Он также поручил сыщикам из Главка установить московский круг общения Нилова, его дружеские и деловые связи. Не было ли среди его знакомых некоего Петруши, который вроде как приказал долго жить от наркоты. – Надо и в Горьевске попытаться найти следы этого самого Петруши, – обратился Гущин к Первоцветову. – Раз он, по слухам, отсюда, здесь и копать. – Судью Репликантова Петром зовут, – тут же вспомнила Катя. – Хотя абсурдно предположить, что это он самый. – Уж постарайтесь найти завтра сотрудника и посадите его на проверку домохозяйств, списков жильцов, налоговой по ИНН, владельцев автотранспорта – всех мужчин по имени Петр возрастом от восемнадцати до сорока лет, – перечислил Гущин. – Работа не пыльная, но муторная, скрупулезная. Кого угодно найдите в этой вашей богадельне, хоть пенсионера привлеките, мы заплатим за работу. И потенциального пенсионера – того самого пузатого полицейского, появившегося на месте убийства в Доме у реки и опознавшего фотографа, – они узрели в коридоре отдела, когда Гущин, устав командовать, предложил всем найти место, где можно пообедать. Толстяк брел по коридору. – Что, уже соскучились по работе? – съязвил Гущин. – Тянет обратно? – В дерьмо-то здешнее? Нееет, – потенциальный пенсионер злорадно улыбнулся. Ему явно было скучно дома в воскресенье. И он, уже снова солидно приняв на грудь, явился туда, где прошла большая часть его полицейской жизни. – Это уж вы без нас. Сами колупайтесь, – он вызывающе глянул на капитана Первоцветова. – Что-то невеселые вы все какие-то. Что, розыск туго продвигается? Не арестовали еще никого, а? Ой, как же так? А у нас ведь с этим не заржавеет. Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно, дни и ночи часовые стерегут мое… говно. – Идите домой, Мурин, – непередаваемым тоном посоветовал ему Первоцветов. – Отдыхайте. Телевизор посмотрите. Какой-нибудь очередной «соловьиный помет». Про Царьград что-нибудь, про духовные скрепы. – Иду, иду, не посылайте, – толстый полицейский поднял ладони вверх. – Только это… вопрос на засыпку. Вам не кажется странным, умники, что парень этот… фотограф, явившись сюда к нам и имея возможность преспокойненько снять за гроши комнату в самом центре города, в двух шагах от своего места работы, почему-то выбрал именно улицу Труда у черта на куличках? И дом, где уже когда-то убили человека? Глава 16 Макар Макар Беккер – тот самый молодой человек, которого Катя видела в машине у дома, где жил покойный фотограф Нилов, а затем и в музее, – приходился племянником Марии Вадимовне Молотовой по линии ее третьего мужа. Он тоже, как и судья Репликантов, слышал, о чем говорили полицейские с хранительницей музея, хотя, сидя на музейной банкетке, в это время был занят своим мобильным – проверял Фейсбук и электронную почту. Видел он и судью, когда тот спешно покидал музей. Тетка судью терпеть не могла. И не только потому, что он входил в тот прошлый круг «причастных к 101-у километру», как тетка это называла. Причина неприязни к судье крылась в ином. Не в столь отдаленных временах, о которых Макар имел мало понятия, потому что тогда еще не появился на свет. Причина лежала где-то гораздо ближе. И, в общем-то, Макар догадывался. Потому что тетка часто об этом упоминала, пусть и намеками. После скоропостижной смерти отца от инфаркта он остался сиротой – мать его умерла родами. Кстати, здесь, в Горьевске. Они с отцом приехали к родственникам – тетка с дядей только построили свою горьевскую дачу и настоятельно приглашали отдохнуть на природе. Роды у матери начались преждевременно – он родился семимесячным и был помещен «под колпак» в инкубатор, как рассказывала тетка. А матери занесли в родильном доме какую-то заразу, и она умерла в горячке. Тетка в детстве занималась его воспитанием весьма рьяно. Она уже давно не снималась в кино, увлекалась общественной деятельностью, сотрудничала с газетами и журналами, работала сразу в нескольких фондах. Но в Горьевск, «на дачу», постоянно ездила и летом, и весной, и осенью. А после смерти мужа вообще стала проводить на даче большую часть года. Макар сначала гадал, чем это привлек тетку город, где она, по ее собственным словам, в молодости хлебнула столько лиха. А потом он понял. Горьевск имел немало тайн, возможно, даже одну главную тайну, сотканную из каких-то темных материй. И эта тайна неудержимо влекла к себе женщину, которую он любил, несмотря на ее уже солидный возраст. Да, она вырастила его, но он любил ее не как мать. И грязного, пошлого ничего не было в этой любви. Просто ему всегда нравилось, что она бывшая актриса кино и в прошлом известная диссидентка. Что она умна. Что она была редкой красавицей в молодости, и даже ссылка на сто первый километр в самом расцвете кинокарьеры и славы не разрушила ее столичного лоска, не превратила ее в жалкую пьяницу, как многих. Что она знала и любила всех этих знаменитых и великих – и Тарковского, и Нуриева, и Солженицына, и Любимова. Что она была смелой и плевала и на условности, и на угрозы власти. Он любил ее и был готов на очень многое, если бы она его только попросила. Когда она позвонила ему в сентябре и позвала к себе «на дачу», он поехал, не задумываясь. Институт, в котором он учился вот уже три года, платя за обучение немалые деньги, внезапно закрылся из-за отзыва лицензии – к этому были не готовы ни студенты, ни преподаватели. Он испытывал по этому поводу гнев и отчаяние. А тетка словно подслушала его мысли и позвала к себе в Горьевск. Она собиралась прожить «на даче» до зимних холодов. Макар Беккер, когда приехал, понял, что тетку интересовали некие обстоятельства, связанные с домом на улице Труда, где жила старая знакомая тетки – из бывших ссыльных на сто первый километр. Марго, Маргарита Добролюбова. И жильца ее он видел – фотографа Нилова, того, что теперь мертв. Тот был старше его, Макара. Макар все гадал, что он за человек. У них даже имелась одна общая черта: оба ездили по Горьевску на велосипеде. Макар привез свой из Москвы. Он не водил автомашину, а вот тетка рулила как дальнобойщик. За рулем авто он и увидел ее, когда покинул музей и добрался до их большой комфортабельной дачи со спутниковой антенной и отличной ванной. Тетка ничего не покупала в здешних супермаркетах. Она ездила за продуктами на местный рынок и еще к поставщикам, которые снабжали продуктами отель и ресторан Александра Вакулина – ее прежнего старинного знакомца и любовника. Вот и сейчас громоздкий «Тойота Лендкрузер» Вакулина припарковался у ворот их дачи рядом с теткиным авто. Вакулин стоял у машины, а тетка, опустив окно, разговаривала с ним милостиво и оживленно. Вакулин смотрел на нее с улыбкой. Макара всегда поражала эта давняя связь. Они имели разницу в возрасте в пятнадцать лет. Вакулин – этот по виду недалекий и хамоватый, часто пьяный «новый русский» из анекдотов девяностых – менялся на глазах, когда общался с теткой, которая уже приближалась к порогу семидесятилетия. Как она сама рассказывала, она была первой любовью Вакулина. Она, известная столичная актриса и правозащитница, «сосланная на 101-й километр за антисоветскую деятельность» при Андропове, стала предметом обожания хулиганистого семнадцатилетнего горьевского парнишки. Впрочем, затащить в постель молодого провинциала, деревенщину для тетки, которая кружила головы и режиссерам, и дипломатам, и диссидентам, была пара пустяков. А Вакулин так и не смог ее забыть. Когда она вернулась в Горьевск уже в конце девяностых – маститая и признанная в своем кругу, свободная и богатая, – когда стала строить дачу, он помогал ей всем, чем мог. Он тогда только раскручивал свой бизнес. Был силен, молод и полон амбиций. Они возобновили связь тайком – дядя Макара ведь был тогда жив. А потом дядя умер. А тетка начала стареть, и ее отношения с бывшим любовником перетекли в иную плоскость. Они уже не спали вместе. Вакулин просто почитал и восхищался ею. И, наверное, любил… Разве можно любить морщины, вставные зубы и дряблость тела? У тетки все это уже имелось, несмотря на все ее ухищрения и косметические процедуры. Но ведь любил же ее сам Макар, и не сыновней любовью. Поэтому он относился к хамоватому и громогласному Александру Вакулину с пониманием. И порой подшучивал над ним в разговорах с теткой. Богатство Вакулина расточилось в пыль – он вложил много денег в один крупный проект в Горьевске и потерпел фиаско. Тетка утешала его, как могла, и умоляла поменьше пить. Вот и сейчас она что-то ласково зудела ему. А он пошел к машине, открыл багажник и достал из него ящик винограда «дамские пальчики» – презент из закромов ресторана «Горьевские дали». Макар заметил: сейчас многие стали дарить друг другу продукты, чего раньше, когда он был мальчишкой, не наблюдалось. Заметив Макара на велосипеде, Вакулин поманил его и, поздоровавшись, всучил тяжелый ящик. А сам попрощался с теткой, сел за руль внедорожника и уехал. Честно говоря, Макар Беккер так и не понял, для чего тетка послала его сегодня, в воскресенье, в музей сравнивать какую-то там фарфоровую рамку, которую они вместе купили на Старом Арбате в антикварном. И не похожа была их рамка на ту, что некогда украшала приглашение на парадный обед в честь несостоявшейся свадьбы Прасковьи Шубниковой и Игоря Бахметьева. Сама тетка часто посещала музей и рылась в тамошних фондах – историческом и библиотечном. Она ведь тоже принадлежала в местному историческому обществу – вступила в него вопреки возражениям судьи, пожертвовав на ремонт музея деньги из какого-то фонда, с которым сотрудничала. Макар подозревал, что его просто под благовидным предлогом отослали из дома. Возможно, тетка хотела на досуге поразмыслить – она с некоторых пор стала необычайно задумчивой. Известие об убийстве фотографа лишь усугубило ее отрешенность и нервозность. А может, она хотела потолковать наедине с Марго – Маргаритой Добролюбовой. Им было что обсудить. Хотя с Марго это давалось нелегко из-за ее постоянного беспробудного пьянства. Макар знал, о чем тетка может беседовать со своей старой товаркой по сто первому километру. Насчет того дела… Насчет несчастья. Это же случилось летом три года назад. Макар тогда тоже гостил у тетки на даче – готовился к вступительным экзаменам в институт. Как все тогда страшно закричали… Он сразу подумал, что кто-то умер. Глава 17 Убийство Полковник Гущин ринулся в дежурную часть. Они все устремились за ним. – Список выезда оперативных групп, – он ткнул в компьютер дежурной части. – Ищите по адресу: улица Труда, пятнадцатое домовладение. Дежурный кликал мышью, открывая файлы дежурной части и графики выездов на происшествия. – Ничего нет, – сказал он. «Вот лгун!» – подумала Катя, ища гневным взором толстого пьяницу Мурина. – Тогда по фамилии домохозяйки фотографа Нилова ищите. Как ее там? – Маргарита Добролюбова, Федор Матвеевич, – подсказал капитан Первоцветов. Дежурный открыл новый файл. – Опять ничего нет. Полковник Гущин побагровел от злости. Кажется, «лгун» и его достал. – А, нет, подождите. Мелькнула фамилия. Добролюбова… Есть выезд. Убийство! Три года назад – 30 июня опергруппа выезжала на обнаружение трупа. Только здесь имя другое, не Маргарита, – дежурный бесстрастно кликал мышью. – Какое другое имя? – Гущин полез за очками. – Аглая Добролюбова. – Аглая?! – не удержалась Катя. Она прилипла к пуленепробиваемому стеклу дежурки, стараясь разглядеть, что там на мониторе. Гущин наконец-то отыскал очки. – Потерпевшая – Аглая Добролюбова, 19 лет, адрес места происшествия – улица Фабричная, строение девять… Башня с часами. – Гущин сдернул очки с носа. – Уголовное дело приостановлено. Так, надо сейчас же поднять это дело трехлетней давности в вашем архиве. Капитан Первоцветов зашел в дежурную часть и углубился в долгий спор с дежурным – тот не хотел отдавать ключи от архива ОВД в отсутствие ответственного сотрудника, которого в воскресенье днем с огнем… Капитан Первоцветов его переспорил, и через пять минут они уже спустились в подвал ОВД, где рядом с изолятором временного содержания находилась душная нора без окон, с железной дверью и металлическими стеллажами – картотека и висяки, отправленные в архив. Он нашел год и месяц и вытащил два толстых тома уголовного дела. В кабинете наверху, куда они все вернулись, Гущин подвинул тома к Кате.