Старик стреляет в голову и ей. Воплям и шуму вопреки, вторая девушка не просыпается — или притворяется спящей. Старик все равно убивает и ее. Всюду летают перья, кровь насквозь пропитывает постель. Открывается дверь уборной, и в спальню заходит голый юноша с рулоном туалетной бумаги в руках. Старик тщательно целится и стреляет озадаченному юноше в грудь. Попадание наверняка смертельное, но старик подходит к нему и делает два контрольных выстрела в голову. — Боже, ну и бардак! — восклицает молодой человек. — Я наведу порядок, а ты разыщи детей, — распоряжается старик. Десять минут спустя молодой человек находит Лучика и Рыжик: дети играют в грязи за амбаром. Он ведет их к фургону. Длинным охотничьим ножом старик отрезает Алисии четыре пальца левой руки. Ими она царапала молодого человека, значит на пальцах остались следы его ДНК. Старик находит канистру бензина, расплескивает его по всему дому, вытирает канистру носовым платком, отправляется в кухню и наливает себе стакан воды. Выпив воду, он тщательно протирает стакан, чтобы уничтожить следы. Старик выходит на крыльцо, придерживает сетчатую дверь ногой, зажигает целую книжечку картонных спичек и бросает их на пол кухни. По линолеуму несется алый поток пламени. Старик спешит к поджидающему в фургоне Тому. Они уезжают из коммуны: старик — за рулем, Том с детьми — сзади. К счастью для всех, на узкой дороге с фермы других машин не попадается. В заднее окно Том видит, как старый дом превращается в факел. Они едут минут сорок, пока на пути не попадается пруд. Старик вылезает из фургона и вытирает оба револьвера и охотничий нож носовым платком. Нож он кладет в бумажный пакет с пальцами Алисии. Проделав в пакете дыру, он швыряет его вместе с револьверами в прозрачную воду. Оружие тонет мгновенно. Тройные круги на поверхности пруда ненадолго пересекаются, словно тройная спираль на коридорных могилах в Европе эпохи неолита. Спирали тают, и пруд снова превращается в черное зеркало. — Нам пора, — говорит старик. — Поехали. 44 Буран. Холод. Темные комки под ногами — птицы, которые замерзли и попадали с деревьев. Метель обжигает лицо, но она едва ее чувствует. Частью она здесь, частью — нет. Она смотрит на себя в фильме-исповеди. Она лишь пытается вернуться обратно в дом от почтового ящика, но в белой матовой глубине Олд-Пойнт-роуд ничего не видит. Она боится свернуть не там и забрести в болото. Одетая в халат и домашние тапочки, она ступает очень осторожно. Почему она как следует не оделась, не собралась, не подготовилась? Болото ждет ее, чтобы восполнить пробел. «Дочь ты вернула, значит сама должна покинуть мир живых». Растревоженные утки вспархивают над водой. На краю приливного бассейна что-то маячит. Перед ней кружатся снежные вихри. Зачем только она вышла из дома в такую непогоду? Белизна сгущается в силуэт. Это человек. По изгибу капюшона кажется, что у него рога. Может, у него и впрямь рога. Может, у него человеческое тело и бычья голова. Он приближается. Нет, это человек в длинном черном пальто. Он рыжий, темноглазый, с пушкой в руках. Пушка направлена ей в грудь. — Я ищу Кайли О’Нил, — объявляет он. — Ее нет дома. Она… она… в Нью-Йорке, — мямлит Рейчел. — Ты Рейчел О’Нил? — Да. Он поднимает пушку… Рейчел резко просыпается. Кровать пуста: Пит ушел. В доме тихо. Этот сон ей уже снился. В разных вариантах. Значение очевидно. Не нужно быть гением, чтобы растолковать этот кошмар: ты в долгу. В неоплатном долгу. Ты вечная должница. Однажды примкнув к Цепи, от нее уже не отсоединиться. Как ни пытайся освободиться, ответный удар тебя настигнет. Этот долг похож на рак. Он с тобой навечно, он таится на задворках сознания до конца твоей жизни. И так для всех них. Рак… Эх, да. Рейчел смотрит на подушку: разумеется, на ней несколько каштановых и черных волосков и — как мило! — несколько седых. Встретившись с Рейчел в роковое утро вторника, доктор Рид тотчас отправила ее на МРТ. Результаты доктор сочла достаточно тревожными, чтобы рекомендовать операцию во второй половине того же дня. Ей досталась та же кремовая палата в госпитале Массачусетса. Тот же добрый техасский анестезиолог. Тот же деловой венгерский хирург. В операционной негромко играла та же музыка Шостаковича. — Дорогуша, все будет чики-чики, — пообещал анестезиолог. — Я буду считать от десяти обратно. Ну кто сейчас говорит «чики-чики»? — Десять, девять, восемь… Операцию объявили успешной. Рейчел теперь понадобится «лишь один курс адъювантной химиотерапии». Доктору Рид легко говорить. Не ей терпеть химию. Не ей в вену будут капать яд. Впрочем, одну химию раз в две недели на протяжении четырех месяцев Рейчел вытерпит. Сейчас, когда вернулась доченька, ей ничто не страшно. Волоски прочь с подушки, дурной сон — из головы. Со второго этажа слышно, как Кайли моется под душем. Раньше дочь под душем пела, теперь — нет. Рейчел раздвигает жалюзи и берет с тумбочки кружку с кофе, оставленную для нее Питом. Утро погожее, странно, что снега нет: сон был таким реальным. Спальня выходит на восток, на приливной бассейн. Рейчел делает глоток кофе, раздвигает стеклянные двери и идет на террасу. Свежо и прохладно, на заиленных участках много болотных птиц. Перед самым домом по дюнам идет доктор Хаверкамп. Доктор машет Рейчел, она машет в ответ. Доктора заслоняет большой куст морской сливы, в честь которого назвали этот остров и еще один в штате Нью-Йорк. Морская слива поспела. Год назад они с Кайли консервировали ее банками, продавали на фермерском рынке и делили выручку. «Джемы от корпорации „Винланд“», — писала Кайли на самодельных этикетках. Ей очень нравился тот факт, что, двигаясь на юг, опасные пираты-викинги, возможно, достигли острова Плам. В ту пору они, пресыщенные безопасной жизнью, мечтали о чем-то рискованном. Рейчел туже завязывает халат и заходит в гостиную. — Солнышко, что ты хочешь на завтрак? — спрашивает Рейчел у дочери. — Тост, пожалуйста! — откуда-то сверху кричит Кайли. Рейчел бредет в кухню и кладет два куска хлеба в тостер. — Счастливого Дня благодарения! — говорит кто-то у нее за спиной. — Ч-черт! — восклицает Рейчел и разворачивается с хлебным ножом в руках. Стюарт театральным жестом поднимает руки вверх. — Прости, Стюарт! — извиняется Рейчел. — Я не знала, что ты здесь. — Миссис О’Нил, вы лучше отложите нож! — просит Стюарт с фальшивой дрожью в голосе. — Прости, что я выругалась. Не говори маме. — Ничего страшного. Такое ругательство я, по-моему, уже слышал. В разных, хм, контекстах. — Тост хочешь? — Нет, спасибо. Я просто заглянул поздороваться с Кайли, пока вы не уехали. Рейчел кивает, но все равно готовит тост для Стюарта. На День благодарения они с Кайли и Питом собираются в Бостон. Химию провели буквально за пару дней до праздника, поэтому выручил Марти, пригласив их к себе. Все хорошо. Все очень хорошо.