Сейла скользнула внутрь. - Жди здесь! – приказала мать. – Нечего девочку смущать. У нас тут свои дела женские. Таур Керт взглянул на Зелина. - Что хочешь делай, а на ноги её поставь. - Это не болезнь, - отвернулся раб. – Ослабла она в пути, нервы, холод. Пройдёт, только…не торопи её. Таур Керт не ответил. Дождавшись, пока выйдет мать, попросил: - Свари ей бульон, ма. Сейла вздохнула. - Опять силой поить будешь? - И буду! – упрямо ответил варвар. – Не умирать же ей теперь. Он прошёл в комнату. Гритка так и лежала, отвернувшись. Таур Керт обошёл кровать и встал перед ней, спиной к окну. Девушка уже не плакала, только тяжело дышала, да щёки горели лихорадочно. - Я платья тебе привёз, - сказал варвар. – Хочешь посмотреть? Она отвела взгляд и не ответила. - Что, так и будешь ходить в одной рубашке? – подначил Таур Керт. Хорошо бы начала злиться, быстрее в себя придёт. - У меня…есть платье, - сказала гритка сквозь зубы. - Тряпка то, а не платье, - отрезал он. – Мать, поди, и выбросила его давно. - Выбросила? – спросила она беспомощно и вдруг начала вставать. Побелела и едва не упала. - Ты куда? – оторопел варвар. - Я…должна узнать! - Вот ненормальная! – беззлобно выругался он, хватая её в охапку и укладывая на кровать. – Лежи! Куда тебе ходить…сегодня. Сам узнаю. Отыскал её старое платье, показал, чтобы гритка успокоилась, и затолкал неопрятным комком под кровать. Встала гритка только через два дня. Всё это время Таур Керт следил, чтобы она пила взвары и бульон, которые приносила мать. Девушка немного успокоилась, не билась в истерике, когда он подносил к её губам кружку, но и поить себя не давала, забирала кружку из его рук. И сурово сжимала губы, когда он пытался как бы случайно при этом коснуться её руки. Он прятал улыбку. Спали-то они всё равно вместе. Он хотел, чтобы она привыкла, что он всегда рядом. Правда, дав ей время отдохнуть и поправиться, слово варвар держал. Отворачивался, когда она, морщась, поднималась на горшок и по своим женским делам. Больше всего девушка страдала, возвращаясь. Ложилась на самый краешек, и лежала затаившись, как мышка, вовсе без одеяла, пока Таур Керт не подгребал её к себе, озябшую и очень недовольную. Он научился её чувствовать даже во сне, а вот в то утро, когда она поднялась, видно, заспал. Открыл глаза, не почувствовав рядом уже привычного тепла. Осторожно оглянулся, но в комнате гритки не было. Таур Керт вскочил. Не сбежала ли? То, что убежит далеко, не переживал – некуда тут убегать, на побережье. А вот что может напороться на недобрых людей, заставило его выскочить за дверь, одеваясь на ходу. И уже во дворе увидел знакомую белую рубашку. Гритка стояла у камня, где обычно стирала мать и изо всех сил тёрла деревянной клугой своё платье. Окунала в ручей – и снова бросала на камень, принималась тереть. Волосы у виска взмокли, а руки, наоборот, посинели от холода – ручей был ледяной. Да и сама она – в одной рубашке на ветру, разозлила его так, что он рявкнул: - Ты что, сдурела совсем! Простынешь, давно болела? Девушка вздрогнула, оглянулась – и упрямо насупилась. - Уже не болею, - буркнула она и принялась тереть платье с удвоенной силой. Варвар вспыхнул. Подошёл и вырвал платье. Она метнулась, повисла на руке: - Отдай! Таур Керт веса гритки и не заметил, поднял руку повыше, а свободной рукой подхватил упрямицу под попку, чтобы не стояла босиком на ледяных камнях. - Пусти! – задохнулась она. Испуганные зелёные глаза распахнулись во всю ширь. - Дурочка ты моя, - почти ласково сказал он. – Красивая… Она извернулась, пытаясь освободиться, сердито нахмурилась, но варвар не выпустил, так и внёс в дом. Гритка притихла, сжалась. Испугалась, что сразу в спальню понесёт? Таур Керт опустил девушку на пол, сунул в руки мокрое платье. - Сейчас воды из кухни принесу. И чтобы до лета не стирала на улице! Натаскал ей тёплой воды в каменную чашу, где купались и стирали зимой. - Оставишь здесь, я вынесу. Она проводила его странным взглядом. Как будто не верила, что обошлось. Варвар криво усмехнулся. День начался рано, и обещал быть даже лучше, чем он смел мечтать. Надо было, конечно, выбросить это платье – так быстрее бы надела его подарок. Но мать отговорила. - Это, может, последнее, что у неё от дома осталось, - сказала она. – Погоди, и до твоих дело дойдёт. Вон какие ладные купил! Однако гритка, похоже, решила по-своему. Днём она примостилась у окна, выпросив у Сейлы иглу с ниткой, и принялась подшивать у высохшего платья второй рукав, безжалостно сорвав с него кружева. «А ведь наденет!» - недовольно подумал варвар. Упрямство этой девчонки было не переломить. Ни к зелёному, ни к жемчужному платью, которые он так старательно для неё выбирал, даже не прикоснулась. Мать только головой покачала, увидев гритку в знакомом наряде. Платье, правда, было чистым, но вовсе не таким нарядным, как раньше. Но аккуратно подшитым – этого не отнять, и глубокий вырез, который раньше притягивал взгляды мужчин, безжалостно схвачен так, что непонятно, как она вообще влезла в платье. - На улицу только с плащом, - непререкаемо приказал варвар. – Нечего всей округе показывать эту красоту. Гритка оскорблённо вздёрнула голову, а мать посмотрела укоризненно. Она вообще сразу и безоговорочно встала на сторону девушки. В дни, когда гритка ещё лежала, Таур Керт забрёл на кузню. Он хмуро перебирал клейма. Скоро пленница начнёт выходить, бывать в деревне, ездить с матушкой на рынок в город. Он не всегда будет дома, пройдут весенние шторма – и снова отправится в поход. Кто защитит девчонку? Со своей яркой красотой она способна свести с ума, варвар знал по себе. Будет метка – призадумаются. Суд карал строго тех, кто зарился за чужих рабов. Не будет – значит ничья, без защиты. У Таура Керта кровь вскипала, когда он думал, что могут сделать с гриткой любители дармового женского тела. Мать зашла, когда варвар уже выковал крохотный листок клевера, приклепал ручку. Если выжечь тавро на шее, под волосами, никто и не увидит, а защита в случае чего будет. Сейла, увидев тавро, ахнула: - Сынок! Ты что задумал? Ты же своими руками её убьёшь! Мало, что тело её растоптал, теперь ещё душу хочешь? - Молчи, ма! – разозлился варвар. – Думаешь, мне хочется её нежную кожу жечь? Только кто её защитит, когда я в поход уйду? - Нельзя делать этого! – мать почти плакала. – Она тебе никогда не простит! Простит – не простит, а из двух зол выбирают меньшее. Напрасно мать, разволновавшаяся до слёз, говорила, что пленница не из простого рода будет, что в Гритах бежит кровь древних Аргритов, королей, посланных богами. Кто де посягает на свободу данных богами, совершает грех, который не отмолить. Где они, те короли, как смогут защитить девчонку, когда она останется одна? Таур Керт только зубы стиснул. Пока он за неё отвечает – должен уберечь от беды. Дождался, пока листок клевера остыл, и спрятал так, чтобы маленькая ростиком мать не достала. Решил, что поставит клеймо, как только гритка окрепнет. Но в первый день, как та поднялась на ноги, пожалел. Девчонка возилась со своим платьем, и выглядела такой деловитой, что не хотелось её расстраивать. Ничего, до завтра терпит. Весь вечер он старался быть рядом, ловить желания пленницы. Какие там желания – только пить. Даже ела гритка по-прежнему мало и неохотно, хоть и исхудала так, что он боялся невзначай ночью ей что-нибудь сломать. А когда наступила она, эта ночь, был особо бережным. Как мог, дал понять, как много она для него значит. Обласкал всю, с розовых маленьких пальчиков на ногах до тёплой макушки. Она дрожала, и отворачивалась, и жмурилась, пытаясь спрятаться от него в раковину, но варвар не дал. Это была их первая ночь, когда он не заглушил её природную стыдливость зельем. Потрудиться пришлось немало, зато когда она тихонько застонала, выгибаясь, и упёрлась слабыми руками в его плечи, он почувствовал себя таким гордым, словно в одиночку завоевал весь Реан. В эту ночь он её больше не тронул, дал отдохнуть. Гритка, хоть и была напряжена и переживала, глупая, своё падение, скоро уснула, силёнок у неё было ещё немного. А Таур Керт лежал почти до самого утра, сторожа её сон, хмурился, глядя в темноту и думал о том, что завтра этому хрупкому счастью настанет конец. Глава 10