Хозяин гостиницы начал быстро кланяться, пятиться, и что-то мямлить, и вскоре Эдуар понял, что остался с госпожой графиней наедине. Отовсюду доносились голоса, но здесь, в холле, они стояли один на один, и графиня смотрела на него совершенно спокойно, надменно и немного презрительно. — Что вам угодно, господин рыцарь? — спросила она своим тихим низким голосом, от которого все волоски на его теле вдруг встали дыбом. — Простите, что я не представлен вам, госпожа, — наконец-то воспитание взяло верх, он посмотрел на нее почти спокойно, и сумел даже сделать приличествующее выражение лица, — я — шевалье де Бризе. — Мне знакомо ваше имя, — сказала она без всякого выражения. И протянула ему руку. Эдуар опустился на одно колено, склонившись к ее руке, но не посмев ее коснуться более, чем двумя пальцами. Тем не менее, от этого прикосновения его кинуло в жар, он поспешил встать и отступить как можно дальше, насколько позволяли приличия. Тут он пустился в пространные объяснения, что ему не хватило мест, и выглядело это смешно и глупо, слова вылетали у него из головы, а мысли скакали, как белки. Он казался себе провинившимся мальчишкой перед учителем, а она все так же смотрела на него не мигая своими светлыми глазами, опушенными черными длинными ресницами, и молчала. — Я ничем не могу помочь вам, шевалье де Бризе, — наконец молвила она, — я приехала первой, и мои дамы и рыцари не могут освободить кровать для вас. Их слишком много. Она развернулась, и не прощаясь поплыла к лестнице. Эдуар задохнулся. Он не знал, что именно вызвало такую реакцию. Обычно он вел себя спокойно и сдержано, но это ее поведение, презрение в светлых глазах под тонкими бровями в разлет, вызвало настоящую бурю в его душе. Ни одна женщина не смела так говорить с ним, с одним из самых известных и популярных бойцов, Эдуаром де Бризе! Она не попрощалась, просто повернулась к нему спиной, будто он был каким-то мужиком! Он бросился за ней, когда она уже поднялась на второй этаж, буквально взлетел по лестнице, совсем не галантно схватил ее за руку и заставил обернутья. Светлые глаза снова смотрели на него не мигая. Графиня не испугалась, не удивилась, будто знала, что он невоспитанный мужлан и от него можно ждать чего угодно. В глазах ее плескалось презрение, теперь не скрываемое. — Тогда я буду спать в вашей спальне! — вырвалось у него прежде, чем Эдуар в ужасе успел закрыть рот. Теперь они смотрели друг на друга, и яркий румянец горел на щеках у обоих. Эдуар смутился, и готов был провалиться сквозь землю, а щеки красавицы вспыхнули алыми пятнами, а глаза загорелись настоящей ненавистью. — Я прикажу выставить стражу, — сказала она холодно, отстраняясь, но не отступая, — и положу под подушку кинжал. Она снова повернулась к нему спиной и пошла по темному коридору. Еще несколько шагов, и она скроется за занавесом. Тут будто нечистая сила подкинула Эдуара. Оскорбленный, опозоренный и совершенно сбитый с толку, он одним прыжком догнал ее, схватил в объятия и накрыл поцелуем ее яркие красные уста, почувствовав, что по жилам разливается огонь, горящий на губах и в чреслах. Теперь она сопротивлялась. С неожиданной для женщины силой, графиня де Шательро вывернулась из его рук, и оттолкнула его от себя. — Вы ничтожество, — сказала она, прошла несколько шагов, и скрылась за занавесом не обернувшись. Эдуар остался стоять в темном коридоре. Мимо него пробежала служанка, потом прошел паж, и он удивился, как долго он мог оставаться наедине с графиней, если в гостинице полно народу. Господь испытывал его, и он не прошел испытания. Будь в коридоре или внизу хоть один человек, он бы ни за что не сделал того, что натворил. Он был невероятно виноват перед графиней, но понимал, что она не примет извинений. Что на него нашло он не знал. Его трясло, как будто он стоял на холодном ветру где-нибудь на берегу моря зимой, хотя в гостинице было жарко от натопленной печи. С трудом волоча ноги, он спустился вниз, сел на скамью за столом, и опустил голову на руки. Тут явился его менестрель, сел рядом, и поставил перед ним кружку с вином. Эдуар схватил ее и опустошил одним глотком. Жульен смотрел на него, склонив голову на бок. Эдуар полез в кошель, и вывалил перед менестрелем пригоршню серебра. — Напиши песню о прекрасных глазах графини де Шательро и исполни ей от моего имени с извинениями. Завтра утром, — сказал он, встал и потащился к двери. Тут появился хозяин и сообщил, что его сын готов уступить рыцарю свою комнату. Эдуар благодарно кивнул, ни в силах больше говорить, поднялся следом за трактирщиком, и упал в кровать прямо в одежде. Слуги его поспешили за ним, и стягивали сапоги и одежду уже со спящего хозяина. Всю ночь его преследовали кошмары. То графиня смотрела на него, и красные губы ее сочились кровью, то он сражался на ристалище, и когда соперник его поднимал шлем, он видел ее светлые пронзительные глаза. То она падала в реку, и он не успевал спасти ее, а она молча смотрела на него с презрением и укрором. Проснулся Эдуар в полдень. Конечно же графиня уже покинула гостиницу, где воцарилась непривычная тишина. Он долго лежал на спине, размышляя, что же с ним произошло вчера, что он унизился перед женщиной, да еще перед какой женщиной. Он был достоин того презрения, что читалось в ее глахах. Что на него нашло? Всегда галантный и учтивый, он впервые вышел за рамки приличий. Обычно женщины сами искали его общества, и ему никогда не приходило в голову принуждать даму к поцелую. Как вообще произошло такое, что он решил поцеловать графиню де Шательро? Он встал и пошел искать свою свиту. Менетсрель играл в кости с пажом, ожидая его внизу. — Ну как, ты выполнил мое пожелание? — он смотрел на Жульена, с замиранием сердца ожидая его ответа. Жульен поднялся, отвесив поклон. — Дама выслушала меня, мой господин. И даже наградила за старания. Утром тут было много народу, и песня моя понравилась госпоже. Но она просила передать вам, что вас она не простила и обязательно отомстит. Глава 2 Шум стоял невыносимый. Казалось, все говорили разом, смеялись, шутили, кричали. Эстель выглянула из шатра, где были накрыты столы для самых дорогих гостей графа де Патье, желая подышать свежим воздухом, лишенным ароматов кушаний и винных паров. Она хоть и была общительна, но не любила шумных многолюдных собраний, предпочитая разговоры в узком кругу, тихую музыку и тихий смех. Она всеми силами избегала больших сборищ, но в этом году вынуждена была принять приглашение графа на Большой турнир, потому что не смогла найти предлога отказаться. Эстель знала, что граф желает свататься к ней, и предотвратить это было невозможно. Два года назад потерявший супругу, граф был еще не стар, умен и нравился Эстель. В нем было все хорошо, и к браку их не было никаких препятствий, кроме одного: Эстель де Шательро больше не собиралась выходить замуж. Ни за кого. Даже за графа де Патье. Пять лет назад обретя свободу, она не готова была расстаться с ней даже ради громкого титула и большого богатства. Она вышла замуж в пятнадцать лет за уже пожилого человека, который относился к ней как к дочери. Муж ее бы добр и покладист, но слово его было законом. Он решал, что Эстель будет делать, что надевать, куда поедет, и с кем будет общаться, что ей подадут на первое и на второе, в какую церковь и когда она поедет, и о чем будет молиться. Все в ее свободолюбивой натуре протестовало против мягкого диктата графа. Поэтому, когда он отдал Богу душу, Эстель, хоть и искренне оплакивала его, дала себе слово, что больше никогда не пойдет под венец. Ее сын Виктор унаследовал титул, а она стала вдовствующей графиней и обрела полную свободу. Первое время, не веря в такое счастье, она несколько раз за день могла менять платья, выбирая странные и неуместные фасоны, заказывать и отправлять обратно любые кушанья, выезжать в одно место, а прибывать в другое, от чего обрела репутацию весьма взбаломошенной особы. Но все ее странности ей готовы были простить за ее ослепительную темную красоту. Эстель расцвела после двадцати лет. Выходя замуж, она была неуклюжей девчонкой, худой и плоскогрудой, с копной непослушных черных волос в то время, как повсюду ценились златокудрые стройные красавицы. Но после рождения сына она округлилась, грудь ее поднялась, а талия осталась тонкой и гибкой. Она наняла служанку, которая умела из ее непокорных волос делать самые модные прически, убирая их золотыми сетками и жемчугами, подчеркивая ее длинную шею и гордую посадку головы. Вместе с красотой пришла и слава. Мужчины, прознав о красоте и богатстве вдовы де Шательро пытались завоевать ее сердце, складывая к ногам ее стихи и подвиги, титулы и богатство. Тогда-то Эстель и узнала, как грубы бывают мужчины, как несдержанны и невоспитаны. Они поджидали ее в коридорах замка, и набрасывались с поцелуями, почему-то считая, что она и сама желает того же. Два раза попавшись в ловушку, Эстель стала ходить с охраной, старалась держаться подальше от мужчин, презирая их за грубость и животные инстинкты, которые воспитание призвано было скрывать, но почему-то не скрывало. Мужчины присылали ей фривольные стишки, завуалированные рифмой и двузначными словечками, считая, что она должна поощрять такие вещи. Эстель же они оскорбляли, и при встрече с подобным стихоплетом серые глаза ее становились холоднее льда. Презрение, вот что заслуживали мужчины! Эстель убеждалась в этом все чаще и чаще! Своего сына она старалась воспитывать так, чтобы ему в голову не могло прийти оскорбить женщину. Животные инстинкты должны быть глубоко спрятаны под лоском, скромностью и умением себя держать! В себе Эстель добилась этого в наивысшей степени. Ее холодность и надменность стали пословицей. Ей даже дали прозвище — Ледяная Звезда. — Кто растопит лед Ледяной Звезды получит великую награду, — услышала она и быстро задернула полу шатра, оставив только небольшую щель для того, чтобы увидеть насмешника. Под высоким дубом, шагах в десяти от шатра, на синем мягком ковре сидели двое: второй сын графа де Патье Марсель де Сен-Жен и ее вчерашний знакомец. Кровь бросилась Эстель в лицо. Нахал, посмевший воспользоваться тем, что она вышла без охраны, беззаботно играл травинкой, прокручивая ее между пальцами. Его красивое лицо было повернуто в ее сторону, и она видела, как он улыбается. — Ледяная Звезда? — сказал он с усмешкой, и Эстель снова покраснела, — звучит заманчиво. Она и впрямь холодна, как лед. Но такие дамы не для меня, большее, чем ночь в шатре, мне не положено, — он пожал плечами, — так что нечего и пытаться. — А я попытаюсь, — Марсель де Сен-Жен казалось был вдохновлен перспективой, — мой папенька желает иметь ее женой, но меня совсем не устраивает такая мачеха. Пусть отец получит красавицу-невестку.