Так расстраиваюсь, что забываю проверить будильник. Поэтому утром вскакиваю, когда до первой пары остается всего полчаса. Я опоздала! Демьянов с меня кожу снимет. Ему плевать, болела я или не болела. Может, такси? Денег у меня в обрез, но надо же решать проблему! Если ехать очень быстро… — И куда ты собралась? Почти не удивляюсь, когда вижу в коридоре Баева. Он всегда появляется там, где я. — На пару опаздываю. Проспала. — Поехали! Артем уже идет к лифту, едва за ним поспеваю. «Ягуар» мгновенно разгоняется до 150 километров в час, потом на спидометре стрелка начинает уверенно ползти вправо. Зажмуриваюсь от страха, но просить Артема сбросить скорость не собираюсь. Мы останавливаемся перед входом. Там, где нельзя этого делать. Там, где стоят десятки студентов и с интересом смотрят, как я неуклюже выбираюсь из машины хозяина нашей академии. Кто-то даже ошеломленно присвистывает. А мне некогда, я уже бегу к входу, потому что мне еще нужно добежать до четвертого этажа, а времени совсем немного. И если я хоть на секунду опоздаю… Нога болит, она еще не до конца зажила, я теряю драгоценные минуты. Замечаю знакомую спину одногруппника Смертина, он тоже опаздывает. Из аудитории выходит Демьянов, видит нас и кладет ладонь на дверцу ручки. Пропускает запыхавшегося Смертина и почти прямо перед моим носом захлопывает дверь! — Не понял! — за спиной раздается голос Баева. Я и не знала, что он шел за мной! — Он уже не пустит. — Я готова разрыдаться от обиды. — Он… — Пошли, Шанина. — Артем берет меня за руку и открывает дверь аудитории. — Здрасти! Мирослава, проходи. Демьянов таращится на нас в изумлении, а потом качает головой: — Я не разрешал. — Почему? — спрашивает Артем, продолжая держать меня за руку. Демьянов задерживает взгляд на нас, бледнеет и явно борется с собой, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. Но одно дело издеваться надо мной, а совсем другое — хамить внуку основателя академии. — Таковы правила на моих занятиях, — выдавливает из себя препод. — Опоздавшие остаются за дверью. — Не читал ничего подобного в уставе академии. — Артем не собирается никуда уходить, а я не знаю, куда деться, пока эти двое выясняют, кто здесь главный. — Или ваши правила важнее устава? На Демьянова страшно смотреть. Он так привык всех унижать, что не может поверить, что и его могут ткнуть носом. Да еще и при студентах. — Хотите особых условий для своей девушки, Баев? — Не особых, а равных, — поправляет Артем, не реагируя на «свою девушку». — Не хотелось бы, чтобы нашу академию заподозрили в сексизме. Одна девушка на всю группу, и такое скотское отношение к ней преподавателя… — Достаточно! — взвизгивает Демьянов. Такой красный стоит, вот-вот удар хватит. — Садитесь, Шанина! Пулей лечу за свободный стол в самом конце аудитории. — Удачи, Мира! — слышу довольный голос Баева и прикрываю глаза. Он, может, и бессмертный, но я точно нет! Глава 42 — Су-ука… нос сломал… бля… Он хватается за лицо, зло сплевывает кровь — значит, я ему не только нос разбил. Взгляд полный ненависти. Я привык, что на меня так смотрят. По-другому не взобраться на самый верх пищевой цепочки. Тебя должны бояться и ненавидеть. Тебе должны подчиняться. Страх управляет людьми. Страх и алчность. Я знаю, о чем говорю. Когда ехал в СИЗО, не думал, что буду бить брата Лики. Приговор ему уже подписан, он сам его подписал, когда ударил Миру, когда угрожал ей ножом и напугал до истерики. Но увидел его угрюмую харю и не сдержался, даже наручники на нем не остановили. — Сказал бы, что до свадьбы доживет, но не буду. — Да не знал я! — гнусавит и явно на что-то еще надеется. Похоже, не верит, что снова сядет. Нахожу на телефоне последнюю запись, которую сделал полчаса назад, и включаю ее: — Я Виталику не говорила ее бить и резать, клянусь, Артем. — От голоса сестры Васин вздрагивает. — Клянусь своим ребенком! Я просто попросила ей объяснить, что Тарас мой и что она семью рушит… — Тварь, — выплевывает Вит. — Вот же гадина брюхатая. Да сдалась мне эта девка, но Лика как с цепи сорвалась… Я верю ему, но не Лика наносила удары. Ее это и спасло. — Что еще она сказала? — Что ничего не будет, — нехотя отвечает Васин. — Что приезжая какая-то, из деревни, что ли. Типа нет у нее никого здесь. Кто ж знал… Темный, я извинюсь, если надо… я… — На тебе левые схемы по налогам, Вит. Слишком левые. Скажи сестре, чтобы адвоката наняла, может, всего на пару лет присядешь. Киваю охраннику, чтобы выпустил из камеры, попутно замечаю у себя небольшую ссадину на костяшках правой ладони. Никаких общих дел у меня с Васиным не будет. В этом я сильно отличаюсь от деда, который умеет использовать тех, кто его предавал или кого он сам кидал, и не раз. С ним я намного ближе, чем с отцом. Маму почти не помню, она умерла, когда мне исполнилось четыре, мной занималась бабушка. Иногда дед, когда приезжал к нам в гости в Москву. Отец — максимум два раза в год. Потом, конечно, стал чаще вспоминать, когда узнал, что другие дети у него вряд ли появятся. Но к тому моменту я уже перестал его ждать. Десять лет — приличный срок для ребенка. А вот дед совсем не такой. По-крупному никогда не разочаровывал. Ладно, почти никогда, но за тот случай я ему даже благодарен. Он всегда опекал и опекает меня, поэтому, когда еду домой из СИЗО, не удивляюсь, видя от него входящий. — Мне Лика звонила, — без предисловий начинает он; по его тону сразу понимаю, что дед недоволен. И недоволен именно мной. — Звонила из больницы. Девочка ребенка потерять может. Говорит, что из-за тебя. Еще и брата ее никчемного хочешь посадить. Мне Пал Алексеевич звонил… — Не хотел тебя беспокоить, дед. — Улыбаюсь, глядя на дорогу. — У тебя совещания, заседания. Мы тут сами как-нибудь порядок наведем. — Не рано ли? — Не рано. Да ты и сам хотел. А Лика пусть радуется, что с животом ходит. А то бы с братом пошла. — Что за девка, которую вы там не поделили? — Она не девка, — срываюсь и тут же слышу смешок. От злости на себя бью ладонью по рулю. Как ребенка провел! — Я так и понял. — Дед смеется. — Пал Алексеевич ввел в курс дела. Согласен с твоим решением, да и без тебя грешков у этого парня достаточно. Лику только не трогай, пожалуйста. И Тараса тоже, он мой крестник, как-никак. — Не трону. Наверное, — еле сдерживаюсь, чтобы не огрызнуться. Дед знает, куда нажимать, с ним я беспомощный четырехлетний ребенок, который просит, чтобы его обняли. И я ничего с этим не могу поделать. Пока — ничего. — Ну, рассказывай. Что за девушка? Филипп говорит, симпатичная. Теперь уже моя очередь усмехаться: Мира еще не успела смыть с себя грязь после вписки, а деду уже все доложили. Но тут я его огорчу: — Симпатичная. Обычная. Самая что ни на есть обычная. Она у меня убирается, в смысле, в твоем пентахусе. И я никому не позволю над ней издеваться. Что еще ты хочешь узнать? Он молчит, явно переваривает то, чего не ожидал услышать. Он всегда чувствует, когда я ему лгу, поэтому и озадачен. Ведь я полностью открыт сейчас. Ничего не утаил. — Значит, наши договоренности в силе? — Разумеется. — Это радует, не хотелось бы, чтобы любимый внук выбирал между любовью и долгом. — Мне все равно на ком жениться, ты знаешь. В моей жизни ничего от этого не изменится. — Браки по договору самые крепкие, Тема. А Юстина знает о твоем отношении? — Конечно. Для нее это такая же сделка, как и для меня, дед. — Вы хоть общаетесь? — Нет. Зачем? Это все, о чем ты хотел поговорить? — Почти. С каких это пор ты решил заняться бизнесом? Я ушам не поверил, когда мне доложили о твоей поездке. Ну как, удалось продавить Лебедева на сотрудничество? — Ты же знаешь, что нет. Пока нет. — Помощь нужна?