- Догадалась. Я уже все глаза проплакала. Плохо с ним. И моя тут вина есть. Она говорила медленно, тихо, глядя на свои руки, очень худые, с длинными огрубевшими пальцами. И Виталий с состраданием подумал: «Заботы, заботы… Сколько их у нее…» - Расскажите мне, Вера Григорьевна, все про Васю и… про свою вину. Я вас не обману. В этот миг у Виталия вдруг появилось предчувствие, что за Васькой нет вины, и еще что он, Виталий, вдруг прикоснулся к какой-то издерганной, больной и сложной судьбе, мимо которой он уже не может пройти равнодушно. И это предчувствие в нем все росло, по мере того как говорила эта женщина, говорила тихим, ровным голосом, поминутно смахивая со щек слезинки, все уже перестрадав, все вспомнив в длинные, бессонные, одинокие ночи, одинокие всегда, и когда не было того, кто спал там сейчас, и когда он появился, потому что с ним она не могла делиться этим. Вера Григорьевна и сама не понимала, почему она все рассказывает этому тонкому и какому-то ясному пареньку с почти детским, сейчас строгим и чутким лицом. Видно, есть у человека предел, дальше которого не может он носить в себе свое горе. И в ответ на первое же слово участия в такой момент, на искреннее, душевное движение распахивается исстрадавшаяся человеческая душа. …Первого мужа ее арестовали в декабре пятьдесят второго года. Он был врачом. Васе минуло семь лет. Забирали мужа ночью. Она до сих пор помнит Васин отчаянный крик: «Папа, не уходи!.. Папа, убей их!..» Он цеплялся за отца, его невозможно было оторвать. Потом он долго не спал по ночам, вскакивал, звал отца. На улице волчонком смотрел на военных. Стал замкнутым, таким замкнутым, что никогда не могла она понять, что у него на душе, о чем он думает. Так и до сих пор все не может понять. А потом эти ужасные драки. Она не знает, как и почему они начались. И вот - колония. А после нее… Все хорошие вещи свои куда-то спустил. Говорит, пропил. Но она думает, что здесь другое. Что именно - не знает. Вася пьянством никогда не занимался. Здесь другое что-то… И какой-то камень у него на душе. Ласковым бывает только с Мишуткой, это его сводный братишка, - она кивнула на маленькую кровать у окна. Виталий напряженно вслушивался в ее глуховатый голос, а взгляд его не мог оторваться от кружка света на столе, в котором лежали ее руки, натруженные, потрескавшиеся… И вдруг он увидел то, что, собственно, видел все время, но это проходило мимо сознания. На одном из сцепленных худых пальцев было надето кольцо. - Простите, Вера Григорьевна. Откуда у вас это кольцо? Она схватилась за кольцо так, словно он хотел отнять его. - Это подарок первого мужа. Это память. - А Вася знает, чье это кольцо? Она подняла глаза на Виталия и тихо сказала: - Однажды я ему про это сказала. - Когда же? …В тот вечер, года два назад, он пришел со двора неожиданно рано, возбужденный, испуганный даже. Пришел совсем неожиданно. И застал мать в слезах. Кольцо лежало перед ней на столе, она смотрела на него и плакала. Вспоминала годы жизни и человека, подарившего их ей. И Вася, ничего не поняв, но о чем-то догадавшись, вдруг глухо спросил: «Мама, откуда у тебя это кольцо?» А потом стиснул зубы и, ничего не сказав, убежал. - А в чем же ваша вина перед Васей? - Моя вина в моей слабости… Женщина разомкнула пальцы, провела ладонями по лицу, словно стирая с него колебания и усталость, и вздохнула. - Да, слабость, - повторила она. - А Вася сказал, когда вернулся, что я… предатель, - и горько усмехнулась. …Виталий опомнился, когда был уже двенадцатый час. Он поднялся. - Пойду, Вера Григорьевна. И поверьте мне, - он осторожно коснулся ее руки, - я ничего не употреблю во зло Васе. Ничего. И я… я теперь знаю, как с ним говорить. - Я верю, - женщина грустно и чуть недоуменно улыбнулась. - Почему-то верю вам. Вы нам поможете. В ту ночь Виталий долго не мог заснуть. На следующий день, когда Виталий зашел к Цветкову, у того сидел Свиридов. Цветков был мрачен. Увидев входящего Виталия, Свиридов тяжело поднялся со стула. - Ладно, Федор Кузьмич, - сказал он. - Пойду к себе. Когда закрылась за ним дверь, Виталий настороженно спросил: - Чего это он? - Ничего особенного, - хмуро ответил Цветков. - Что у тебя? И Виталий сразу забыл о Свиридове. Цветков слушал его молча и, только когда Виталий рассказывал о драке во дворе, процедил: - Золотой факт для товарища Свиридова. - В каком же это смысле? - запальчиво спросил Виталий. - Выдающиеся методы работы у моих подчиненных. Вот в каком смысле. - И, видя, что Виталий готов заспорить, сухо бросил: - Продолжай. Пересилив возникшее раздражение, Виталий сначала скупо и обиженно, а потом все более увлекаясь, стал рассказывать дальше. Цветков больше его не перебивал. А потом сердито сказал: - Как же это ты ей такую гарантию дал? А если мы Ваську ее посадим? - Думаю, не придется. - Думать мало, чтобы гарантии давать. Она ведь сказала: «Я вам верю…» - И, не давая Виталию опять заспорить, сказал: - Ладно. Нам торопиться надо. Двигай, куда собрался. Виталий вышел из кабинета Цветкова со смешанным чувством удовлетворения и досады. «Срывает на других свои настроения», - раздраженно подумал он. Разве Цветков мог понять, какие чувства переполняли Виталия, когда он слушал ту женщину, как хотелось ему влить хоть каплю надежды в ее душу! На улице солнце палило июльским жаром. Город был застигнут врасплох. Люди, изнывая в надетых по привычке пальто, заполняли теневую сторону улиц. Тележки с газированной водой, желтые цистерны с квасом, крикливое племя мороженщиц еще, видимо, только готовились к своей гуманной миссии. Виталий расстегнул золотистый плащ, снял кепку и зашагал быстрее. Штаб дружины помещался в красном уголке одного из ЖЭКов. Это была длинная полуподвальная комната, вдоль стен стояли стулья, над ними висели пропылившиеся плакаты. Стена у двери была залеплена объявлениями и различными списками. Посреди комнаты квадратным островом тоже стояли стулья, а в глубине, у дальней стены, протянулся стол, накрытый выгоревшим зеленым сукном. В стороне стоял небольшой письменный столик и возле него дощатый шкаф. За столиком сидел какой-то паренек и читал книгу. Рядом лежала еще книга, большая, потрепанная, на белом квадратике бумаги, приклеенном сверху, от руки было написано: «Книга дежурств и происшествий». Увидев входящего Виталия, паренек отложил книгу и поднялся навстречу. - Сахаров? - пожимая ему руку, спросил Виталий. - Ага. Виктор. А вы Лосев? Парень был длинный, с тонкой шеей, в очках. Улыбчивое, добродушное лицо располагало к разговору. - Ну-ка, погляди в своем гроссбухе, - сказал Виталий. - Что там у вас есть о Василии Кротове. - Кротов… Кротов… - повторил парень, раскрывая большую книгу. - Что-то фамилия знакомая. Пока он проглядывал записи, Виталий взял в руки книжку, которую читал Сахаров. Книга была о космонавтике. Сахаров скосил глаза и, не поднимая головы, пробурчал: - Парадоксы нашего века. Космос - и какой-нибудь хулиган или грабитель. - Абсолютно разные проблемы, - возразил Виталий. - Техника и воспитание людей. - Космос - это не только техника, но и наука. Высшее достижение человеческого разума! - Сахаров проговорил это назидательно, с ноткой превосходства. Виталию тон его не понравился, и он снова возразил, но уже запальчиво: - Сейчас космическую ракету, как известно, может создать и ученый-людоед. Да ты ищи, ищи, - и он кивнул на толстую книгу в руках у Сахарова. - Ищу… Вот, пожалуйста! Кротов… - Сахаров быстро проглядел запись. - Ну конечно! Теперь вспомнил. Ваську уже два раза приводили за драку в штаб. Уговаривали, доказывали. Смотрел на всех волком. Вызывали и мать. Та сидела с каменным лицом, еле цедила слова. Наконец сообщили на автобазу, где работал Васька: пусть, мол, и там нажмут. Сахаров говорил возмущенно, то и дело поправляя очки. Виталий не выдержал: - Ты сам с ним говорил? - И сам тоже. А что? - Тебе, брат, только ракеты строить. - Ну, знаешь… - обиделся Сахаров. - Неумно остришь. Виталий хотел было ответить, но сдержался. «Еще одного золотого факта не будет». На обратном пути он ломал себе голову: как говорить с Васькой? Но так ничего и не придумал. А Цветков сказал решительно: - Говорить рано. - Подумав, добавил: - Завтра займись-ка дружком его, Олегом этим самым. Еще кто поинтересней у него есть? - Остальные - мелочь. Этот самый интересный, - солидно ответил Виталий. Цветков усмехнулся: - Допустим. Об Олеге Полуянове, сантехнике одного из строительных управлений, сведения собрать удалось быстро. Он жил весело и безбоязненно, весело кутил и по-мелкому спекулировал, чем придется. Жил он один в маленькой комнате, оставшейся ему после смерти тетки. Его родители жили в Одессе. Олег франтовато одевался и был отменно вежлив с соседями. Недавно у него недели две жил какой-то «земляк». Вообще приятели к нему захаживали часто, девушки тоже. И среди последних… Виталий сначала не поверил в свою догадку. Он даже специально сбегал на работу за фотокарточкой. «Да, эта самая, - сказала ему старушка соседка. - Как звать только, не знаю». Это была Люда Данилова. Она бывала одна или с кем-нибудь, но никогда с Васькой.