Но Эдуар не приехал. Симон вошел быстрым шагом и остановился перед Эстель, как обычно восседающей на своем кресле. Руки ее покоились на подлокотниках, которые она сжимала пальцами так, что становилось больно. Лицо ее было бесстрастно. Симон поклонился, и взгляды их встретились. — Наша свадьба назначена и не может быть отложена, — сказал Симон и в упор посмотрел на нее, — вы, госпожа графиня, слишком много играли мною, чтобы теперь я мог вас отпустить. Так что соизвольте готовиться. — Я не выйду за вас замуж, — сказала Эстель, так и не поднявшись. — Любой суд будет на моей стороне. И, поверьте, Эстель, я не позволю обвести себя вокруг пальца, как граф де Пуатье. Она вскинула брови и губы ее тронула улыбка. — Это мы еще посмотрим, — усмехнулась она. — Вы дали мне слово! — почти прорычал он, — и вы не сможете забрать его назад. Тем более, что ваш любовник уехал в Святую Землю, где собирается вступить в Орден тамплиеров! Не зря же он столько времени яшкался с ними! — Что? — Эстель подалась вперед, и глаза ее расширились. — Вы все прекрасно слышали, — сказал виконт, скривив губы, — ваш Эдуар де Бризе станет тамплиером. Он сейчас на пути в Святую Землю, так что поверьте мне, нет смысла сопротивляться судьбе. Эстель побледнела, как полотно. Что дальше говорил Симон она попросту не слышала, уйдя в собственные мысли. Ей было совершенно все равно, что он говорит. Эдуар бросил ее! Она, дура, целыми днями ждала его, а он уехал, даже не попрощавшись и не прислав вести! Уехал, как только объявили Крестовый поход, хотя сбор армии был назначен на осень. Наверняка он хочет произнести обеты до того, как начнется штурм Иерусалима. Он станет совершенно чужим ей, ведь обеты нерушимы, а тамплиерам запрещено касаться женщин. Даже матери. Эстель сжала виски руками, чтобы унять внезапную головную боль. Потом поднялась, и, совершенно забыв про Симона, медленно пошла к себе. Симон что-то кричал ей в след, но она не обратила внимания на его слова. Она не слышала их, полностью погруженная в свое горе. Эдуар не может стать тамплиером! Такой молодой, красивый, страстный, как сможет он нести этот крест? Тамплиеры всегда там, где опасность. Он же обязательно полезет в самую опасную битву. Она больше никогда его не увидит... Эстель упала на кровать и долго лежала, не в состоянии даже плакать. Он оставил ее, не попрощавшись, не сказав ничего о своих планах. Оставил навсегда, не давая шанса дождаться его. Снова ощутить его руки на своем теле, его губы на своих губах... Наконец-то она расплакалась, и долго не могла остановиться, жалея себя и его, безумно боясь, что его убьют в первой же битве. И она ничем не сможет помочь. Даже ее молитвы, молитвы грешной женщины, не спасут его. Стоит ли ей уйти в монастырь? Эстель резко села на постели. Молитвы монахини действеннее, чем молитвы мирянки. Она ухаживала за больным мужем, и сможет ухаживать за больными... Или... или... Внезапная мысль поразила ее, как громом. Эстель встала, оправила платье. Потом закрыла глаза и глубоко вздохнула. Если он хочет того, то пусть. Пусть станет воином-монахом. Но и она тоже... она тоже вступит в Орден. И будет рядом с ним. И если его ранят, то она будет целить его раны. Приняв решение, Эстель тут же начала действовать. Чтобы избавиться от Симона, она сделала вид, что с отъездом любовника смирилась со своей участью и готова стать его женой. Три дня она держалась изо всех сил, была ласкова с ним, добра и приветлива. Она говорила ему красивые слова, что-то мурлыкала о любви, позволила поцеловать себя. И когда он уехал, уверенный, что она вскоре приедет в его замок, наконец-то вздохнула свободно. Сразу после отъезда Симона в замок явилась Матильда. Эстель не стала интересоваться, где она была. Ей было достаточно того, что узнав о ее безумном плане та не сильно возражала. Матильда только кивала головой, соглашаясь на все. Вести дела в замке, пока Эстель не будет. Как долго? До конца Крестового похода. Быть матерью маленькому Виктору. И многое другое. — Ты же не собираешься принять постриг? — спрашивала Матильда, — ты же не оставишь Виктора навсегда? — Нет. Я хочу стать сестрой милосердия. Но только до конца похода. Потом я вернусь... ради Виктора. Мысли свои Эстель не стала озвучивать даже Матильде. Ее так захватило желание ехать в Святую Землю как можно скорее, что ничто не могло удержать ее в замке. На край земли... к Эдуару. И пусть она будет тамплиером. Пусть он будет недоступен для нее. Она все равно будет рядом. Она не позволит ему умереть. Задача переправиться в Святую Землю оказалась достаточно простой. Эстель отнесла в ближайшее отделение Ордена тамплиеров деньги и получила бумагу с красивыми росписями, которую должна была обменять на деньги в Святой Земле. Там же, в Туре, она сделала огромное пожертвование Ордену, принесла короткие обеты, означающие, что пока она состоит в Ордене, она обязуется соблюдать его устав, и получила облачение сестры милосердия. Белое платье с алым крестом. Белое платье открывало перед ней все двери. Она удивилась, как легко было путешествовать в облачении. Гостиницы без всякой платы пускали ее на ночлег, а когда она прибыла в Марсель, то первый же корабль, идущий на Кипр, принял ее на борт. Эстель никогда не видела моря. Ей повезло, и путешествие прошло без происшествий, и она целыми днями могла стоять у борта и любоваться бескрайними синими просторами. В груди ее рос белый цветок счастья, и она ощущала себя невестой, едущей на встречу с женихом. Только теперь женихом ее был Иисус Христос, а Эдуар де Бризе — братом во Христе. Кипр недавно был завоеван королем Англии Ришаром, и Эстель попала на остров как раз во время празднования его свадьбы с принцессой Беренгарией. На Кипре Эстель впервые увидела подобных себе. Это были тихие и спокойные женщины в белых облачениях, которые заведовали страноприимными домами, лечили больных и заботились о раненых. Раненых еще не было, на Кипре ожидали приезда двух королей, и ожидание затянулось. Паломников и рыцарей же прибывало все больше и больше, и вскоре у Эстель не оставалось ни единой свободной минуты. Все желающие не вмещались в гостиницы, а больных стало столько, что сестры сбивались с ног. Эстель целыми днями перестилала постели, раскладывала кровати под навесами, разносила пищу для тех, кому требовалась помощь. Многие из паломников не могли позволить себе тратить деньги на еду, и ожидали помощи от Орденов. Эстель не роптала. Ведь скоро, очень скоро, на Кипр прибудет и Эдуар де Бризе. Возможно, она еще успеет отговорить его от безумной затеи. А если же он прибудет в белом плаще, то она навсегда станет его тенью, так же приняв Обеты. От количества прибывающих Эстель казалось, что Кипр уйдет под воду. Рыцари устраивали празднества, потасовки и пиры в ожидании короля Франции, который опаздывал, и у Эстель было чувство, будто они Филипа никогда не дождутся, а пока будут ждать, подданные Ришара перережут друг друга, и воевать за Иерусалим будет некому. Эстель ходила встречать каждый корабль. Она всматривалась в лица, ища только одно, но так и не увидела его, каждый раз возвращаясь расстроенная и тихая. Но вот явился и Филип. Эстель смотрела издали на встречу двух королей, которые обнялись и долго держались за руки, приветствуя друг друга. Красивый, статный Ришар, и длинный, светловолосый Филип на фоне Ришара казавшийся неуклюжим увальнем. С появлением французов надежды Эстель расцвели, она искала среди рыцарей тамплиеров, бросалась к каждому белому плащу, но снова и снова уходила с пирса одна. Конечно же короли устроили пир, а потом потасовку, и теперь уже примирившиеся между собой подданные Английского короля дружно бились против подданных короля французского. Вскоре на Кипр прибыл и третий король — Ги де Лузиньян, король Иерусалима, и неразбериха только увеличилась. Переругавшись между собой, короли готовы были уже начать большую войну на Кипре, когда Папа призвал их к порядку, и они по очереди начали переправляться в Палестину. Ришар осадил Акру, и надолго завяз в осаде. Филип считал это мероприятие совершенно бесполезным, и долгое время отсиживался на Кипре, но потом пришел на помощь собрату по оружию. Осада Акры казалась бесконечной. Крестоносцы все плыли из Европы, и, оказываясь в Палестине, попадали под стены Акры, где часто находили свою смерть. Силы крестоносцев не были согласованы, удары каждый король наносил п своему разумению, не считаясь с мнением другого, на место уничтоженных частей приплывали следующие, и их постигала та же участь. Мусульмане прорывали осаду то с моря, то с суши, и не имели недостатка в воде и провианте. Эстель переправилась к Акре вместе с еще десятью сестрами. Издали она увидела белые стены города, который поглотил уже столько народу. Вдоль стен курсировали корабли крестоносцев вне досягаемости городских катапульт. Крестоносная армия стояла под стенами лагерем, и разноцветные шатры и стяги сияли на солнце яркими цветами. Спустившись на берег, и придя на свое новое место служения, Эстель впервые поняла, что попала в настоящий ад. Вместо паломников, к которым она привыкла, страноприимный дом был заполнен ранеными. Крики раненых снились ей во сне, когда она наконец-то доползала до своей кровати и падала прямо в одежде, засыпая еще до того, как голова ее касалась подушки. У нее не было свободного времени, чтобы поесть, про отдых речи и не шло. Раненых приносили десятками. Эстель, которая не боялась вида крови и имела хорошую выдержку, вскоре оказалась помощницей главного доктора, к которому приносили тех, кому требовались ампутация или серьезная операция. Люди с раздробленными конечностями, которые доктора отпиливали пилами, просто напоив человека крепким вином. Эстель привязывала пациентов к столу, и вчетвером с другими сестрами держала их, пока врачи делали свое дело. Нечеловеческие крики, вонь, кровь... Эстель накладывала жгуты на обрубки, и волокла на себе несчастных, до кровати, где они могли погрузиться в недолгое забытье. Она подносила им вино, будто вино могло помочь. Она помогала вытаскивать стрелы и зашивать раны. Срезала ножницами части плоти, будто это была какая-то толстая ткань. Смотрела, как доктор запихивает обратно в живот кишки, и шила, шила, пока пациент был без сознания. Успеть сшить, пока он не кричит. Пальцы ее, которые сначала дрожали, вскоре стали работать проворно и быстро. Она делала красивые стяжки. И те, кто выживал после их операций, могли бы благодарить неизвестную им сестру, что так ловко научилась зашивать раненых.