Поэтому двигатель-то он завел, но прежде чем начать движение, перезвонил Шаркову. — Картинки получил? — спросил он, когда генерал ответил. — Получил. — Прочитал? — Пока нет. Что там? — Там разные пилюльки и информация из Интернета об их совместимости с алкоголем и друг с другом. Хочу вернуться к Хмаренко и проверить, не его ли это пилюльки. Надо? Или тебе и так все понятно? — Надо, Серега. Ты уж извини, что я тебя загрузил. Но тут дело деликатное. — Твой Песков собирался отравить Хмаренко, что ли? Ответ Валерия Олеговича прозвучал уклончиво: — Пока рано судить, но вполне возможно. Хотя у меня есть основания полагать, что Песков хотел совершить суицид, чтобы подставить Хмаренко. — Ишь ты, как круто! Ну, допустим, он его и вправду совершил. Только в чем подстава — не пойму. Помер в своем номере, ночью, от Хмаренко его отделяли несколько километров и несколько часов, записки не оставил. Ох, Валерка, темнишь ты чего-то… Ну ладно, не первый день на свете живу, понимаю, что просто так ты бы меня помочь не просил. Коль попросил — стало быть, очень надо. А если попросил именно меня, а не того, кто сейчас на моем месте в кабинете штаны просиживает, значит, дело тонкое и хитрое. Поэтому вопросов больше задавать не буду. Съезжу к Хмаренко, все узнаю, отзвонюсь. До улицы Мурашова Ураков доехал быстро. А вот дверь ему долго не открывали, пришлось нажимать кнопку домофона несколько раз, пока из динамика не раздался голос Вагизы. — Филиппу Владимировичу стало плохо, — объясняла женщина, впустив Уракова в квартиру. — Ему совсем нельзя волноваться, ни капельки, моментально давление подскакивает, и приступ аритмии начинается. Очень он расстроился из-за Саши… Или как его теперь правильно называть? Игорем? Я ничего не понимаю, ничего… И за Филиппа Владимировича очень боюсь, он такой нездоровый человек! Он только с виду такой мощный, а на самом деле у него целый букет тяжелых заболеваний. Сейчас я его уложила, все уколы сделала, он задремал. А мне так страшно! Слышу — домофон, понимаю, что нужно подойти, спросить «кто?», а ноги будто к полу приросли. Стою как каменная, двинуться не могу, думаю: вдруг это полиция насчет Саши… Или Игоря… — Давайте будем называть вашего знакомого Сашей, вам ведь так привычнее, — предложил Ураков. — И Филиппа Владимировича беспокоить не станем, пусть отдыхает. Думаю, что на мои вопросы вы и сами сможете ответить. Скажите, Саша на бессонницу не жаловался? Вагиза посмотрела изумленно. — А откуда вы… — Среди его вещей оказалось довольно много препаратов, помогающих при проблемах со сном, — пояснил он. — Персен, мелаксен, Формула сна, пустырник, валериана. — Да, — женщина кивнула, — он жаловался на бессонницу, говорил, что в аптеках без рецепта ему всякие лекарства предлагали, он покупал, но ничего не помогало. Я ему посоветовала обратиться в платную клинику, попросить врача выписать рецепт на что-нибудь более сильное, у него же полиса в нашем городе нет. То есть не было… — И он обратился? — Да, ему выписали препарат, на мой взгляд — неплохой, но он не помог. Саша говорил, что и по две таблетки принимал, и по три — все без толку. Засыпать — засыпает, но через час просыпается и мается уже до самого утра. — Саша не пытался попросить снотворное у вас? — У меня? — Вагиза вздернула густые темные брови. — Я имел в виду — у Филиппа Владимировича. Наверняка ведь у него тоже проблемы со сном, и снотворное у вас есть, я думаю. Она тяжело вздохнула, удрученно покачала головой: — Конечно, проблемы есть, серьезные, многолетние. Но Филипп Владимирович очень давно подсел на клофелин, сначала ему прописали от гипертензии, лет двадцать назад, а он обратил внимание, что спит от него хорошо. Вот так и принимает все годы. Я как медработник понимаю, что это плохо, несколько раз пыталась отучить его, заставляла принимать другие препараты, но ни в какую. Без клофелина уже не может. Так часто бывает. — А если Саша все-таки попросил снотворное у вашего мужа, тот мог дать ему клофелин? — Боже упаси! Вагиза всплеснула руками, лицо ее исказилось в гримасе отвращения. — Это кем же надо быть, чтобы просто так дать человеку клофелин! Да еще человеку, который выпивает! «Чистая наивная душа, — с усмешкой подумал Сергей Васильевич, глядя на жену Хмаренко. — Ты бы, само собой, никому клофелин не дала. А твой муж вполне мог. Впрочем, зачем ему это? Если он не знал, что писатель Баулин на самом деле Игорь Песков, то какой резон ставить его жизнь под угрозу? Филипп либо не дал бы таблетки, либо строго-настрого предупредил бы, что с алкоголем сочетать нельзя ни в коем случае. Допустим, таблетки дал и про алкоголь предупредил. Почему Песков пренебрег предупреждением? Принял клофелин и запил изрядным количеством спиртного. Хотел уйти из жизни? Возможно. Но в чем тогда смысл беспокойства Валеры Шаркова? Почему он говорил о желании подставить Хмаренко? Нет, не так все просто… Что-то там еще есть…» — Вагиза, вы позволите мне посмотреть, какие препараты принимает ваш муж? — Пожалуйста, смотрите. Она пожала плечами и указала на столик в углу комнаты. — И что вы хотите там высмотреть? Снотворное? Ураков не ответил, достал телефон, открыл фотографии и принялся разглядывать флаконы, сверяя названия с теми, что были в записях Пескова. На флаконах Филиппа Хмаренко не было ни одного названия, написанного кириллицей. И из двенадцати названий стоящих на столике лекарств восемь повторялись в записях. Похоже, покойный Игорь Песков зафиксировал, чем лечится господин Хмаренко, и изучал взаимодействие этих препаратов с алкоголем. Занятно. — Где вы приобретаете лекарства? — спросил Сергей Васильевич. — Нам из-за границы привозят. Филипп Владимирович не верит в отечественную фармацевтическую промышленность и тем более не верит нашим аптекам, он считает, что у нас продается много поддельных лекарств. В общем-то все эти препараты ему выписали в Европе, где он долго лечился, вот он там в первый раз все закупил, а потом, когда что-то заканчивалось, ему уже привозили. В России почти у всех этих препаратов есть отечественные аналоги, но Филипп Владимирович не хочет рисковать. — А клофелин как же? Тоже из Европы? — Что вы, нет, конечно. Клофелин я ему здесь покупаю. — И где же он? Ураков указал на столик с лекарствами, клофелина среди них не было. — Да вот же! Вагиза подошла поближе и взяла со столика флакон без этикетки. — Понимаете, к Филиппу Владимировичу часто приходится вызывать докторов, и он не хочет, чтобы они видели, что он принимает клофелин. Когда-то им это было безразлично, я имею в виду, в те времена, когда клофелин широко применяли и часто выписывали. А теперь появилось много препаратов нового поколения, не таких опасных, и врачи категорически протестуют, если больные продолжают принимать клофелин, тем более когда у них, как у Филиппа Владимировича, так много разных заболеваний. Однажды, примерно год назад, мы вызывали «Скорую», приехала молодая девочка, очень резкая, увидела клофелин, начала Филиппу Владимировичу выговаривать, как школьнику, а потом схватила таблетки и сунула в свой чемоданчик. Сказала, что выбросит на помойку и чтобы мы не смели больше к нему прикасаться. Филипп Владимирович тогда страшно разозлился, в том флаконе был весь его запас, около пятидесяти таблеток по ноль-пятнадцать, а он без них не спит уже много лет. Пришлось мне тогда срочно бежать в поликлинику, искать знакомых врачей, просить рецепт. В общем, ничего страшного, конечно, проблема решаемая, но Филипп Владимирович сказал, что больше таких концертов наблюдать не желает, и с тех пор пересыпает клофелин из заводского флакона вот в этот, без этикетки. «Все занятнее и занятнее, — подумал Ураков. — Что же там у Валерки Шаркова за ситуация?» — Вагиза, мне бы нужно задать пару вопросов вашему мужу, но я не хочу его беспокоить. Может быть, вы посмотрите, не проснулся ли он, и если проснулся, сами спросите? Вопросы очень простые: не спрашивал ли Саша, что находится в этом флаконе, и не говорил ли Филипп Владимирович Саше о том, что в этом флаконе клофелин? Она посмотрела недоверчиво и переспросила: — И все? Больше ничего? — Больше ничего. Вагиза кивнула и вышла. Ураков дождался, когда ее шаги стихнут в противоположном конце длинного коридора, и сделал несколько фотографий, стараясь, чтобы названия всех препаратов получились в кадрах четко и крупно. Флакон без этикетки сфотографировал тоже. Оглянулся на оставленную открытой дверь, высыпал в ладонь клофелин, быстро пересчитал таблетки. Тридцать одна. Ссыпал их назад во флакон, поставил на место. Когда жена Хмаренко вернулась, Сергей Васильевич с самым заинтересованным видом разглядывал единственную фотографию, висящую на стене. На фотографии красовался крупный ухоженный ротвейлер с мощной грудной клеткой и блестящей шерстью. — Филипп Владимирович сказал, что Саша спрашивал про флакон, он это хорошо помнит. Как-то разговор зашел о том, что Филиппу Владимировичу приходится принимать очень много всяких препаратов и строго по часам, в общем, вокруг этого. Тогда Саша и спросил про флакон. Ураков подумал, что если эта женщина еще раз назовет своего мужа по имени-отчеству, он закричит. Или даже завизжит. Манера некоторых дам именовать своих супругов подчеркнуто уважительно приводила его в бешенство. Да, Хмаренко старше жены почти на четверть века, да, он состоятельный человек и облагодетельствовал небогатую одинокую сиделку, но должна же быть мера! — И что ответил ваш муж? — Сказал, что это снотворное. Просто снотворное. Но очень хорошее. — То есть слова «клофелин» он точно не произносил? — Нет-нет, я же вам объясняла: Филипп Владимирович зарекся кому бы то ни было говорить о том, что он принимает это лекарство. Саша хотел узнать название снотворного, жаловался на бессонницу, хотел купить в аптеке, но Филипп Владимирович сказал, что этот препарат ему привозят из-за границы и в Нанске его все равно купить невозможно. Тогда Саша попросил дать ему одну-две таблеточки, чтобы выспаться хотя бы один раз. — И ваш муж… — Разумеется, отказал. Сослался на то, что препарат очень дорогой и неизвестно, когда его в следующий раз привезут, каждая таблетка на вес золота, и пусть Саша не обижается, но он не даст. Вы не подумайте, Филипп Владимирович не жадный человек, он щедрый и добрый, но он же понимал, что Саша обязательно выпьет, он ведь и не скрывал, что выпивает каждый вечер, не только у нас, но и перед сном, и в комбинации с клофелином это может оказаться смертельным. «Да не только может, но и оказалось, похоже», — произнес мысленно Ураков. — И как Саша отреагировал? Не обиделся? — Но разговор же был не при мне. Хотя я ни разу не замечала, чтобы между Филиппом Владимировичем и Сашей возникало какое-то напряжение. Они всегда так хорошо разговаривали, выпивали, Филипп Владимирович по чуть-чуть, Саша — побольше, конечно. — Сколько таблеток клофелина в день принимает ваш супруг? — Обычно две, на ночь. В упаковке банка на пятьдесят таблеток, и ее хватает чуть меньше чем на месяц. — Две? Не многовато? Тем более в максимальной дозировке… — Многовато, — согласилась Вагиза грустно. — Вы правы. Но за столько лет развилось привыкание. Филипп Владимирович начинал, как и все, с половинки, и за два десятка лет дошел до двух таблеток. Она развела руками, давая понять, что в этом вопросе повлиять на упрямого супруга ей не удается никак. — Когда в последний раз вы пересыпали клофелин из заводского флакона в ваш? Вагиза задумалась. — Вроде бы… Сейчас скажу точно… Филипп Владимирович сказал, что у него осталось во флаконе две таблетки и нужно открыть новую упаковку… Это было…