Эдоард покачал головой: – Нет. Разве что в младенчестве. – Оно и неудивительно. Честно говоря, малышка – копия бабушки. Только глаза – ваши. – Джесси? – О нет. Имоджин. Они понимали это. И хорошо прятали девочку. Но потом сделали ошибку. Они допустили к ней Тахира, а тот отказался ехать без любимой ученицы. Графиня увидела девочку – и рассказала мне. – Она знает? – Нет. Она просто пошутила, что малышка – копия королевы Имоджин. – Но она… – Она видела портрет. Одного раза оказалось достаточно. И вот тут я понял. Если бы дети были от Питера – уж простите, ваше величество, девочка была бы вашей копией, возможно. Но ее величество Имоджин? Невероятно… Эдоард опустил глаза на сложенные руки. На то самое кольцо. – Но почему… – Я удивился, когда они решились допустить к девочке докторусов, – вздохнул Ганц. – Но, видимо, тут сработало нечто другое. Тахир – ханган. Ему все наши интриги до лошадиного копыта, уедет – и забудет. Лилиан же… Ее супруг создал ей соответствующую репутацию. Она – дура и корова, так, ваше величество? Эдоард сдвинул брови, но Ганца этим было уже не запугать. Карты на стол. Пан – или пропал. Второе вероятнее, но карте место! – В кои-то веки это сыграло нам на руку. От Лилиан не ждали ни подвоха, ни понимания, а Имоджин и девочка – они просто идентичны. И вот тут мне пришла в голову мысль. Я подозревал, что Ивельены решили претендовать на престол… если Амалия ваша дочь, плюс их кровное родство с королевской династией… но когда Лилиан рассказала про малышку… Светленькую, сероглазую – ни в мать ни в отца. Ребенок с такой внешностью мог родиться в браке с кем-то светловолосым. Эдоард выпрямился в кресле. – Браке? – Да. Подозреваю, что Амалия и Эдмон, хотя и не были женаты официально, но… когда ее сговорили за Ивельена? – Он сам посватался. И настаивал на свадьбе. Амалия тоже была не против… – А Эдмон был в отъезде. Верно? Эдоард задумался, что-то подсчитывая. – Примерно за месяц до свадьбы я отослал его на границу. Он нахамил Джесси… – Надо полагать, события развивались так. После отъезда любимого Амалия понимает, что беременна. Начинает в ужасе метаться – и на дороге у нее встает третий. Питер Ивельен, который с детства любил и нежно обожал Амалию. Парень обрадовался возможности получить ее хотя бы так. – Это как? – Она стала его женой. Формально, не фактически. Потому что они с Эдмоном уже были обвенчаны. Не знаю, в курсе ли был Лоран Ивельен тогда. Может быть, молодежь просто устроила скандал. – Он был не слишком доволен на свадьбе. – А после свадьбы молодые уехали в поместье? – Да. – Там проще скрыть срок родов. Полагаю, поэтому Джес-младший и родился, в отличие от самой Амалии, доношенным. – Полагаете… Эдоард выглядел так, словно ему не полтинник, а все двести. Смотреть было страшно. Только вот и молчать Ганц не мог. Клялся ведь в верности… – Уверен. Возвращается Эдмон, но скандал не разражается. Вы хотели тогда его женить, так что ему пришлось молчать. – Я хотел заключить его помолвку, но он старался отказаться, выскользнуть из пальцев… – Еще бы. У него уже были жена и ребенок, а там и второй на подходе, и третий – куда уж ему невесты? – Страшно поверить. – Более чем. А теперь подумайте. Могло известие о том, что у него вообще-то другой зять, Эдмон, что у Амалии трое детей от него, они любят друг друга и это будет обнародовано, ошеломить Джайса? Эдоард медленно наклонил голову. – Могло. И тогда яд… я могу его понять… – Я тоже. Увы… Джайс принимает страшное решение второпях. Эдмон старается наладить отношения с тестем, он знает, что это важно для Амалии, он предлагает мир. А Джайс в ужасе. Кровосмешение. Хотя и невольное, но… и они собираются это продолжать. Как их остановить? Поговорить? Рассказать? А если не поверят? Я бы вот точно не поверил. Какие тут предъявишь доказательства? – Я бы сказал… – А Эдмон поверил бы? Или посчитал бы, что вы просто хотите разлучить его с любимой? Эдоард задумался. – Возможно, и так. – У Джайса считаные секунды на принятие решения. И он выбирает самое простое. Нет человека – нет проблемы. Эдмон не ждет подвоха и спокойно выпивает яд из рук тестя. Но и сам Джайс… то ли он отравил оба бокала из верности, то ли решил, что смерть смоет его позор. Не знаю… – Второе. – Вам виднее. Я-то чуть голову не сломал, когда размышлял об этом. Все не складывалось. Все было не так, не тогда… Люди просто так со скалы не прыгают. А тут прыгали все. И со скалы, и на скалу… я никак не мог понять про королевскую кровь. Казалось бы, ну есть она в Ивельенах по какой-то там пратетке. – По двум линиям. – Хоть и по трем. Этого мало, чтобы претендовать на престол. Амалия – бастард. В случае обнародования ей же будет хуже, но королевой ее не примут. – И не приняли бы. – Вот! Но Ивельены развернули такую сеть… надо полагать, что у них-то есть все доказательства… Эдоард вздохнул: – Зачем ты мне все это рассказал сейчас? – Не из стремления раскрывать чужие тайны, клянусь жизнью. Да ею и придется клясться. Честно, если бы не было заговора – я бы промолчал. И никогда даже знака не подал, что знаю. Но… убьют сначала меня, а потом вас. А я хочу жить. – Кто ж не хочет. Эдоард знал. Питер Ивельен был товарищем Эдмона. Амалию и Джеса часто приглашали во дворец, когда они подросли. Но Алисия действительно детей не воспитывала. Этим занимался Джайс, ну и Джесси когда-то. До того как стала королевой. Ругаться было бессмысленно. Оставалось только ругать себя. Просмотрел. Проворонил. – Иди, Ганц. – Ваше величество… позвать кого-нибудь? – Моего камердинера. – Слушаюсь… Ганц опрометью помчался за слугой. Камердинер у Эдоарда был один. Зато старый и доверенный. Прислуживавший ему еще с детства. И к королю он относился… своеобразно. Как старый дядюшка к молодому и бестолковому племяннику. А что? Когда каждый день власть без штанов видишь – как-то всерьез ее воспринимать не получается. Эдоард тем временем уселся за стол. Потер лоб. М-да. Вести… И что теперь делать? Казнить своего представителя? В принципе – можно. Чтобы все наружу не выплыло. Но ведь оно и так… даже если он казнит Ганца… это не та тайна, которую можно утопить навсегда. Уже нельзя. – Ваше величество? Камердинер. И лэйр Ганц. – Лэйр, я отдал приказ. Приступайте. Ганц поклонился – и исчез за дверью. Эдоард потер болевшую последнее время грудь и кивнул камердинеру.