– Селезнёвы крылышки… – Ой, держите меня семеро, лопну! – С зеркальцами – уткам глядеться! – Ты, почтенный, симуранов видел когда? – Волк с дитятей бежал – не добежал, селезень налетел, подхватил… – Куда понёс, вот бы знать? – За тридевять земель, к нагим сыроядцам. – Да где такие живут? – Во царь вырастет!.. – захохотал дед Кружак. Светел вздрогнул, спрятался в куколе, уши налились малиновым жаром. Это его-то новых родителей, Равдушу и Жога, представили неуклюжими мохряками? Коновой Вен – землёй косматых уродцев? – Может, шегардайские Ойдриговичи нынче в шкуры оделись и нам велят… – Если так, куда им на нас ратью идти! – Верно! С дубинками да каменьем! Личник смотрел на позорян уже не надменно, а с чёрной ненавистью. Всё же представление следовало довести до конца. Снова появились царь и царица. Возникли над облаками, благословили сына с Небес. Снись Своей стране, что ждёт законного царя. Ты возвратишься, чтоб ждала она не зря, Отрада матери, бессмертие отца, Прямой наследник Справедливого Венца! Бессердечные дикомыты совсем перестали слушать. – А посерёдке что нагорожено? – Мурья какая-то. Земляная лачужка. – На север, сказано вроде? А тутоньки в землянках живут ли? – И правда сыроядцы нагие. – Эй, детина приезжая! Ты что нам ералашину кажешь? – Давай снова про царя и царицу! – Пойти, что ли, к Репке за калачами? Кукольный водитель продолжал петь, силясь перекрыть шум: Дитя легенды, покажись нам во плоти! На трон завещанный взойди в конце пути! Царь! Ты поведёшь страну сквозь пламя, лёд и мрак, Ты будешь знать, кто верный друг, кто лютый враг, Отрада матери, бессмертие отца, Прямой наследник Справедливого Венца! Шувыра смолкла. Позади личника упала плотная завеса. Скрыла кукол, землянку, задник с горящими небесами. Полстина, сшитая из разных кусков сермяги, хмурилась непроглядными тучами. Лишь посерёдке угадывалась дуга разбрызганных красок. Дети помладше могли и не смекнуть, что это было такое. Светел очнулся и обнаружил, что стоит у самой палатки личника. Он безотчётно следовал за Кайтаром сквозь редеющую толпу, люто жалея, что кошель с серебром, вырученным за лыжи, больше не оттягивал пояс. Сейчас он всё как есть вывалил бы за тех начальных двух кукол. Одну в серебряном венце, другую в платье, вышитом незабудками. Вывалил без торга, не ведая ни скупости, ни сомнений. Чтобы перво-наперво выдернуть жилку, пропущенную из груди в грудь… Загладить, залечить раны на тряпичных телах… Личник уже вышел наружу, хмурый, немолодой. Волосы прилипли ко лбу, тёмный балахон взялся пятнами у шеи и под руками. Мужчина держал перевёрнутую шапку для денег. Весёлую, ярко-зелёную в жёлтый горох. Только щедрых наград за труды ему не досталось. Кто-то просто ушёл. Иные бросали в шапку мелкие обрубки монет. Чаще – надкусанные пряники, да этак с улыбочкой: славно посмешил, скоморошек! Личник постепенно багровел. Видно было, как его распирало желанием по достоинству ответить глумцам, но что-то мешало. «И правда, начни с миром ругаться, вовсе ничего не дадут, а брюхо есть просит…» У Светела было с собой немного мелких монет. Пока он соображал, как ими распорядиться: пойти купить лакомство братёнку, обидевшись за Жога с Равдушей? Наградить личника, ведь он первых родителей хоть как-то да показал? Оставить в залог, если позже согласится кукол продать? – к захоженцу бойко обратился Кайтар. – Что же ты, почтенный Богумил, вовсе не явил нашу Владычицу? Я вот дружка нарочно привёл. Обещал показать, как мы Её славим! Личник полыхнул прорвавшимся раздражением: – С вами, правобережниками, поди разбери! Доро?гой вот начал Ей петь за правое вразумление, прогнать посулились! Нынче, вашей простоте на потребу, мирское действо затеял, а вы опять недовольны – Владычицу представляй! Дикомыты… – Дикомыт рядом стоит, а мы сегдинские, – нахмурился Кайтар. – Нешто не помнишь? Вместе пришли. Богумил надменно выпятил губу: – Думы у меня другой нет ум занять, только всех обозных мальчишек в память укладывать. Светел потихоньку убрал пальцы от кошеля. «Жогушке сладких орехов куплю. А кукол бабушка вдвое краше сошьёт. Почему до сих пор не попросил?» Кайтар в свои неполные шестнадцать уже был справным молодым торгованом, наученным с кем угодно разве?даться без обид. Он и тут ответил скорее удивлённо: – С поклажей пособлять небось по имени звал… Пока Богумил набирал в грудь воздуху для отповеди, Светел решился подать голос: – Симураны… Личник так обернулся к нему, что Светел чуть не попятился. – Ты, значит, только и постиг, что симуран не белого пера был? Разве я о том действо показывал? – А о чём?.. Кайтар решил всё свести к шутке, прикинулся несоображёхой: – О том, что на Коновом Вене шубы носят мехом наружу… – Грубые люди! – окончательно прорвало Богумила. – Не дано вам узреть в представлении душу, страсть, красоту! Вас не трогает истина высокого и печального, вы только и заметили, что шлемы не там да шубы не те! «Не буду я его ни о чём спрашивать. Злой он…» – Ты, личник, сам грубиян, – сказал подошедший Синява. – Почто на мальцов разорался? – Вы тут… Да они же… – Мы, что надо, увидели. Ты кривые гвозди куёшь. С чего мы твоему топору верить должны? – Ты кузнец, а я личник Владычицы! Мне твой суд… – Тут соврал – не поперхнулся, там соврал – не спотыкнулся. А мы правду великую из твоего вранья извлекай? И никто не обратил внимания на женщину с дочками-скромницами, остановившуюся послушать, чем кончится перепалка.