– Что? – хмурюсь. – Хуевый похититель из меня получается, – поднимает взгляд. – Надо тебя Сабиру на денек отдать на перевоспитание, чтобы желание вопросы задавать на всю жизнь отбило. – Так отдай! – подскакиваю со своего места. Так обидно становится! До глубины души. Пусть и против воли, но я отдала этому человеку свою девственность и все еще пытаюсь выгородить его для себя, а он вот так просто мной распоряжается. Как вещью какой-то. Которую запросто можно передать другому. – Отдай! Чего ты ждешь? Может быть хоть тогда мне удастся понять, что там между вами с отцом произошло. – Соловей распорядился усыпить меня, как псину, – сомкнув зубы, выговаривает с презрением. – И теперь за это поплатится. Поплатится всем, что у него есть. Звучит жутко. Потому что произносит он это именно так, с ненавистью. С жаждой расправы. И Цербер явно не из тех, кто отступает. Похоже, с ним вовсе не так безопасно, как я имела неосторожность думать. Глава 40 Ассоль – Папа не мог сделать это с тобой просто так, – я все же хочу понять. Платить за несуществующие грехи отца нет никакого желания. – Мне плевать, зачем Соловей слил меня. Когда-то я отдал ему все, что у меня было. А теперь заберу все у него. – Это какая-то ошибка, Ратмир, и я уверена, мы сможем во всем разобраться, если только сядем за стол переговоров, – предлагаю довольно сносный вариант. Стоит к такому присмотреться. – Перестрелять друг друга вы всегда успеете. Цербер снова молчит. Иногда мне кажется, что он непробиваем. Быть может, Алина не права? Не нужны ему никакие таблетки? – Папа всегда полагался на тебя. Ставил в пример. Оставлял нас с мамой под твоей защитой. Это много стоит. Отец верил тебе, как себе. Так что же случилось? Считаешь, он на пустом месте вдруг решил забрать у тебя жизнь? Просто подумай… Я не сдаюсь. Не хочу сдаваться. Уверена, где-то внутри этого монстра, по имени Цербер, есть искра доброты и сострадания. Он просто забыл, что это такое. Слишком толстокожей броней оброс. Чересчур глубоко затолкал все хорошое. А хорошее в нем когда-то было, я уверена. Стал бы тогда он спасать меня в тот день? Стал бы трактор искать? Мог бы оставить, и дело с концом. Но Ратмир не оставил. Не знал, кто я такая, но не оставил. Забрал к себе не из соображений мести, а чтобы не замерзла на морозе. Все, что мне остается – достучаться до той глубины. Напомнить ему самому, что за той обидой, которую он затаил на моего отца, есть и нечто иное. Человечность, например. Сострадание. И если мне удастся вытащить их наружу… – Считаешь, у меня не было на это времени? – рычит. Его рык разносит неприятные мурашки по моей коже. – Тогда почему… – Соловей, видно, слишком сильно берег тебя, девочка. Ты ничего не знаешь о том мире, в котором живешь. – Я знаю… кое-что. Умею пользоваться оружием, – мои последние слова вызывают улыбку на лице бандита. Саркастическую. – А еще я знаю, что твоя месть не стоит того. Просто поговори с отцом. Хотя бы попытайся. – В нашем мире, Ассоль, осуждается только слабость. Я похож на слабака, девочка? – язвительно спрашивает. Меня аж передергивает. – Отвечай! – повышает голос. Градус напряжения между нами тоже летит вверх. – Нет, – голос подрагивает. Кажется, где-то в груди зарождается неприятный сжимающийся страх. – Но разобраться во всем, выяснить – это не слабость. Папа ведь тоже считал тебя предателем, и, посмотри, что из этого вышло. Цербер поднимается со своего места и подходит ко мне. Я ощущаю на себе буквально каждый его шаг. Кажется, с очередным уверенным и тяжелым движением мужчины, удавка на моей шее, возникшая неизвестно откуда, только сильнее утягивается. Ратмир останавливается прямо напротив меня. Заглядывает в глаза, и в них читается ненависть. Ни к папе. Ни к его чокнутому брату. Ко мне. Похоже, Цербер ненавидит меня почти так же сильно, как и всех остальных, кто причинил ему боль. – И вы все расплатитесь за те годы, что мне пришлось… – Кто все? – я не дослушиваю. Меня сейчас волнует совсем другое. Каждая клеточка напряжена. Реальность теряет четкость. Воздух намертво забивается в груди. – Все, – он намеренно делает паузу, чтобы нагнать на меня жути. – Даже ты, – смакует каждое слово. Наслаждается реакцией. – Если думаешь, что тебя спасет твоя тугая жопа, то ошибаешься. Трахать тебя в кайф, но у меня другие планы. Это лишь приятный бонус. Каждая фраза ощущается мной так остро, будто ударяет разрядами тока. По болевым точкам. Чтобы ранить сильнее. Чем дальше заходит наш разговор, тем понятнее становится, что сворачивать с намеченного пути Цербер не собирается. А, значит, меня ждет весьма неприглядный исход. Смерть, скорее всего, а, может, и что похуже. Что может быть хуже смерти? Оставит меня себе постельной рабыней? Будет трахать тараном дни напролет, пока тратит бабло моего отца? Или продаст куда-нибудь? Однажды, краем уха я слышала про шкурный рынок. И речь шла вовсе не о ценном мехе. Этого Цербер хочет для меня? – А ты ничем не лучше своего брата, – с отчаянием замечаю. Слез нет. Только страх течет по венам. – И если ты думаешь иначе, то глубоко заблуждаешься… Я знаю, что последует за этим. Но слова рвутся наружу сами. Я просто обязана сказать их. Черты лица мужчины в момент становятся еще более жесткими. Сравнение явно не понравилось. Задело что-то в нем. Но я не успеваю порадоваться произведенному эффекту, потому что следом грядет то, в чем я была уверена почти на сто процентов – массивная ладонь бандита сжимается на моем горле. Глава 41 Ратмир – И вы все расплатитесь за те годы, что мне пришлось… – договорить не успеваю. Наглая деваха, решившая, что знает больше остальных, что может на что-то влиять, перебивает меня, вообще не думая о последствиях. – Кто все? – уточняет она. Думает, что имеет на меня влияние? Трахнулись разок, и я передумал? – Все, – хочу, чтобы мелкая поняла, исход один. А эти ее разговоры «по душам» только бесят. А меня сейчас бесить точно не стоит. – Даже ты, – добавляю, чтобы наверняка. – Если думаешь, что тебя спасет твоя тугая жопа, то ошибаешься. Трахать тебя в кайф, но у меня другие планы. Это лишь приятный бонус. Пухлые губешки начинают дрожать. Но девчонка старается скрыть это от меня. Сильную, бляха, изображает. Только, куда там? Ее батя в теплице вырастил. Сидела в своей принцессной спальне и знать не знала, что за ее пределами творится. Какими делами ворочает любимый папочка. В каком дерьме мы все варимся. И че она там может? Из пушки шмалять? Вот только это все пыль в глаза. Иллюзия защищенности. Направив оружие на живого человека, малявка спасует. Не каждому дано убивать. Соловьева явно не из тех. Она за левых ребят все свои дырки мне в пользование отдала. Так что убить точно не сможет – А ты ничем не лучше своего брата, – Дура! Смотрит мне в глаза. Пытается показать, что не страшно. Только вот сама от ужаса трясется. И правильно делает. – И если ты думаешь иначе, то глубоко заблуждаешься… Рефлекс срабатывает мгновенно. Мне сейчас многого не надо. Без колес я не конченный псих, конечно, но с ними агрессию контролировать гораздо легче. – Не. Смей. Так. Говорить, – стискиваю зубы, в желании разорвать жертву на куски. Растерзать ее голыми руками. – Ты ничего обо мне не знаешь, чтобы сравнивать нас. Ты не знаешь, на что способен Сабир. – Если я ошибаюсь… – хрипит. Давлю слишком сильно, даже не контролируя это. – То просто объясни мне. Я хочу понять… С детства не люблю этого ублюдка. Отец мечтал, воспитать из меня себе подобного. Из мальчишки, который всегда вызывал в нем только ненависть, мечтал слепить идеального убийцу. Подстать себе и своему сынку. Меня почти никогда не допускали в дом. Держали в пристройке, куда Булат заходил лишь изредка. Будучи еще совсем ребенком, я мечтал о том, что когда-нибудь докажу отцу, что достоин быть рядом с ним. Стану настоящим сыном. Это было еще до того, как узнал о судьбе матери. Но Булат всякий раз говорил, что для выблядка типа меня, возможность жить – уже высшее благо. Я не понимал, что это такое. Просто знал, что кроме отца, у меня больше никого нет. – Эй, малявка! – раздражающий голос Сабира разрезал мой слух. Я сжал кулаки и весь напрягся. Хорошего ждать не стоило. – Подь сюда, урод! – прокричал он вдогонку, и мне пришлось обернуться. – Чего тебе? – Отец сказал Мухтара усыпить, – со злорадной усмешкой на надменном лице пояснил брат. Сердце в груди зашлось галопом. Мухтар – мой любимый пес, и Сабир прекрасно об этом знал. – На, – мальчик с довольным видом протянул мне гарпун с четырьмя зубьями. – Я не стану этого делать! – кулаки сжались сильнее. И в груди так затряслось. Злоба забурлила. Я стоял там, совсем неподалеку от любимого преданного животного, и думал, что отдам все за свою собаку. Это, как минимум, неправильно убивать животное вот так, закалывая. – Отец приказал, – радовался Сабир. – Хочет, чтобы ты сам убил эту старую тварь. – Ты врешь! – С чего? Завтра привезут новую псину. Эта больше не нужна. – Нет. – Ты же не хочешь расстраивать папу, Ратрмииир?! – брат с презрением растянул мое имя. Он ненавидел меня просто за факт моего рождения. – Я не буду убивать Мухтара! – у меня не получилось сдержать вопля. Он рвался наружу. Я ведь понимал, что в этом доме есть только одна справедливая воля – воля нашего отца. Мнения остальных не учитывались, да и мало кто из нашего окружения вообще пытался его выражать.