Часть 58 из 72 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Мам! Ты чего?! Да не дай бог! Ты что такое говоришь! — возмущенно восклицаю я. — Это же Артем Баев! Он внук нашего основателя. И вообще мне такие, как он, никогда не нравились! Фу! Мне совсем другой нравится! То есть… нравился…
Я затихаю и виновато смотрю на маму. И чего так завелась?
— Другой мальчик! — Мама мгновенно забывает про Баева. — Другой… это… а это не Тарас? Ты только про него говорила. Один раз!
Вот это память!
— Мам, да… Тарас мне нравился, — признаю я очевидное. — Очень сильно нравился, но все… очень сложно, что ли…
Замолкаю, потому что внезапно становится холодно, неуютно, будто где-то рядом открыли окно. Отрываю взгляд от телефона и вижу в дверях своей комнаты… Баева.
— Ма-ам, я потом наберу, ладно? — Стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, и, едва дождавшись от мамы «пока», быстро нажимаю на отбой.
— Ты что-то хотел? — осторожно спрашиваю я у Артема, который молча прожигает меня взглядом. — Я сегодня уже убралась. Все как обычно.
Он тянет паузу, от чего я нервничаю еще больше. До меня не сразу доходит, а когда доходит, мучительно краснею и сползаю с кровати. Я уже сняла свою форму, в которой убираюсь; вообще я спать собиралась, поэтому на мне короткие шорты и топ на тонких лямках. И все!
— Через пять минут в моем кабинете, — бросает Артем и отворачивается. Он-то одет прилично — в брюках и рубашке.
Первым делом напяливаю на себя длинные домашние штаны и кофту и только после этого поднимаюсь наверх.
Артем стоит у окна спиной ко мне — высокий, сильный и опасный. Скорее всего, он многое слышал из нашего с мамой разговора. Я бы подумала, что ему могло быть неприятно, что мы его обсуждали, но мнение таких, как мы с мамой, его точно задеть не может.
— Завтра обязательно протри книги в библиотеке, на них много пыли, — говорит он, не оборачиваясь. — И еще, Мира. Ты ничего не брала из той комнаты?
Он резко поворачивается, и я судорожно вдыхаю. Попалась!
— Брала, — киваю я. — Правда, случайно, ты так орал, я испугалась…
— И стащила флешку, — произносит он спокойно, как будто по-другому я и поступить не могла. — Смотрела?
— Да там смотреть нечего! — негодую я. — Там только десятки звуковых файлов. Музыка… классическая. Остальное под паролем!
Тихий грустный смешок. Похоже, на этот раз меня не станут убивать за то, что я снова сунула нос не туда.
— Обидно? — участливо спрашивает Артем, но улыбка выдает его. Издевается надо мной. Как обычно. — Хакнуть не пыталась?
— Я не по этой части.
— Неси сюда, — приказывает Артем, а сам садится, развалившись на черном кожаном диване, который я пару часов назад протирала.
Когда приношу накопитель в кабинет, Баев встает и забирает у меня флешку. От прикосновения его пальцев по моей коже пробегает едва заметная дрожь. К счастью, Баев не обращает на это никакого внимания, он всецело поглощен флешкой. Но, глядя в его лицо, я не понимаю, что именно он чувствует.
Мира, ну когда ты уже успокоишься и перестанешь лезть к нему в душу?! Ругаю себя, но все равно не могу справиться со своим интересом.
— Сам не понимаю, зачем пароль на файлы поставил, — задумчиво говорит Артем. — Может, знал, что рано или поздно ты появишься и решишь здесь все вверх дном перевернуть?
— Я?!
— Ну не я же!
С этими словами он подходит к висящей в кабинете плазме, вставляет в гнездо флешку и щелкает пультом. На экране появляется «введите пароль».
— Хочешь узнать, что там? — ухмыляется Артем. — Даже странно, что не вскрыла. У тебя же бывшая соседка айтишница.
— Ну не до такой же степени! За кого ты меня принимаешь?!
Баев не отвечает, он вводит пароль, и на экране телевизора появляются новые файлы. Он включает первый.
— Это ты?! — ошеломленно восклицаю я, и тут закрываю рот ладонью. Невероятно!
Тот прежний, хороший Артем, который достался Насте и которого я не застала, сидит за огромным пианино и увлеченно играет какую-то очень нежную, плавную мелодию. Его длинные пальцы, кажется, едва касаются клавиш, но они способны создать потрясающе красивую мелодию.
Артем, который настоящий и который рядом со мной, смотрит неотрывно на себя в телевизоре. На его лбу, у виска, пульсирует тонкая вена. Баев так напряжен, что хочется погладить его по плечу, обнять, сделать хоть что-то, чтобы он расслабился. Но я боюсь тронуться с места; наверное, Артем вообще забыл, что я тут.
— Это я, — произносит он, когда запись заканчивается. — Прелюдия и фуга до мажор Баха. Это полифоническое произведение. И оно обязательно для вступительного экзамена в консерваторию.
Артем поворачивается ко мне лицом. Он… я таким не видела его, даже когда он застал меня за просмотром ролика с вечеринки.
Мрачным и темным; и столько в его глазах боли сейчас, что я не выдерживаю.
Бросаюсь к нему и крепко обнимаю за плечи.
Глава 59
Он стоит, не двигаясь, будто окаменев. Не отталкивает, но и не обнимает в ответ. Такой близкий, но одновременно очень далекий, не со мной.
Наваждение проходит. Я отчетливо понимаю, что так не надо, что я лишняя. Что я навязываюсь тому, кому совсем не нужна. Это глупо, смешно…
Хочу отойти от него, но Артем не пускает, кладет ладони мне на поясницу, прижимает к себе. Слышу, как часто стучит его пульс, как напряжена каждая мышца его тела. Сама не дышу, боюсь пошевелиться. Чего жду, сама не знаю. Его руки забираются сначала мне под кофту, потом под топ, и я еле сдерживаюсь от вскрика. Ледяные пальцы обжигают кожу.
— Такая горячая, — шепчет он и водит ладонями по спине. — Стой вот так, не шевелись.
Да я если б захотела, не смогла бы сдвинуться с места. А я не хочу. Такой сильный, опасный, жесткий, но такой беззащитный. Потом он молча опускает лоб мне на плечо и замирает. Не знаю, как долго мы так стоим, я ощущаю его горячее дыхание на шее. Сердце от волнения, кажется, вот-вот вырвется из груди.
Я растеряна, но мозг работает лихорадочно. Красивые руки с длинными аристократическими пальцами, белый рояль в той комнате, билеты на концерты в коробке и отсутствие любой музыки везде, где есть Артем. Полная тишина в доме, в машине. Никогда не видела Баева в наушниках.
— Что случилось? — тихо спрашиваю я скорее себя, чем Артема.
Он нехотя поднимает голову и смотрит на меня. В его глазах больше нет боли, только огромная усталость. Артем выпускает меня из объятий и отступает к окну. Уже давно ночь, мне и спать пора, но я очень боюсь, что Баев своим равнодушным холодным голосом сейчас прикажет мне уходить.
Но он говорит совсем другое.
— Что случилось? Вот это, Мира.
Вместо объяснений он снимает запонку с левой манжеты и медленно закатывает рукав.
— Ты однажды спрашивала, откуда он появился, помнишь?
В сознании всплывают смутные обрывки нашей с ним попойки в той комнате.
— Шрам?! — звонко восклицаю я и подхожу к Артему. — У тебя же шрам на руке. Длинный такой…
— Не справился с управлением, — коротко поясняет Баев, из чего я делаю вывод, что он попал в аварию, из-за которой…
— Но ведь рука отлично двигается. Она… она отлично функционирует. — Вспоминаю я, как его пальцы только что «гуляли» по моей обнаженной спине.
Артем громко и зло смеется. В его хохоте — избыток ненависти и боли. Я уже жду нового взрыва, но Баев каким-то образом овладевает собой.
— Нет, Мирослава, она «не функционирует», как ты выразилась. Я никогда не смогу так играть, как на вступительных экзаменах. Даже на своем отчетном концерте в десять лет.
Он устало садится на диван, вытягивает ноги и прикрывает глаза. Молчит. Меня не гонит.
— На вступительных? Ты поступал в консерваторию? — осторожно спрашиваю я. Баев — пианист и явно не любитель, к этому мне надо привыкнуть.
— Разумеется! — начинает раздражаться. — Я туда хотел поступить, не просто так же с шести лет ходил в Гнесинку?!
— Так ты никогда не говорил! Не рассказывал толком про себя.
— Как и ты про прадеда академика-физика.
— Но… я… об этом никто ничего не писал! Я бы нашла! — возмущаюсь я и понимаю, что спалилась.
— Гуглила меня? Так и знал.
— Ничего ты не знал, — огрызаюсь и отворачиваюсь от него. — Я с тобой под одной крышей живу. Должна же я знать…
— Все зачистили, Мира. Я велел. После аварии.
— Мне жаль… правда. — Не знаю, как выразить ему свое сочувствие, чтобы он не принял его за жалость. — Но… но ведь можно играть для себя… наверно?
Баев смотрит на меня так, что я понимаю — глупость сморозила.