Макар рядом с Ликой просто меня обезоруживает. — А ты как? — спрашиваю и замечаю, что Макар выглядит уставшим. — Устал как собака, — тяжело вздыхает, подтверждая мою догадку, и щекочет Лику. — Дорога хреновая была. Скучал по вам. Беспокоился, чтобы у вас тут ничего не случилось. Макар поднимает на меня взгляд, и я чувствую себя настолько паршиво, словно уже согласилась на авантюру Серёжи. Первой отвожу свой взгляд в сторону. Смогу ли я всегда себя успокаивать только тем, что Макар хороший отец? Насколько меня так хватит? И во что я в итоге превращусь? — …Так что скажешь, Айка? — вдруг спрашивает меня Макар. — Что? — часто моргаю и тут же принимаюсь собирать погремушки, которые Лика благополучно разбросала по всей детской перед обедом. Страшно представить, что будет с комнатой, когда она научится ходить. — Ты как будто сейчас не здесь. — А где? На Луне? — слабо улыбаюсь. — Как минимум. Говорю: составишь мне сегодня компанию за ужином? Бросаю быстрый взгляд на Макара. Он смотрит на меня так, что я непроизвольно вся внутренне съёживаюсь. Кажется, будто все мои мысли сейчас отображены у меня на лице. Бред. Если бы Макар действительно знал, о чем я думаю, вряд ли вёл себя настолько спокойно и спрашивал об ужине. Глава 19 Я старательно сервирую стол и одновременно слежу за плитой, чтобы всё равномерно разогрелось. Знаю, что вся эта мишура с сервировкой Макару не нужна. Но дело в привычке. Раньше мне очень-очень нравилось создавать уют и красоту. Нравилось даже из элементарного ужина делать целый маленький ритуал. Привычно чувствую взгляд Макара на своем теле. Несколько раз ловлю его на себе пока накрываю на стол – мясо, салат, овощи. Действую ровно и спокойно, а саму знобит. Интересно, он так открыто тоже смотрит по привычке? Или такой жадный взгляд можно расценить как доказательство, что в командировке Макар действительно работал? Что хочет меня? Любит? Боже. У меня нет сил, чтобы пытаться по крупицам собрать одну целостную картину. Сейчас меня больше интересует другое: зачем этот ужин? Просто так или Макар о чем-то хочет со мной поговорить? До этого момента мы в основном начали завтрака-обедать-ужинать раздельно. Впрочем, мы всё делаем раздельно, только дочь растим вместе. Меня это более, чем устраивает, но иногда накатывает. Как только Лика вырастет, то сложно будет показывать ей картинку фиктивной счастливой семьи. Без улыбок, тепла и уюта. Хочется, чтобы атмосфера, в которой развивалась дочь, была максимально комфортной и правильной. Некоторое время мы просто наслаждаемся ужином. Макар молчит, с аппетитом пробует еду. По жадным движениям вижу, что голоден и нравится. Это приятно. В столовой горит комфортный, не слишком яркий свет. Почти интимный. После последних сумасшедших дней напряжение только сейчас немного начинает отпускать меня. Покормив ребенка, я позволяю себе бокал белого полусладкого. Чуть-чуть. Но от него неожиданно кружится голова, а будоражащее тепло тихо растекается по телу и дарит расслабление. — Безумно вкусно, — вдруг слышу спокойный голос Макара. — И спасибо за компанию, Ай. Я внимательно смотрю на него. Под рёбрами давит. Как бы я хотела отмотать время назад и вернуть то, что было. Не тороплюсь что-то отвечать. Чувствую, что Макар только начал. Его что-то тревожит, мучит. По глазам читаю. Муж откидывается на спинку стула. Широко разводит ноги. И смотрит, смотрит, смотрит. Каждое движение такое непринуждённое и по-мужски красивое, что спирает дух. — Иди ко мне, — звучит приглушенно и интимно. Я вздрагиваю. Ставлю бокал на стол. Свожу вместе колени. Между ног тянет и почти болит. До беременности наша интимная жизнь была яркой и активно, а теперь… её нет. Как и нас нет. — Ай… Мотаю головой, отвожу взгляд. — Если я согласилась поужинать, то это не значит, что может быть что-то большее… — Айя, подойди. Пожалуйста. Не знаю, чем я руководствуюсь — вином, дуростью или слабостью, но встаю и, слегка покачивающейся походкой направляюсь к Макару. По мере приближения сердце ускоряется, а пульс взрывает виски. Мне дурно. За грудной клеткой хаос, внутренности скручивает. Я хочу. Я ненавижу. Я так сильно люблю, что это невыносимо. Муж тянет меня за запястье, усаживает на колени и вдыхает запах моих волос. Так шумно, что по коже рассыпаются мурашки. — Я тебя люблю. Сердце проваливается вниз, а затем резко взлетает к горлу. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я приоткрываю рот, не в силах вымолвить и звука. Отворачиваюсь. По спине скользит горячая ладонь, нагревая тело до максимума. — Безумно люблю, Айя. И если бы была возможность всё отмотать, я бы сделал это. Мне то хочется заткнуть уши ладонями, то позволить слушать и дальше. Разрывает от противоречий и нелогичности. — София работала на меня очень долго. Я ей доверял. И взял с собой в поездку не в качестве своей любовницы, а в роли смекалистой подчиненной, которая получает деньги не за красивые глазки. Замираю. Через раз дышу. Жадно впитываю каждое слово. — Мы заключили сделку, хорошо отметили. Выпили немало. София всё это время вилась рядом. И только со мной. Смазано помню, как поднимались в номер, как снимали одежду. Я отдавал себе отчёт, что действую неправильно, но остановиться не мог. Дальше туман. Провал. Открыл глаза, увидел, что не один и сдохнуть захотелось, клянусь. Мне никогда не нужна была другая. Я не сопливый половозрелый пацан, который готов менять свои решения в любую секунду и в угоду мимолетной слабости. Набираюсь смелости, чтобы снова посмотреть на Макара. Он всё еще страшно уставший, в глазах вижу раскаянье. То самое, которое надеялась увидеть, когда только узнала об измене. По щекам катятся слёзы. Я так хочу простить. Но стоит ли? Я никогда не видела мужа таким, каким вижу его сейчас. Мне не легче после его откровения. Но оно дарит хрупкую надежду на то, что всё еще можно спасти. Постепенно вернуть ту нашу жизнь, переступить через боль и ревность. Не за один день, конечно, но всё же. Но Серёжа сказал, что люди не меняются. Что дальше — только хуже. — Тебе понравилось? Раздраженный вдох задевает все нервные окончания. Скручивает внутренности. Трясет так, что громко отстукивают зубы. — Ай… — Не могло не понравиться. Она красивая. Пытаюсь подняться с его колен, чтобы убрать посуду, но сильные руки удерживают меня на месте. И гладят, и трогают. Ладони переходят на внутреннюю сторону бедра, касаясь тонкого кружева. — Как только пройдут выборы, — продолжает Макар, — я разберусь со всеми, кто причастен к фотоснимкам и к подставе. Полетят головы. Главное, выиграть. Главное, верь мне, пожалуйста. Я трясу головой. Выиграть гонку это потерять его насовсем. Нужно решить. Да или нет. Послушать Козырева или сердце? Начать новую жизнь или попытаться реабилитировать старую? — Ты сегодня весь день какая-то слишком задумчивая, — отмечает Макар и внимательно смотрит на меня. — Что-то случилось? Может, хочешь что-то сказать мне? Замираю. Стараюсь удержать свое внешнее спокойствие. — Нет. Сегодня роль спикера явно на тебе, — неловко отшучиваюсь, аккуратно поднимаюсь с места и убираю грязную посуду со стола. Глава 20 Когда мы с Ликой выходим встречать Стеллу Георгиевну я почти не испытываю никакого раздражения по отношению к свекрови. Приветливо ей улыбаюсь, отвечаю на ее комплимент своим комплиментом. Лика сначала с настороженностью смотрит на свою бабушку. Не тянется к ней. Но немного заинтересовывается, когда замечает большой блестящий бант на подарке. Стелла Георгиевна сразу же заметно расслабляется. Моя малышка лишь крепко сжимает бант и в конечном итоге не капризничает, когда бабушка целует ее. Несмотря на то, что мои отношения со Стеллой Георгиевной далеко не самые теплые, я всё равно буду рада, если Лика с ней в будущем подружится. Всем нам так или иначе нужно немного тепла. Моя свекровь — не исключение. — А Марик где? На работе? — интересуется она, когда мы располагаемся в гостиной. — Да, рано утром еще уехал, — беззаботно отвечаю. Ловлю себя на том, что не так резко реагирую на имя Макара. Пусть между нами ничего волшебным образом еще не наладилось, но я больше не чувствую то сумасшедшее напряжение, которое сковывало каждую мою мышцу. У меня появилась надежда и я схватилась за нее двумя руками. Пожалуй, только теперь я начала немного понимать свою мать и то, почему она вот так сразу не сумела отпустить отца. На словах всё куда проще, чем на деле. — За работой своей не увидит, как дочь вырастит, — качает головой Стелла Георгиевна.