Распахнув блистающую белую дверь, девушка столкнулась с еще одной неожиданностью. Надеясь увидеть безмерность однотонных стен, она напоролась на действительность. И действительностью в данный момент времени были два человека в синих костюмах, улыбающихся как ни в чем не бывало. — А… э… м…. — попыталась объясниться девушка, показывая пальцем в пространство за своей спиной, плачущего мальчонку и взорванную технику. На ее блеяния не обратили особенного внимания. Кинув взгляд в глубь кабинета, один из мужчин кивнул другому и чуть отошел, пропустив того в «неполадочное» место. — Приносим извинения, — проговорил он, не меняя выражения лица. — За сей казус и вызванные им неудобства. Следующий этап для вас — протокол. Это как раз мой кабинет. Прошу вас пройти за мной. — А… э… м… — повторила девушка, не надеясь на какой-то ответ и даже не пытаясь что-либо разведать, но просто по инерции скорее. — Не волнуйтесь, — с глубоким убеждением внутри глаз начал уверения мужчина. — Все скоро будет в порядке. — За его спиной послышались всхлипывания. Вильгельму захотелось обернуться и посмотреть, что там происходит, но, опережая это желание, господин в синем сюите сделал рукой легкое движение вперед и захлопнул дверь, после чего снова заученно улыбнулся. — Садитесь, — пригласил он свою гостью, в то время как сам обошел взявшийся из ниоткуда стол и воссел за ним. Сил на удивление уже не было. «Просто пропустила тот кусок времени, в который мы шли до кабинета», — решила девушка, тем самым отметая глупые мысли о невозможном, непонятном. Слишком много всего странного уже случилось, чтобы называть странным что-либо еще. Оглядываться и осматривать кабинет не было абсолютно никакого желания. В принципе, в этом не было также и смысла, ведь все одно и то же. Вот только мужчина напротив отличается от всех предыдущих: у тех не было бороды, а у этого она была чуть ли не месячной, к тому же в ней уже были заметны белые волосинки, являющиеся свидетельством того, что и возраст составляющего протокол сотрудника отличается от возраста опрашивающего, осматривающего и тем более психографирующего. Им всем было не больше двадцати шести, тогда как этому было уж точно за все сорок. — Итак, — спустя какое-то время начал говорить он, рассеивая своим тягучим голосом какие бы то ни было мысли своей посетительницы. Встряхнув головой и направив взгляд в сторону только что рассматриваемого, Вильгельм заметил в его руках взявшиеся словно бы из ниоткуда листки. — Что это у вас? Мужчина поднял глаза и снова опустил их. — Результаты ваших процедур, — пояснил он. — На основе этих данных я буду составлять протокол. Девушка уже приготовилась к выслушиванию очередного «вы, как вы уже знаете, находитесь…», но ничего подобного она не услышала. Недоуменно вперившись в своего собеседника, она поинтересовалась, почему он не заладил ту же шарманку, что и его предшественники. Мужчина улыбнулся. Так, что даже показалось, будто улыбка несла какие-то эмоции. — Вы и так знаете, где вы находитесь. А что вас ждет, понятно уже из слова «протокол». Это было верно, и Вильгельм только лишь кивнул в ответ на это утверждение. Потратив еще несколько мгновений на изучение переработанных деревьев, пропитанных чернилами то тут, то там, сотрудник вскоре оторвался от своего занятия. — Что ж, — наконец произнес он, слегка постучав стопкой бланков о свой стол и отложив их вправо от себя ровной кипой. Скрестив пальцы и глядя прямо в Вильгельмовские глаза, работник начал рассыпать слова: — Исходя из просмотренных документов, утверждаю, что вы, Прицкер Екатерина Алексеевна, семнадцати лет, метра и семидесяти одного сантиметра роста, семидесяти пяти килограммов веса сегодняшним утром в 8:23 были задержаны сотрудницей ОН по причине того, что пытались приобрести одну упаковку круассанов с карамельной начинкой и плитку шоколада. В этот же день, находясь в салоне автомобиля ОН, вы вели себя непристойно. Далее, в этот же самый день, в 8:33 вы назвались вымышленным именем, что позже, находясь в здании Корпорации в кабинете Опроса в 9:05 подтвердили, — как водится, он подождал возражений или вопросов. — Вы подтверждаете? — Да, — автоматически выпалил рассекреченный лже-Вильгельм. — А что… — попыталась она задать свой вопрос, как вдруг услышала звук открывающейся-закрывающейся двери за собой и обернулась. В кабинет вошел еще один человек. Этот был уже привычным типом данного места: такой же молодой и выбритый, хотя при ближайшем рассмотрении можно было заметить несколько морщинок на его, казалось бы, безупречном лице. — Прошу прощения за задержку, — пролепетал он приятным голосом, быстрыми шагами приближаясь к столу своего коллеги и также быстро усаживаясь куда-то рядом с ним. — Как вы знаете там случилось нечто непредвиденное, — объяснил он, слегка махнув головой в ту сторону, откуда он только что явился. Он поднял глаза на девушку и улыбнулся ей: — Вы-то уж точно в курсе. Вед вы причина, — и, ничего не поясняя, он взялся за просмотр документов. Его компаньон уже вставал из-за стола. — Простите, — наконец решилась Катя. — Я ничего не понимаю на самом деле. Чему я была причиной? Бородатый остановился и, облокотившись на стол, скрестил руки на груди. — Как бы вам сказать, — попытался он привести свои мысли в порядок. — Я не знаток в психографии, конечно, — будто извиняясь, прибавил он. — Однако даже я могу сказать, что внутри вашего мозга есть что-то такое, что свело не подготовленного к таким поворотам дел сотрудника с ума. Катя оторопела. — Вы шутите? — Куда там, — вставил недавно пришедший, откинувшись в кресле и бросив взгляд на стоящего коллегу. — Вещь эта очень серьезная. Я какое-то время интересовался психографией, поэтому могу объяснить все от и до, если вам интересно, — он взял какой-то листик за краешек, выжидая ответа. — Да, пожалуйста, — помня о вежливости, кивнула Катя и пододвинулась к столу. Составитель протокола тоже повернулся к, очевидно, выносящему Вердикт. — Смотрите, — тот расправил листок на столе, развернув его так, чтобы его слушателям было удобно. — В человеческом мозгу есть много различных секций, отвечающих за то или иное: в одной части хранятся воспоминания, в другой — знания и умения, следующая отвечает за то, чтобы вы не свалились набок при ходьб… Да, эмоции и чувства тоже в мозгу заключены, — пояснил он, заметив взгляд Кати, оторвавшийся от «карты». — Там же они и блокируются. Вообще, заблокировать можно любую секцию. Главное — знать способ. В вашем же случае блокирована секция снов. Эта секция, пожалуй, — самая занимательная из всех, но никакой особенно важной информации в себе она не несет. Сны — это сны, пережитки дня в иллюзорных образах. Ничего весомого. Примерно как детский мультик — интересно, красочно, но не заставляет задуматься. То есть эту секцию никто не блокирует как раз потому, что скрывать в ней нечего. Однако… Однако у вас под замком именно она. И, как бы ни был молод сотрудник кабинета Психографии, которого вы навестили некоторое время назад, он все-таки отличается тем, что к своим годам многое изучил и во многом теперь разбирается. И он взламывает замки на секциях с той же простотой, с которой вы откусываете от яблока. Вообще-то его работа не распространяется на секцию снов и ему совершенно не нужно было взламывать ее у вас, но он все-таки сделал это. О чем и пожалел уже многократно. Он увидел то, что легким движением сдвинуло ему крышу в бок. Спикер умолк, опершись на стол обеими руками и посмотрев на своих слушателей. Бородатый одарил его взглядом. — Ну и что он увидел? — спросил он, и в голосе его слышалась новая нотка. Непозволительная эмоциональность. — Откуда же мне знать, — ухмыльнувшись, ответил его коллега. — Если бы я увидел то, что он, мне наверняка точно так же сдвинуло бы мозг. Я могу судить о данном явлении лишь поверхностно. Кто знает, в чем там дело? Единственное, что можно с уверенностью утверждать, так то только, что не кто иной, как она является первопричиной всего произошедшего, — и говорящий вскинул глаза вверх, сузив их на лице Кати. От такого взгляда ей вспомнилось, что она по-прежнему раздета донага, хотя виновнику ее конфузливого состояния, казалось, не было до сего факта абсолютно никакого дела. На какой-то момент все вокруг замерло в молчании и невесомости. Не просто даже молчании, а вроде как в полнейшей тишине. Словно в комнате не было ничего. Нет, не так. Словно бы не было ничего вообще — и даже самой комнаты. Настолько стало тихо. В какой-то момент Кате показалось, что ее мысли звучат слишком громко, и что двое мужчин слышат их также четко, как она сама. Впрочем, ее это не очень-то и волновало. Сейчас она не придавала особенного значения происходящему. Все было настолько смехотворно неправдоподобным, что не было смысла всерьез об этом размышлять. — И что тогда с ней делать? — качнув головой в сторону Кати, спросил бородатый, будто речь шла не о живом человеке, а о вещи. — Не знаю, — уклончиво ответил молодой, копаясь в бумагах на чужом столе. Арестантка поглядела в сторону старшего работника, но тому, очевидно, не казалось странным, что кто-то посторонний ведет раскопки на территории его рабочего места. «Наверное, у них общий кабинет» — подумала она и отпустила эту фразу восвояси, куда-то под потолок. Ничто не имело веса в данном случае, а особенно ее мысли были невесомы. — Что выходит по Вердикту? — вновь задал вопрос бородач. — Ей светит два дня голода и неделя курсов этики, — ответил молодой и поднял взгляд. — Человек, выносящий вердикт, узнав, что новая арестантка свела с ума нашего психографиста, поручил мне передать вам эту информацию. Однако, как вы знаете, это не в моей компетенции. Спросивший не сказал больше ни слова. Его лицо не выдало никакой эмоции. Ему будто бы все равно было на ответ, а спросил он лишь потому только, что дар речи использовать хоть как-то и хоть где-то, но надо. — Что ж, — снова обратился к заключенной молодой. — Мы будем заниматься вашим делом подробнее. Сами видели, что вы сотворили с нашим сотрудником, поэ… — Но ведь в этом не моя вина! — не сдержалась Катя. Постепенно адаптируясь в этой безумной среде, она уже могла быстро реагировать на выносимые ей обвинения в различных нелепицах и даже вовремя вставлять свое слово. — Вас никто не обвиняет, — словно прочитав ее мысли, спокойно парировал собеседник. — Просто как факт: по истечению недели, которую вы проведете здесь, в здании Корпорации, если мы не найдем никаких зацепок в представленном деле касательно секции сна вашего мозга, вы не выйдете отсюда. — По какому… — Вы не выйдете отсюда, — отрезал бородатый, медленно обходя свой стол и касаясь его поверхности лишь подушечками пальцев. — Покуда мы не разберемся с поставленной задачей, — его шаги эхом отдавались в ушах девушки, вторя стукам ее сердца. И слова его звучали как аксиома, которую никак невозможно оспорить. — Вы — явление новое и, вполне возможно, опасное нам. Мы не можем подвергать самих себя опасности. Как только мы со всем разберемся, мы уведомим вас о дальнейших планах, а пока… — То есть я как болезнь, да? — хмыкнула Катя обиженно и горько. — А пока, — снова послышались слова. — Вы можете пройти в палату. Одежду вам выдадут. Он махнул рукой в сторону двери. Спорить было бы глупо. Спорами делу не поможешь. Какой толк в сотрясании воздуха словами, если они ничего не способны исправить? Прикусив язык, Катя встала с насиженного стула и двинулась в сторону двери. Уже открывая ее, она услышала что-то еще. — Подави свои чувства. Твоя эмоциональность может лишь усугубить все, — голос принадлежал несомненно молодому сотруднику. И голос казался полным искренности. Хотя вот сказанное им не допускало даже возможности предполагать что-то подобное. 6 — Ух ты, что это тут у нас? — прозвучало прямо над головой, и, прежде чем Катя успела тисками сжать свой блокнот, тот взметнулся вверх, не смея и не умея сопротивляться силе человеческих рук. Рядом на стул село тело, которым являлась одна из Катиных знакомых, Лиза. Друзей у нее не было, да и вообще она особа, не поддающаяся каким-либо эмоциям. Или старающаяся свести любой импульс на ноль. После нескольких неудачных попыток вернуть себе свою собственность, Катя махнула на эту затею рукой и продолжила ковырять свою картофельную запеканку в мрачном раздумье. Что может быть хуже, чем когда у тебя отнимают твою личную вещь? Тем более это не просто «вещь» — там записаны все ее мысли. А теперь эти мысли попали в руки другому человеку. Это не плохо, но от этого как-то чертовски противно. Будто у тебя отняли право на мышление на какой-то миг. Все равно что вторгнуться в чужое пространство. От этого не грустно и ничего подобного, но как-то неприятно, и этот факт нарушения спокойствия вокруг тебя — он сам по себе вызывает волну праведного гнева, закипающего внутри сердца и разливающегося по венам, артериям, капиллярам. — Что это? — вскинула похитительница блокнота взгляд на его законную хозяйку. — Что это за «идеи»? — Там написано, — не отрываясь от своего занятия, ответила Катя. — Прекратить приравнивать старость к героизму. Не уступать старикам мест, не делать им льгот и поощрений. То, что они немощны и стары — их проблема, а не кого-либо еще… — воровка мыслей снова глянула в сторону своей знакомой, но та никак не отреагировала. — Серьезно? — попробовала она привлечь внимание к себе и снова посмотрела в блокнот. — То есть ты до такой степени не любишь уступать место в… — Да дело не в месте в транспорте! — Катя даже стукнула вилкой по тарелке. Она обернулась и продолжила совершенно спокойно: — просто из старости делают культ. Стариков чтят за то, что они сделали когда-то. За их работу. За их подвиги какие бы то ни было. Им надо уступать эти дурацкие места по причине того, что они многое повидали в жизни и многое знают, — она не смогла сдержать презрительную ухмылку. — Но факт в том, что прошлое — оно уже было. Его больше нет. Это история. А история — не что иное, как просто сказки. Ничто, из того, что произошло, нельзя утверждать, потому что в нашем мире все можно подделать, — заметив изменение направления своих рассуждений, Катя поспешила вернуть их в прежнее русло: — Старость — это просто немощность. Это показатель того, что ты пришел в негодность. Таких надо утилизировать, как мусор. Они напрасно тратят нужный молодым воздух. Они напрасно потребляют нашу еду. И сами они напрасны и никчемны.