– Хорошая мысль, Мирна. Может быть, то, что тогда случилось, и принесет какую-то пользу. Их смерть поможет спасти чьи-то жизни. Спасет жизнь Жака, в особенности если это убедит его уйти. – Вы думаете, он уйдет? – Возможно, ему стоит это сделать. – Но разве он все равно не умрет в назначенный час? – спросила Мирна. – В кровати, в машине, в перестрелке? – Судьба? Не надо больше про судьбу, – сказал Гамаш. Они часто разговаривали на эту тему, но сегодня был не тот день. Гамаш и Шарпантье ушли, за ними ушли и Мирна с Кларой, а кадеты остались. В конце концов Хуэйфэнь пришлось мыть посуду. Амелия с ворчанием пошла ей помогать. Потом к ним присоединился Натаниэль. Последним в кухню пришел Жак. Выхватив кухонное полотенце у Натаниэля, он щелкнул на него зубами, прежде чем взять мокрую тарелку. Натаниэль рассмеялся, понимая, что это сделано в шутку. И все же было что-то злобное и в щелчке, и в том ощущении укуса, которое осталось. Глава двадцать шестая – Он мог это сделать, – сказала Изабель Лакост. Они собрались в конференц-зале академии. Гамаш, Шарпантье, Бовуар и Желина слушали, а Лакост докладывала об утренней встрече с мэром. Свет проникал сквозь панорамное окно, снег снаружи таял на ярком солнце. – У него были мотив и возможность. И даже, вероятно, знания, чтобы обойти систему безопасности. – Однако мы не знаем, сделал ли он это намеренно, или же система сама вышла из строя, – возразил Бовуар. – Каково твое мнение о мэре Флоране? – спросил Гамаш. – Мне он понравился. Интересный человек. Он излучал радушие. Хорошее настроение. Но легко, чуть ли не с радостью признал, что мог незаметно выйти из дома, приехать сюда, убить Ледюка и вернуться домой, и никто бы ничего не узнал. – Однако, когда вы спросили, убил ли он Ледюка, он ответил: нет, – заметил Желина. – И я полагаю, он этого не делал. – Ты снова попробовала? – спросил Гамаш. – И опять ничего не получилось? – сказал Бовуар. Лакост покачала головой и улыбнулась: – Когда-нибудь получится, и мы все пораньше уйдем домой. – Но мэр признал, что презирал убитого, – сказал Желина, с интересом и даже завистью глядя на дружескую близость этих людей. Ему пришлось напомнить себе, что он здесь, чтобы судить их, а не становиться одним из них. – Его точные слова: «Презирал». И он не стал скрывать, что желал ему смерти. – Если бы умирали все, о чьей смерти мы молимся, то все улицы были бы завалены покойниками, – сказал Бовуар. – Non, – возразил Желина. – Мы можем желать кому-то гибели, но чтобы религиозный человек сидел в церкви и молил Господа о чьей-то смерти? Не о прекращении мучений близкого человека, который неизлечимо болен и страдает, а о смерти человека, полного сил, который может и должен прожить еще сорок лет. Молиться о смерти такого человека – это что-то совершенно иное. Подобная ненависть заглушает нравственность, этику и веру. Ненависть, поселившаяся в душе. Слушая Желина, Гамаш спрашивал себя, религиозный ли человек он сам. – Значит, вы считаете, что мэр Флоран – религиозный фанатик, а Бог – его сообщник? – спросил Бовуар. – В вашем изложении это звучит глупо, – сказал Желина с печальной улыбкой и покачал головой. – Он может быть религиозным человеком, но если он убил Ледюка, то его вела ненависть к этому человеку, а не любовь к Богу. Я понял, что нельзя недооценивать ненависть. Рядом с ненавистью всегда идет безумие. – У нас есть отчет криминалистов, – сказал Бовуар, постучав по экрану своего планшета. Какое же это облегчение – расследовать убийство там, где есть высокоскоростной Интернет. Отчет засветился на экранах перед всеми. И еще облегчение иметь дело с фактами, а не с гипотезами. – Он был убит той самой пулей, которую извлекли из стены. Ее выпустили из револьвера «макдермот», который мы нашли. Тут никаких неожиданностей. – Одна есть, – возразил Желина. – Я не эксперт по убийствам, но я считал, что в большинстве случаев убийцы приносят оружие с собой. Чтобы потом от него избавиться. У следователей меньше материала, если отсутствует оружие. – Любители, – произнес Шарпантье. До этого момента он сухо молчал, но стоило ему заговорить, как пот потек с него ручьями. – Профессионалы знают, что сразу после совершения убийства оружие перестает быть пистолетом, ножом или дубинкой и становится петлей на шее, – сказал он. – Убийца считает, что поступил очень умно, забрав с собой оружие, но отделаться от него гораздо труднее, чем думают многие. Чем дольше оружие остается в руках преступника, тем сложнее становится задача избавиться от него и тем туже затягивается петля. Шарпантье показал руками отрезок веревки, потом дернул ее за «концы» с такой силой и с таким наслаждением, что наблюдавшие за ним на мгновение замерли. На этого тихого человека снизошло подобие экстаза, пока он рассуждал о казни, поблескивая на утреннем солнце. Гамаш слегка наклонился к Шарпантье, взгляд его вдумчивых глаз стал острее. Он вдруг понял, что напоминает ему бывший ученик. Его худое напряженное тело было той самой веревкой, а его непомерно большая голова – петлей. Если Гамаш был разведчиком, а Бовуар – охотником, то Шарпантье, похоже, родился палачом. А Желина? Гамаш перевел взгляд на старшего офицера КККП. Кем является он? – Непрофессионалы впадают в панику и берут оружие с собой, – подтвердил Бовуар. – Ледюка убил человек, который знал, что делает. Или по меньшей мере все продумал. – Но почему револьвер? – спросил Желина. – Зачем Ледюк купил его и почему им, а не автоматическим пистолетом воспользовался убийца? – У револьвера имелось преимущество – он уже находился там, – пояснил Гамаш. – И установить его связь с убийцей не представлялось возможным. У него есть еще одно преимущество. – Какое? – спросила Лакост. Бовуар улыбнулся и подался вперед: – А такое, что мы теперь о нем говорим. Тратим время на разговоры, а не на расследование. Револьвер – штука необычная. Всякие необычные вещи съедают время и энергию расследования. – Ты считаешь, что револьвер – одновременно орудие убийства и ложный след, – сказала Лакост. – Да еще какой! – воскликнул Бовуар. – Когда нам попадается что-либо столь странное, мы просто обязаны уделить этому внимание и, возможно, упускаем что-то другое. – Это требует рассмотрения, – кивнул Гамаш. – Слишком много предположений, – заявила Лакост. – Идем дальше. Я вижу предварительные сведения по ДНК на месте преступления. – Там обнаружено много разных ДНК, – сказал Бовуар, переводя взгляд на экран. – Чтобы все проверить, понадобится время. – Отпечатков тоже немало, – сказал Желина, перелистнув страницу вперед. – И не только в гостиной. – Да, – подтвердил Бовуар и снова прикоснулся пальцами к экрану планшета. У всех появилось схематическое изображение комнат Ледюка. План с расположением мебели и тела. Еще одно касание, и на изображении появились точки. В таком количестве, что, кроме них, почти ничего не было видно. – Красные точки – отпечатки, оставленные Ледюком, – сказал Бовуар и дотронулся до клавиши. Красные исчезли, остались одни черные. В гораздо меньшем количестве. – Как видите, остальные отпечатки главным образом в гостиной, но некоторые – в ванной и несколько в спальне. – Они идентифицированы? – Не все, но большинство. Большая часть принадлежит одному человеку. Мишелю Бребёфу. – Ха, – сказал Гамаш и наклонился к экрану, подперев голову руками. – Можешь показать только его отпечатки? Касание – и экран опять изменился. Точки были в гостиной, в ванной. В спальне. Гамаш внимательно изучил их. Желина дотронулся до иконки на своем экране, и вместо плана квартиры у него вновь появился криминалистический отчет. Желина считал, что изображения на экране могут быть использованы лишь ограниченно. Они помогали нагляднее представить место преступления, но в то же время вносили некоторую путаницу. Слишком много информации при слишком узкой ее направленности. Он предпочитал читать отчет. – Тут, помимо отпечатков Бребёфа, есть отпечатки других преподавателей, – сказал он. – Например, Годбата. Похоже, эти трое – Ледюк, Годбат и Бребёф – проводили немало времени вместе. – Да, похоже, – согласился Бовуар. – Но мы не можем сказать, появились ли отпечатки одновременно или в разное время. – Как часто убирают в комнатах? – спросил офицер КККП.