* * * Джерт медленно шагал по мокрым каменным плитам и вспоминал влажные прелести златовласой девы. Ноги обдувал мерзкий сквозняк, а чресла все еще звенели от напряжения. Жаль, что Артанна его прервала: хрупкая служанка латанийского посла могла стать интересным опытом. С вагранийками у него тоже ни разу не случалось, и это было еще одним упущением. Впрочем, к демонам обеих. Пока что. Джерт воочию увидел, что означал разговор по-хорошему в представлении Грегора Волдхарда — на слугах не осталось живого места. Правитель Хайлигланда не пощадил никого: ни старика, ни двух молодых парней, ни женщину. Вздохнув, энниец пообещал себе не провоцировать герцога на конфликт. — Интересно, как все это выдерживала Артанна? — задумчиво прошептал он, глядя на первого пленника. Узник оказался тупым, как пробка. Из его рассказа Джерт сделал вывод, что тот в основном выполнял всякую работу, требовавшую применения грубой силы. Кроме того, этот недалекий детина бывал на кухне нечасто и уж точно не таскал подносы в господские покои. К приготовлению пищи его не подпускали, хотя он всеми правдами и неправдами туда рвался в надежде стащить лишний кусок съестного. Второй узник был уже в преклонных летах. Его руки сильно тряслись, а маразматичная голова соображала с трудом, и Медяк всерьез сомневался, что старику поручили бы столь ответственное дело, как отравление посла. Оставались еще двое — юнец и женщина. Насчет паренька энниец сомневался. В замке он появился относительно недавно, пришел вместе с кучкой батраков. Судя по тому, что рассказал о нем эрцканцлер, мальчишка из шкуры вон лез, чтобы выслужиться и остаться на теплом месте. Едва ли ему хватило бы духу плевать в колодец, из которого он пил вкусную водицу, но проверить стоило всех. Медяк смог беззвучно отпереть замок и скользнул внутрь камеры. Смесь ароматов фекалий и сырости едва не вышибла из него дух, заставив проклинать излишне чувствительный нос. Джерт прикрепил факел к стене и подошел к скрюченному человечку. Тот выставил вперед руку, защищаясь от непривычно яркого света. — Видать, тебя тут не особо кормят, — произнес наемник по-эннийски и достал сверток с хлебом и сыром. — Достал для тебя кое-что, пока служанки отвернулись. Узник округлил ввалившиеся глаза и замотал головой: — Что? — Значит, и ты не знаешь языка, — Джерт нахмурился. — Мои надежды начинают стремительно разваливаться. — Я не понимаю… — Хлеб жуй, говорю, — наемник перешел на знакомое парню наречие. — Сколько тебя не кормили? — Два дня как. И били… Гвардейцы били… Герцог бил… — Изящные манеры в этих местах не в почете, я уже понял, — кивнул энниец. — Давай договоримся: я тебя кормлю и пою, а ты отвечаешь на мои вопросы. Все, что знаешь. Лупить не буду. Мальчишка согласно ухнул, набивая рот долгожданной едой. — Не налегай ты так, потом кишки крутить начнет, — предостерег Джерт. — Простите, господин, уж очень жрать хочу, аж гадить нечем. Медяк покосился в сторону угла, служившего отхожим местом. — А так и не скажешь. Ладно, малец, расскажи, как тебя зовут, и как давно ты в замке. — Ройко я, из Кроддена. — Это где? — В Спорных землях, потому и ушел оттуда. Деревушка у нас была небольшая, один налет — и все, сгорела. — Ройко запихнул в рот кусок сыра и, почти не прожевав, проглотил. — Вот и пошли мы на юг, чтобы батрачить или в войско вступить. Так добрались до Эллисдора, здесь и остались. — Но ты, как я вижу, не в войске. — Угу, — жуя, кивнул парнишка. — Покамест в замке были, я слонялся по двору, помогал девкам-служанкам. Ну, то ведра дотащить, то овса коням насыпать, то репу почистить. Все по мелочи. Да и пригодился как-то. Я б остался, да вот уже и не знаю, что теперь со мной будет. Может вообще повесят. Знавать бы только, за что. — Если поможешь мне, попрошу не вешать. Но чур без вранья, — прошептал Джерт, протягивая узнику мех с водой. Мальчишка с остервенением припал к горлышку, драгоценные капли воды стекали по подбородку. Утолив жажду, он вытер рот тыльной стороной ладони, еще сильнее размазав грязь по чумазому лицу. — Вот это я понимаю! Спрашивай, добрый человек. Джерт криво усмехнулся. Интересно, кем бы его назвал этот малец, узнай он об истории с лекарем из Гивоя? — Расскажи, что ты видел и где был в вечер, когда отравили посла. — Я уже говорил герцогу, — вздохнул Ройко. — Помогал на кухне, таскал ведра из колодца, вроде дрова носил и растапливал печь, ощипывал куропаток. Меня еще кухарка гоняла, что-де медленно с ними вожусь. Джерт внимательно посмотрел на мальчишку. — Давай-ка поподробнее. Кому ты отдал птицу, когда ощипал? — А я и не отдавал — у меня отобрали, — пожал плечами узник. — Инья сказала, что доделает, а меня отправила в погреб за разносолами. Барон любит ими закусывать. — То есть куропаток ты отдал Инье. — Ага. — И больше ты их не видел? — Неа, — замотал головой юнец. — Можно мне еще хлеба? Наемник отломил щедрый кусок и протянул мальчишке: — Бери, заслужил. Расскажи об Инье. — Да я мало что сказать могу, не особо мы с ней ладили, — сник Ройко. — Гоняла она меня туда-сюда и покрикивала за нерасторопность. Но в тот день была добрая, сама предложила с этими птичками, будь они неладны, закончить. — Почему ты не рассказал об этом герцогу? — Не успел. Он мне так врезал, что я потерял сознание. Когда очухался, уже никого не было. Потом пришел стражник. Сказал, допросят позже. Получалось, до самого интересного лорд Грегор так и не добрался. А ведь эта Инья как раз оказалась последней заключенной, ожидавшей его визита в соседней камере. — Давно Инья при замке? — спросил Джерт. — Пару месяцев точно. Примерно вместе со мной появилась, но пришла с юга. То ли из Гацоны, то ли из Гивоя. Точно южанка — вечно зябнет и кутается. Говорит, холодно ей в этих краях. Но дело знает хорошо, с половником ловко управляется. Вот бы ее похлебки сейчас плошку… Джерт и сам бы отдал многое, чтобы согреться горячей едой. От холода не спасал даже одолженный у Артанны шерстяной плащ. При мысли о дымящемся наваристом супце свело живот. Отогнав эти мысли, Джерт вернулся к разговору. — Кутается, говоришь? — Ага, постоянно в шарфе ходит — шею заматывает. А ведь это… как говорится… непрактично! На кухне ведь пар валит — у меня вон рожа постоянно красная. Я даже как-то посоветовал Инье тряпку-то эту снимать, чтоб ненароком не размоталась. А она как гаркнет, чтоб я шел подальше со своими советами. В общем, не сложилось у нас. А так — баба как баба. Волосы, правда, красивые. Длинные, черные, блестящие. Коса толщиной с твой кулак! — Значит, прячет шею, — задумался Джерт. — Ее самую. Может больная, али шрам какой, — предположил узник. Энниец поднялся на ноги и отряхнулся. — Кажется, это все, что мне требовалось знать. Спасибо, Ройко, ты мне очень помог. Он взял в руки факел и приоткрыл дверь, затем помедлил пару мгновений и бросил парню оставшийся хлеб. — Нравишься ты мне, мозгляк. Постарайся не помереть, пока мы тут разбираемся. — Уж постараюсь, добрый человек, — невнятно промямлил паренек, снова набивая рот мякишем. — Жить-то охота. Джерт вышел из камеры, тихо запер дверь и замер, обдумывая услышанное от Ройко. Барон Альдор, следовало отдать ему должное, оказался либо везучим, либо не таким уж идиотом, раз умудрился схватить Инью и закрыть в подземелье от греха подальше. Загадочная служанка наиболее удачно вписывалась в картину: одиночка, чужестранка, прятала шею, была допущена к самой кухне. Более того, в тот вечер именно она отчего-то решила заняться посольским ужином. И прятала шею. Это лишь подтверждало догадку и наводило на размышления. А думать Джерт любил. Ни герцог, ни его помощники не имели ни малейшего понятия о яде, с которым им пришлось столкнуться. Монах оказался прытким — опознал и среагировал быстро, чем спас латанийке жизнь. К божьему человеку у Джерта тоже были вопросы. К примеру, что он забыл в Эннии? Взаимная неприязнь церковников и эннийцев была широко известна. Если этот брат Аристид был простым проповедником, каким усиленно хотел казаться, то где и зачем так хорошо изучил особенности древней забавы с отравами? И, разумеется, ни герцог, ни барон не знали, что «Благословение Дринны» редко покидало пределы Эннии. Цена яда оставалась неизменно высокой ввиду феноменальной сложности изготовления и объективной непрактичности. Куда попало не добавишь — вещество проявляло свое присутствие в вине и воде, обладало характерным ароматом, который приходилось заглушать травами и специями. Все эти тонкости со временем превратили «Благословение Дринны» скорее в ритуальное оружие. Им убивали любимых, желая избавить от страданий. К нему прибегали аристократы, жаждавшие безболезненно свести счеты с жизнью. Но политических противников с его помощью не устраняли еще со времен Древней империи. И Джерту было интересно, почему, рассказав правителю Хайлигланда об этом яде, монах умолчал об иных деталях, способных помочь делу. Вряд ли он не был в курсе, если смог так ловко опознать отраву. В одном Джерт был уверен: тот, кто выбрал в качестве оружия этот яд, имел отношение к высшей эннийской знати. Лишь представители Магистрата и их приближенные могли позволить себе услуги мастеров «Рех Герифас», владевших секретами его изготовления. Сам яд не продавался — продавалась услуга, которую оказывали люди из этого общества. И они никогда не сотрудничали с чужаками. По всему выходило, что кто-то в Эннии настолько хорошо заплатил «Рех Герифас», что они добрались до самого Хайлигланда. Неслыханное дело. Пламя факела отбрасывало на поверхность мокрой каменной кладки замысловатые узоры. Джерт аккуратно перебрал ключи и, найдя искомый, тихо отпер массивный замок. Дверь поддалась. Он уже рисковал, попросту сунув нос куда не следовало. И если он окажется прав в своих суждениях, в скором времени Эллисдору станет не до смеха. Своего рода ирония: то, чего Джерт так старательно избегал, упрямо настигало его даже в этом захолустье. Кто бы мог подумать? Но к тому все и шло. Инья сидела на полу, прижавшись спиной к покрытой плесенью стене. Глаза женщины были прикрыты, черные волосы спутались, одежда порвана и заляпана кровью, однако обезображенное побоями лицо выражало полное умиротворение — живое подтверждение россказням, что люди из «Рех Герифас» не подвластны боли. Настало время для маленького блефа. — Позорный провал, — тихо сказал Джерт по-эннийски, следя за лицом узницы. — Тобой недовольны.