внуках крови смешались. Сквозь туман посвечивали огоньки. На последнем снегу Ветер легко спрыгнул с чунок. – Что я должен был постичь, отец? – спросил Ворон. – О чём задуматься? «О том, надо ли хранить тайну царевича Аодха, если тот был вправду спасён…»