– “Обратный дракон”? – произносит посол с удовольствием. Дон кивает. Все шло по теории – до поры до времени. Быстро диктует ходы. – Знаете эту систему? – Да-да, разумеется, – посол знает. Не знает он ничего. Дон, когда руководил своими заводами, многих неприятностей избежал, потому что чувствует такие вещи – когда ему лгут. Он приходит во все большее раздражение: – Я готов страдать, но дайте мне за мои страдания хоть какой-нибудь материал! Нет, давит, давит, давит, играет, как автомат! Мне семьдесят пять, я не могу считать так, как он! Большой мастер! Вижу, он вам понравился. – Да-а… – Посол подыскивает слово, давно им, конечно, найденное. – Есть в нем такая, знаете ли… Он хочет сказать – “размашистость”, но Дон перебивает его: – Скажите прямо – авантюрист. Я проверил: нет шахматиста по имени Мэтью Айванов. – Дон, у них свой алфавит. Помните, на майках – си-си-си-пи? – Деньги нужны вашему си-си-си-пи, вот что! – Деньги? Зачем Мэтью деньги? – Ал, зачем человеку деньги? – Мне это, откровенно говоря, не приходило в голову. Что он, думает Дон, спятил? Как Джереми? Зачем же они, раз им деньги нужны, размышляет посол, политику свою так задешево продали? – Русские много страдали в нынешнем веке, – произносит посол задумчиво. – Этот, что ли, страдал? Посол продолжает: – Я, возможно, не должен вам сообщать эти сведения, но несколько лет назад русские продали свою внешнюю политику за сумму в миллион, поверьте мне, в миллион раз меньшую, чем мы готовы были им заплатить. Оба молчат в удивлении. Дон – от размеров суммы – надо же! – миллион – единица и шесть нулей, каковы же наши возможности?! Дипломат – от того, что Дону это все рассказал. – Я понимаю, – прерывает молчание посол, – требуется сохранить турнир. А не отменить ли призовой фонд? – У нас не богадельня, Алберт. Мы не против сильных игроков, нет. Надо только, чтоб они вели себя подобающе. – Значит, – вздыхает посол, – придется писать регламент, устав, правила. И не так, как сейчас: победителю – все, а, – изображает рукой ступенечки, – восемь тысяч, пять, три. Первое место, второе, третье. – Да, да, придется, – кивает Дон. – И будьте уверены, в следующий раз к нам заявятся трое таких, как этот… как Айванов. Из вашей любимой си-сиси-пи. Дон прав: конечно, их детище, их затея, турнир, – под угрозой. Там, где приходится устанавливать правила… Теперь это повсеместно, даже в семейной жизни. Вот живут они с Доном со старыми своими женами, безо всяких письменных обязательств. Надо бы им встретиться всем четверым в Нью-Йорке, в Карнеги-холл сходить или – на “Янкиз”… Либо пригласить их к себе – показать коллекцию. Посол собирает сов – фарфоровых, глиняных. Сова – символ мудрости. Есть и несколько превосходных чучел. – Дон – любимая река русских. Возможно, это вас с ними как-нибудь примирит. Quietly flows the Don, – произносит он с удовольствием – “Тихий Дон”. – А вы, Дон, совсем не тихий. – Посол щурится в иллюминатор, что он надеется там увидеть? * * * И тут случается происшествие, которое запомнится всем троим его участникам, а если считать стюардессу, то – четверым. Сзади – там, где в салоне первого класса расположен ватерклозет, – раздается шум. Туда быстро проходит человек, мужчина, запирает за собой дверь. Стюардесса виновато смотрит на пассажиров, разводит руками: бывает. Остальные туалеты заняты, кому-то внезапно приспичило, вот и рвется он в первый класс. Вскоре, как-то уж слишком быстро, слышится шум воды, мужчина выходит из туалета, и Дон с Албертом видят, что это сам Мэтью Айванов – молодой человек, лет двадцати пяти. Заметив недавних своих соперников, молодой человек улыбается, у него очень белые зубы, но улыбка все равно получается нервная, жалкая. Тут и Дон, и посол, и, разумеется, стюардесса производят какие-то движения и восклицания, а тем временем молодой человек занимает кресло второго ряда возле прохода, наискосок от Дона с послом, хотя поначалу он вроде бы даже отпрянул, – видно, ему не хотелось встречаться со стариками, но и бежать от них тоже показалось неправильным. Единственным, кто мог сделать приглашающий жест, был посол, не Дон и, конечно, не стюардесса. Та стала пытаться прогнать незваного гостя назад, в хвост, но, заметив, что он, по-видимому, знаком ее пассажирам, остановилась. Молодой человек тоже, если и проявил агрессию, то поначалу – лишь к ней. Почему бы ему, собственно, не посидеть в широком удобном кресле, а? – Потому что у него билет в экономический класс, говорит стюардесса. – И что же? Разве он кому-то мешает? Разве лишает других хоть части приобретенных ими удобств? – Тем не менее, говорит стюардесса, это несправедливо. Несправедливо по отношению к тем, кто сидит в экономическом классе, и особенно – к купившим билет в первый класс. Несправедливо и аморально. – Аморально! – чему это молодой человек так рад? – Господин Александер, – обращается он к послу, – вы поддерживаете это мнение? Посол разводит руками. Можно понять его жест по-разному. – Ясно, что не положено, но – аморально?! – Молодой человек воодушевлен. – Вспомните про работников в винограднике: “Или глаз твой завистлив оттого, что я добр?” Посол, знаете эту историю? Дон – как-то мало он участвовал в ситуации – бьет с размаху по столику: – Леди права. Это несправедливо. – Красный, сердитый стал, как когда продавал подшипники. Молодой человек поднимается. Посол сухо ему говорит: – Мы уважаем ваше умение играть в шахматы, Мэтью, и были бы рады продолжить знакомство. Но не сейчас. – Он все-таки пробует улыбнуться: – Желал бы я знать русский не хуже, чем вы английский! У вас были отличные учителя. Молодой человек произносит: – Да, превосходные. И учебники – высший сорт. Как сейчас помню: “Что это за шум в соседней комнате? Это мой дедушка ест сыр”. Алберт – опытный дипломат, умеет держать удар. Сейчас он придумает, что ответить. Но отвечать не приходится – молодой человек ушел. После отбытия гостя старики пробуют склеить разорванный им разговор. Дон спрашивает: – Что за басня – про виноград? – Притча. Кажется, от Матфея. Мэтью. Вот ведь! Проклятие. Их основательно встряхнуло последнее приключение. Все-таки пожилые люди. – Откуда такое знакомство с Писанием, Алберт? – На дипломатической работе, – отвечает посол, – волей-неволей сделаешься демагогом. – Понемногу обаяние его восстанавливается. * * * Молодой человек занимает свое место в хвосте. Самолет приступает к снижению. Скоро в иллюминаторе показывается статуя Свободы – мощная женщина с книгой и с факелом. Спинки кресел приведены в вертикальное положение. – Америка – самая свободная страна в мире, – повторяет Дон, глядя на статую из-за плеча соседа. Посол смотрит на огромное изваяние – никто-то этой бабе не нужен, думает он, ничего-то у нее не дрожит. Дон спрашивает: – А вы, Алберт, какую религию практикуете? Дипломат отвечает с внезапной грустью: – Я не верю в Господа Бога. – И прибавляет зачем-то: – Сэр. Один – один Я не сразу понял, с кем разговариваю. Матвей. Путанно объясняет, откуда у него мой номер. – Ах, вы сын… – Да-да, сын. Растерянный молодой человек: в чем-то мы, видно, уже не оправдали его надежд. Когда уезжаешь, теряешь не родину – заграницу. Спрашиваю Матвея, как там отец. – Ничего, говорит, жив пока.