Все ж не удержался, вражья морда. Вот так одной фразой посеять недоверие и беспокойство в наших рядах. Хоть немного, но укусить, хоть чуток, но раскачать ситуацию, да хотя бы просто поиграть на нервах. Да, последователи Бронштейна-Троцкого отлично уяснили простую истину – большие дела начинаются с мелких гадостей. С делом по троцкистам никто не собирался тянуть. Считаные дни – и можно будет передавать на рассмотрение тройки. Заслужил я одобрение начальства. – Вот вижу, благотворно влияет на вас товарищеская критика, – сказал Гаевский. – Ведь можете, когда хотите. Так держать! В Москву улетело спецсообщение о еще одной выкорчеванной троцкистской группе, притом без дураков, настоящей. Кое-кто в Наркомате все же умел различать реальные результаты от притянутых за уши, и именно такие дела ценились на вес золота. После утреннего совещания я попросил Фадея задержаться. И напрямую спросил: – А тебе не кажется, что с этим троцкистским подпольем нас водят за нос? – Почему так думаешь? – Фадей вытащил свою терпкую ядреную самокрутку и закурил, пододвинув к себе массивную мельхиоровую пепельницу с надписью «ВЧК-ОГПУ». – Игрушечная организация. Троцкисты, да. Но они уже и так под колпаком были и у нас, и у москвичей. Им недолго оставалось. Ценности для оппозиции не представляют. Так, клуб обиженных властью и недооцененных. – Хочешь сказать, такими и пожертвовать не грех? – Ну да. Бросить нам на съедение. – Кому это надо? Зачем? – Надо опытному и матерому врагу. А зачем? Чтобы занять нас бесполезной работой. Отвести глаза. Вон, фокусник как работает. Ложный жест левой рукой, чтобы отвлечь внимание. А правой кролика за уши вытаскивает. – И что за кролик? – полюбопытствовал Фадей. – Отводят взор от реальной организации. И реального удара. – Тебе все мерещится удар по заводу? – Или еще что-то, – нахмурился я. – Масштабное. По мелочам такие акции прикрытия со сдачей своих не проводят. – Может, все проще? И у тебя паранойя? – А может, нет? – Ох, тяжела ты, чекистская доля, – покачал головой Фадей. – Говорила мне мама – иди в пастухи. – Еще не поздно. Если у нас тут рванет – нас туда и отправят… Что с делом «Фейерверк»? – Ничего нового. На доверительные отношения «Крикун» с нашей агентурой не идет. Стал дерганым. По улицам ходит и озирается. – Гаевский спрашивает – что мы с ним делать намереваемся? – И что ты ему сказал? – Что еще два дня мышка-наружка его таскает. Если впустую, то будем брать. – Тогда надо будет аккуратненько его изымать. – Фадей затянулся, выпустил дым. – Чтобы никто не видел и не переполошился. И вывернуть наизнанку, как дырявую шубу, мехом наружу. – Ладно, эти детали мы еще продумаем… Глава 10 Июль в наших местах выдался таким же жарким, как и июнь. И в прямом, и в переносном смысле. Солнце жарит. И дела припекают. А рабочий день не резиновый. Не хватает людей. И все невозможно держать под контролем. Но нужно. Утро. Просмотр утренних газет. Восторженные статьи о победе на выборах сталинского блока… «Севастополь – Архангельск – успешный беспосадочный перелет военных летчиц Осипенко, Ломако и Расковой…» «Именами погибших воздухоплавателей дирижабля «СССР-В6» названы улицы и школы в ряде городов нашей страны». Да, эта трагедия тронула весь советский народ. В марте этого года тринадцать членов экипажа воздушного судна Осоавиахима погибли, добровольно выполняя задачу помощи застрявшей во льдах Арктической экспедиции Папанина. Дирижабли, аэростаты, беспосадочные перелеты через добрую половину земного шара. Новые самолеты. Рекорды дальности, высоты и грузоподъемности. Советские люди рвались ввысь, чтобы расширить и так стремительно расширяющийся свой мир. Им было тесно в рамках границ государств, атмосферы и гравитации. Этот порыв звенел в воздухе тугой струной. Его ощущали все наши сограждане. Поэтому молодежь и стремилась в аэроклуб к Летчику. Но больших дел не бывает без жертв. Это неумолимый закон нашего подлунного мира… Итак, дела, дела. За последующие пару дней ситуация с «Крикуном» с места не сдвинулась. И я сказал Фадею: – Ну хватит. На завтра готовим задержание. – Каким образом действуем? – спросил он, окуривая мой кабинет своей цигаркой, как буддисты свои храмы благовониями. – Ломидзе пошлет его по комсомольским делам в фабричный райком комсомола. Там в кабинете и возьмем. У них черная лестница, по ней спустим гада. В машину запакуем. Никто и не заметит. А Шалва ему отгулы напишет. Живет Кирияк в общежитии. Отдельную комнату себе как комсомольскому активисту выбил – парень не промах. Так что даже его соседям по комнате беспокоиться не придется, за неимением таковых. Пару дней его никто не хватится. За это время он нам все, вплоть до первых дней на этом свете, вспомнит. А дальше прихлопнем всю группу. – Ну что ж. Годно, – кивнул Фадей. – Ну тогда дуй к Шалве. Договаривайся. Только в общих чертах. Фамилию фигуранта пока не называй. Во избежание неожиданностей. – Понял, – Фадей затушил о пепельницу самокрутку и вышел. А меня ждал выезд в Октябрьский район. В районе я проверил личные и рабочие дела аппарата, провел нудное и бессмысленное совещание. Призывал действовать с врагами народа решительнее, но в рамках закона. Мне внимали. Я говорил. Какая-то круговерть – вроде и время плотно заполнено делами, вот только смысла в них никакого, одно мельтешение. Вернулся в кабинет к девяти вечера. Решил перевести дух. Подошел к шкафу. Вытащил оттуда термос с крюшоном, который принес вчера Летчик. Налил в граненый стакан. – Недурно, – произнес я, отведав терпкий напиток. Тут появился Фадей. Он был не на шутку обеспокоен: – По-моему, на подходе у нас ЧП! – Что стряслось? – напрягся я. Фадей протянул загребущую руку, схватил стакан с крюшоном и, в два глотка осушив, кивнул: – Вкусно. – Ты сюда воду хлебать пришел? – взорвался я. – Что там? – «Крикун» исчез. – За ним же топтуны ходили. Я тебе две лучшие бригады «наружки» выделил. Куда он мог деться? – Обычно выходит с главного входа завода. Есть еще два выхода. Все контролировались наружной службой… Судя по всему, есть еще какие-то лазейки. На заводе его нет. – А на заводе за ним не присматривали? – «Наружка» на режимных объектах не работает. Присматривали люди местного опера. Но Ложкин говорит, после обеда «Крикун» как исчез незнамо куда, так и не видели его больше. – Веселые песни получаются. Залихватские. Потеряли главного подозреваемого… Может, объект срисовал наших топтунов? И выходит, «Николай Николаевич» засветился. «Николаем Николаевичем» мы называем наружное наблюдение. Они же «топтуны, разведка, слежка, филеры». Люди незаметные в толпе, артистичные, меняющие одежду и грим, обменивающиеся одними им понятными знаками, как масоны. И главное – зоркие, наблюдательные. Очень эффективный инструмент при бережном использовании. Вот только не всесильный. Могут упустить объект, особенно когда им говорят, что главное не проколоться. А могут и засветиться – это хуже всего, поскольку явный сигнал фигуранту: «за тобой идет охота». – Вряд ли светанулись, – покачал головой Фадей. – Там Женя Рубан старший. Опытен. Осторожен. Чувствует безошибочно, когда объект кормой начинает крутить. – Ладно, версий можно вагон нагрузить. Главное, что дальше? – Найдется эта ползучая гадина. – Не уверен… Выставляем пост у общаги. Пост у завода. Агентуру сориентировать. – Да расставлены все посты. Я ж не ребенок. – При появлении задержать. Лучше без шума, но как получится. Понятно? – Предельно… Морсу еще налей. А то в горле пересохло. – Да на! – Я пододвинул к нему весь термос. – Залейся…