– Какому особоуполномоченному? Который призывает чекиста перед врагом руки поднять и не сопротивляться, когда его потрошат? Который сотрудников НКВД ради странно понимаемой им законности под вражескую пулю готов подставить? А нет ли в этом чего-то большего, чем просто политическая близорукость? Сегодня напишу запрос особоуполномоченному центрального аппарата НКВД СССР, узнаю – в его ведомстве ныне так принято? Или это личная инициатива капитана Билибина? Билибин спал с лица. И тут же потянулся за печеньем, озадаченно и испуганно захрустев им. – Ну что ты в бутылку лезешь? – произнес он. – Ты же знаешь, есть юридическая процедура. – Вот и занимайся процедурами, а не лезь в мутные авантюры, которые тебе боком выйдут. – Я внимательно посмотрел ему в глаза. Глаза он отвел. Заграбастал еще печенья и еще отчаяннее захрустел. Вопросы он стал задавать с куда меньшим напором. А через день расследование свернул. Применение оружия правомерно. Капитан Ремизов проявил выучку и мужество, как и положено сотруднику НКВД. Эх, для красоты добавил бы, что меня наградить надо. Но уж ладно. И так сойдет. Гаевский укатил на совещание в Ленинград. Оставил хозяйство на зама по личному составу Ховенко. У меня уже неделю лежало приглашение в Москву на учебу, организуемую НКВД для руководителей областного звена. Я показал его исполняющему обязанности начальника со словами: – Москва зовет! – Ну так давай. Не посрами, – добродушно расплылся в улыбке Ховенко, поставив заковыристую резолюцию. – Напомни о нас столице. – Напомню! – вдруг с прорвавшимся чувством произнес я. – Еще как напомню. И прикусил язык, словив на себе удивленный взгляд Ховенко. Да, нервы разболтались. В последнее время говорю и делаю лишнее. С другой стороны, как же трудно сохранять спокойствие, когда дело близится к развязке. Ведь совсем скоро выявится победитель этого забега по заминированной беговой дорожке. Мне заполнили в канцелярии командировочное предписание в Москву. Да, удачно с учебой получилось. Отличный повод выехать в столицу, где у меня столько неотложных и жизненно важных дел… Глава 11 Я просто шкурой ощущал, как напряжение вокруг меня сгустилось. Будто перед грозой. А вдруг противнику придет в голову, что пускать меня в Москву нельзя? Пока добирался до столицы, ждал всего, чего угодно. Что выстрелят в спину прямо на перроне. Что бросят гранату в купе. И был настороже. Поезд трюхал до столицы четырнадцать часов. Я их провел, не сомкнув глаз, с револьвером под рукой. Даже чай не заказывал. Только все время оглядывался, как летчик-истребитель в воздушном бою, и ждал подвоха. В столице я явился в НКВД на Лубянку. Там мне дали направление в гостиницу Коминтерна, которую наркомат использовал для массовых мероприятий. Номер был на двоих и со всеми удобствами. Со мной заселили заместителя начальника Новгородского УНКВД. Это был крупный мужчина, шутник и балагур. Тут же объявил, что слышал обо мне. И о том, как мы предотвратили взрыв «Пролетарского дизеля». – Орлы! Вот это результат… Была информация, что у нас тоже нечто подобное готовят. По всему Союзу вражья сила активизируется. Будто в последний бой бросают все резервы. – Очень может быть, – кивнул я. На учебе нам читали лекции о новых методиках работы с контингентом. Сотрудники центрального аппарата и представители областей делились опытом борьбы с контрабандистами, нарушителями государственной границы. Мне это было не особо актуально, поскольку у нас границ не проходило. А вот технические новинки вызвали интерес. Нам обещали скорое появление маленьких радиомикрофонов – ставишь его в телефон, контрольный пункт в паре сотен метров, и слушаешь все переговоры в комнате. Да, будущее за специальной техникой. Между тем мне не давали покоя размышления о том, что же делать дальше? Информации достаточно, чтобы переворошить все осиное гнездо. Но вопрос один – как устроить так, чтобы этой информацией заинтересовались? А действовать надо именно сейчас. Второго шанса может и не быть. Напроситься на прием к Ежову по срочному делу государственной важности? Бесполезно. Не тот человек, что будет разбираться в деталях. Скорее прикажет для острастки кинуть баламута в камеру, а там под настроение – казнить или миловать. Да и с Гаевским какие его отношения связывают – неизвестно. Нет, это не вариант. Я заглянул в прокуратуру. И узнал, что мой друг и покровитель Демидов в отъезде, в Средней Азии, похоже надолго. А я на него рассчитывал. Тогда плюнул на все. Вечером в гостинице засел за письмо. С собой заготовленные конверты с посланиями не брал. Такие вещи в кармане не таскают. Поэтому пришлось творить заново, потратив на это половину ночи. Сосед по комнате интересовался, чего мне не спится в ночь глухую. Я отговорился: – Отчет готовлю. Закончив, запечатал сей образец эпистолярного жанра в конверт. Половина дела сделана. Конечно, выглядели мои действия как-то нелепо и жалко. Старый опытный чекист, агентурист, кавалерист-рубака не нашел иного способа повлиять на ситуацию, чем подметные письма. Но ведь реально это был единственный действенный способ. Дело по «Пролетарскому дизелю» – это отлично состряпанный документ, который своей художественной реальностью теснит реальность настоящую. У него своя логика. И своя непоколебимая сила. Это новый пласт действительности, который зажил своей жизнью и не зависит уже ни от Гаевского, ни от Граца, ни от меня. Ни от самого Ежова. Бумажные ловушки крепче капканов и силков. Можно до скончания века приводить доводы, писать рапорта, бегать по инстанциям, в голос кричать, что ошиблись, призывать к справедливости и пролетарской бдительности. Все равно реальность документа пересилит реальность жизни. Тут Гаевский прав – дело написано пером и вырублено топором. Единственный способ разрушить это наваждение – резкая и острая, как сабельный удар, вышестоящая воля тех, кто способен разобраться и имеет право на самостоятельное, без оглядок, решение. Руководящий удар кулаком по столу и окрик: «Вы что творите!» – способны вернуть все на свои места. Только таких людей очень немного. Движимый этой простой идеей, я отправился на Старую Площадь, дом 4. И передал конверт моему знакомому. Тот по моей просьбе пообещал положить его на стол кому-то из близких к самому верху руководителей секретариата ЦК. – А почему не в комиссию партийного контроля? – спросил знакомый. – Там Ежов председательствует. Думаю, ему мои записки будут костью в горле. – Понятно, – нахмурился знакомый. – Что-нибудь придумаем. – Сильно на тебя рассчитываю, – я пожал ему руку, крепко, со значением. И прямо физически ощутил, насколько эфемерны мои расчеты. – Это вопрос жизни и смерти. – Не бойся. Мы еще с тобой поживем. Ну вот и сожжены мосты. Теперь остается только ждать… Я пробыл в Москве еще пять дней. С надеждой ожидая, что меня пригласят в ЦК. И спросят: «А чего это я за письмецо им накатал?» А потом – или под арест, или начнут разбираться. Но тишина мертвенная. Не происходило вообще ничего. Кроме лекций. И вот командировка закончилась. Ехал я домой с ощущением надвигающейся катастрофы… Глава 12 В родные края вернулся ранним утром. Забросил на квартиру чемодан. Переоделся в белую рубашку и выглаженные брюки. И отправился на работу. Там прямо на пороге меня огорошили новостью. Три дня назад арестовали директора завода «Пролетарский дизель» Алымова. Вообще-то я просчитывал нечто подобное. К сожалению, мои худшие прогнозы сбылись. Дело «Дизеля» разворачивалось по самому худшему сценарию. Ну а что? Алымов отлично подходил на роль главного вредителя и предателя – уж народ одобрит. Не любят у нас выскочек. Стереотип – предатель обязательно должен быть высокомерным, противным и носить пенсне и бородку. А тут попадание в образ абсолютное. Народ готов многое простить, но не пренебрежение трудовым человеком. Только один момент. Я прекрасно знал, насколько много держалось на худых плечах этого желчного и неуживчивого человека. Его энергией и подвижническими стараниями производилась продукция, которую не грех представить в Германии и САСШ. И его арест был сокрушительным ударом по заводу. А дальше что? Скорее всего, пойдут аресты в других регионах. Вредительская организация будет всесоюзного масштаба. Грац об этом позаботится. После обеда меня вызвали на совещание к Гаевскому. Начальник Управления был доволен жизнью и благодушен. Грац докладывал о ходе расследования по «Пролетарскому дизелю». Говорил в целом то, что я и ожидал от него услышать. – Далеко щупальца этого контрреволюционного спрута простираются. Уже и в Москву в Наркоматы. И на Кавказ. И ведь там все проворонили умело замаскировавшихся врагов. А мы их – раз, и за хвост! – Мне сам народный комиссар Ежов звонил, товарищи, – проинформировал торжественно Гаевский. – Поздравлял с успехом. И призывал не сбавлять революционного напора. Господи, как хорошо, что я не полез на прием к наркому. Уже был бы записан в двурушники. – Ну а что вы скажете, Ермолай Платонович? – обернулся ко мне с улыбкой Гаевский. – Небось завидуете в глубине души успеху товарищей. Ничего, здоровая зависть – это чувство боевое. Стимулирует на подвиги. Жду от вас не менее впечатляющих результатов. Я знаю, вы можете. – На учебе выступали товарищи из ЦК, – подал голос я. – И особое внимание уделяли поиску достоверных доказательств. К сожалению, участились случаи, когда ценных специалистов арестовывали по надуманным основаниям. Так что семь раз надо мерить, а один отрезать. Грац саркастически хмыкнул. – Еще что довели до вас? – полюбопытствовал Гаевский. – Главная задача – усиление агентурной работы. Агентурные данные должны совпадать со следственными материалами. Иначе могут быть фатальные ошибки. Грац заерзал, будто шилом ткнули. – Агентура! Где была ваша агентура хваленая, когда под носом такое вражеское кубло наличествовало? Одни врага под носом проспят. А в других потом пули и гранаты летят, – он гордо приосанился. – Проспали? – посмотрел я на него удивленно. – Это, надеюсь, не в мой огород камень? Я сплю мало. А с вашими бурными фантазиями скоро вообще сон потеряю. – Товарищи! – поднял примирительно руку Гаевский. – Делаем одно дело. А ругаемся, как классовые враги. Работать надо, а не болтать… В полдевятого я сказал Фадею: