Мы с мужем совершали ритуал: чаепитие перед спектаклем. Муж просматривал газету, прихлебывал чай из огромной чашки и сообщал мне последние театральные новости. Рассказчик он хороший, чего не скажешь о его игре. Я пила чай из чашки поменьше, с удовольствием смотрела на его красивое лицо и жалела, что он мой муж. Услышав звонок в дверь, я досадливо поморщилась — по четвергам, а был четверг, мы предпочитали проводить день вдвоем. Муж посмотрел на меня поверх газеты. — Кто бы это? — Понятия не имею, — ответила я и хотела подняться, но он опередил меня. — Сиди, дорогая, я открою, — муж у меня джентльмен. Звонок надоедливо трещал, затем хлопнула дверь, и я услышала голос моей подруги Таньки, при звуках которого меня всегда пробирает дрожь. Болтать она начала с порога, муж довел ее под руку до кухни. — Привет, — буркнула она и тут же добавила: — Я влюбилась. — Чудесно, — без иронии заметил муж. — Присутствовать можно? — Оставайся, — разрешила Танька. — Тебе полезно послушать. Что-то ты больно спокоен, друг мой, а с такой женой, как у тебя, всегда надо быть начеку. — Приму к сведению. Так что там за новый возлюбленный? Танька влюблялась, как правило, четырежды в год, вспышки приходились на средний месяц каждого сезона, она объясняла это особыми токами в крови. — Ну, так что за любовник? — подала я голос. — Что он, красив, умен? Танька подозрительно покосилась на меня. — Что-то ты бледная сегодня. — Это освещение. — Может, и освещение, а по мне, ты слишком много пялишься на своего красавца мужа. Кстати, мужчине вовсе не обязательно быть красивым, а ум ему уж точно ни к чему. — Значит, твой любовник безобразен и глуп? Танька стала сверлить меня взглядом, силясь понять, говорю ли я серьезно или дразню ее. Наверняка лицо у меня сейчас довольно глупое, зато непроницаемое. Я пользуюсь своим лицом как ширмой. Не обнаружив ничего похожего на насмешку, Танька улыбнулась. — Он чудо. — Прошу прощения, леди, — встрял муж. — Пикантные подробности будут? — Разумеется, — ответила Танька. — Тогда я удаляюсь. Терпеть не могу, когда хвалят других. Муж поднялся и, одарив меня самым нежным взглядом из своего арсенала (в театре он играет преимущественно любовников), скрылся в гостиной. — Хорош, черт, — вздохнула Танька. — Хорош, — отозвалась я. — Ну, что там с любовником? — Он из Сан-Франциско. — А где это? — Не прикидывайся. В Америке. — Серьезно? А здесь-то ему что надо? — Контракт приехал заключать. Мост будут строить. — Через нашу канавку, что ли? — Ты чего сегодня вредная такая, женские недомогания? — Да я так просто, выясняю, — мирно сказала я. — Контракт заключили? — Нет. Думаем. Уж больно круто. — Так ведь из Сан-Франциско люди едут. — Вообще-то он грузин. — Но из Сан-Франциско. Любопытно. Танька опять стала сверлить меня взглядом. — Не вредничай, родители у него эмигрировали. — Тут она лучезарно улыбнулась и спросила: — Доброе дело сделать хочешь? — Хочу, если это не дорого. — Не дорого. Пойдем в ресторан. Он меня поужинать пригласил. Но ведь как-то неудобно, верно? — Отчего ж неудобно? — Ну, у нас же вроде деловые отношения. А тут вдвоем. — Так вы ж любовники. — Да нет еще. В общем, я сказала, что приду с тобой, а он там какого-то хмыря притащит. — Ты уверена, что получится приличней? — Уверена. В шесть часов встречаемся. — Не пойдет. Сегодня в театр иду. — Что там делать-то? На мужа смотреть… Он тебе и так целыми днями глаза мозолит. Между прочим, не так уж часто я обращаюсь к тебе с просьбами. Действительно, за последнюю неделю это случилось всего каких-нибудь пять раз. — Не пойду. — Вот только попробуй, — сурово сказала Танька. — Может, от этого ужина моя судьба зависит. Позвоню. Танька отбыла, крикнув мужу: — Валерочка, котик, пока. Валера, стоя перед зеркалом, пытался завязать галстук. Он морщился и время от времени стонал: — Черт, это невыносимо. Зрелище устрашающее. Я не умею завязывать галстуки. Все, чем могу помочь в этом процессе, так это напряженно морщить лоб и повторять: — Спокойнее, милый. Наконец с галстуком было покончено. Муж довольно улыбнулся, я помогла ему надеть пиджак, стряхнула с плеча несуществующие пылинки. — Ты чудо, — сказал он и поцеловал меня в нос. Я довольно улыбнулась. Прощальный взгляд в зеркало: в профиль Валера просто бесподобен. — Какие у тебя планы на вечер? — спросил он. — Вообще-то я собиралась в театр, говорят, ты превзошел самого себя. Должна же я это видеть. Лицо любимого чуть вытянулось. Чего-то я с планами намудрила. Свинство, конечно, с моей стороны, сообщать ему об этом за два часа до спектакля. Я поспешно отвернулась и начала перебирать ноты на фортепиано — надо дать возможность человеку опомниться. В мужа я верю, он молодчина. Несколько лет назад ему присвоили «заслуженного», не зря присвоили: когда я, сосчитав до шестидесяти, повернулась, на лице его сияла самая ослепительная из улыбок. — Как это мило, что ты решила посмотреть спектакль, — бодрым голосом заявил он и поцеловал меня. Несколько минут мы о чем-то поболтали, но взгляд у него был ищущий, значит, плохи дела у человека. Я проводила его до двери и чмокнула на прощание, потом вернулась в гостиную, прихватив из прихожей телефон. Выждав сорок минут, позвонила в театр. Меня попросили подождать, а когда муж взял трубку, я чуть не плача сказала: — Валерочка, прости меня ради бога, я не смогу прийти. Мне самой страшно жаль… Я сожгла бордовое платье, да, забыла утюг… И у тебя еще хватает совести острить?.. Нет, в другом платье не могу, к тому же настроение безнадежно испорчено. Я повесила трубку. Бордовое платье придется на время спрятать, через месяц Валера все равно о нем забудет. Тут как раз позвонила Танька: — Ты мне подруга или кто? — Подруга, подруга, сейчас подъеду.