— Лучше ты мои попробуй, — говорит Джойс. — Ладно. Дедушка, дядя Ибрагим, но вы-то точно заметили. — Я заметил, — кивает Рон. — Но на случай, если мы с тобой заметили разное, лучше ты первый скажи. Кендрик тянется к экрану. — Вот, смотрите, там, где он открывает дверцу. Ибрагим прокручивает запись до нужного места и останавливает. Все четверо переглядываются. Рон качает головой и пожимает плечами. — Видите, он тянется к замку, — настаивает Кендрик. Это они видят. — И у него просвет между рукавом и перчаткой. Все наклоняются ближе. Действительно, просвет, рукав съехал к локтю. — А вот и подсказка! Близорукие склоняются еще ниже, дальнозоркие откидываются назад. — Что там, милый? — спрашивает Элизабет. — На нем браслет дружбы, который Джойс связала. На запястье открывающего ячейку неизвестного — неумело сплетенная полоска шерсти, усыпанная пайетками. Все присутствующие опускают глаза на свои запястья, потом устремляют взгляды на Джойс. Джойс тоже смотрит на свой браслет, а затем на друзей. — Что ж, это здорово сужает круг подозреваемых. Глава 54. Джойс Вы ни за что не догадались бы! Кендрик смотрел записи из камеры хранения. Рон с Ибрагимом считают это подходящим занятием для восьмилетнего ребенка. Так или иначе, он высмотрел на человеке в мотоциклетном шлеме один из моих браслетиков дружбы! Сразу понятно, что это моя работа. Думаю, их никто не вяжет так, как я. Вообразите, что за веселье после этого началось. Кто этот мотоциклист? Ибрагим составил список всех, кому я всучила браслетики. Прямо скажем, мафиози среди них не было. Но тут Рон себя показал. Выдал сложный сюжет, в котором я соблазняю в микроавтобусе престарелого итало-американца. Мы все всласть похихикали. Это было бы занятно, случись на самом деле. Рон заметно разочаровался. Мы четверо, конечно, тоже попали в список, как и Кендрик. Можете себе представить, что преступником оказался бы Кендрик? В книжке так и произошло бы. Наверное, здорово попасть в какой-нибудь роман. Держу пари, в книжке мое бедро не болело бы так сильно. Помимо нас, набралось несколько более интересных имен. Например, браслет от меня получила Сью Рирдон. Могла это быть она? Если Дуглас рассказал ей, где оставил алмазы? Хотя Элизабет уверена, что Сью забрала бы пакетик из-под чипсов. Лэнс? Маловероятно, что Дуглас ему сказал, зато более вероятно, что он оставил бы пакетик. И у Шивон, мамы Поппи, такой браслетик есть. Мог Дуглас сказать Поппи, а та — своей маме? Шивон на вид скромная тихоня — но вообще мы все такие. Мартин Ломакс? Но ему я дала браслет уже после того, как камера записала события того дня. И конечно, не мне говорить, но я уверена: этот браслет сразу после нашего ухода отправился в помойку. Я, кстати, переправила его пять фунтов в «Жить с деменцией». Кассирша в банке, судя по лицу, тоже много лет не видела чеков. Так, кто еще? Несколько человек из поселка. Колин Клеменс, Гордон Плейфейр, Джейн из Ларкина — та, у которой роман с Джоффом Уиксом (как будто мы все слепые и не знаем об этом). Вообще-то свой браслет она подарила Джоффу, так что и его надо бы учесть. И еще, конечно, Богдан. Чуть не забыла о нем. Мы проговорили битый час. Кто, почему, когда, как? Потом приехал таксист Марк. Кендрику пора было возвращаться домой. Все мы крепко обнялись на прощание! Ибрагим задремал — он не в лучшей форме, — поэтому мы с Элизабет ушли. Рон сказал, что проводит Кендрика и вернется к нему смотреть фильм. А теперь — только между нами. Я как раз распрощалась с Элизабет, когда меня осенило. Сообразила, как точно можно опознать мотоциклиста. Я готова была окликнуть ее, но подумала: нет, Джойс, хоть раз в жизни выступи соло. Попробуй обойтись без Элизабет. И вот сегодня утром я на микроавтобусе уехала в Файрхэвен. Прошлась теми же улочками до Файрхэвенского вокзала. Немножко медленнее, чем в тот раз, потому что Элизабет вечно гонит как на пожар. Я знаю, что она не нарочно, но так уж получается. Я прямиком отправилась в камеру хранения и, как и надеялась, застала на месте милую девочку со стрижкой и наушниками. Она меня даже узнала, что очень приятно! Меня никто никогда не узнаёт. Она сняла свои безмолвные наушники, и я спросила, как у нее дела, а она ответила «спасибо, хорошо». Я поинтересовалась, отвязался ли от нее управляющий из «Косты», а она сказала, что пристает хуже прежнего и даже предлагал довезти ее домой на мотоцикле. Я заметила, что мой опыт общения с мужчинами на мотоциклах довольно скуден, и мы обе посмеялись, как будто знаем жизнь, хотя ни она, ни я не знаем. Она предположила, что мне нужно что-то взять из своей ячейки, а я сказала, что мне кое-что нужно от нее и забавно, что мы как раз заговорили о мотоциклистах. Тогда она стала слушать внимательнее. Видите ли, когда я вчера попрощалась с Элизабет, в моей голове мелькнула мысль: эта девочка в камере хранения, кажется, серьезно относится к делу и работает как следует. Я подумала, что она ни за что не пропустила бы к ячейкам человека в мотоциклетном шлеме. И оказалась права. Она извинилась, что не запомнила того дня, о котором шла речь, — работа у нее, если ее послушать, ужасно скучная, — но подтвердила: да, она никогда никого не пропускает, пока не увидит ключ и лицо. Если придет человек в шлеме, ему придется шлем снять. Я спросила, есть ли над ее местом камера наблюдения, и оказалось, есть, потому что сотрудника, который работал до нее, уволили за просмотр порнографии на ноутбуке. Она заметила, что не винит его, дни здесь тянутся очень медленно. Я ее поблагодарила, а она спросила, почему я всем этим интересуюсь, а я — мол, не могу сказать, так как дело здесь государственное. Видели бы вы ее лицо! Разве решилась бы я заявить такое, будь рядом Элизабет? Не думаю. Надо почаще полагаться на себя. После я той же дорогой, что и в прошлый раз, дошла до полиции — хотела рассказать Донне о камере наблюдения. Конечно, я постоянно забываю, что Элизабет всегда известно, когда Донна дежурит; я же Донну не застала. Так что, может быть, не следует полагаться исключительно на себя. Это как ходьба по канату. Вернувшись домой, я рассказала Элизабет, чем занималась, и она порадовалась моей изобретательности, но и расстроилась из-за того, что сама не догадалась. «Почему ты не поделилась со мной, Джойс?» — спросила она, а я ответила, что мне это только в автобусе пришло в голову. Тогда Элизабет назвала меня страшной вруньей, и, конечно, она права. Я ей обещала, что больше не стану действовать в одиночку, а она посоветовала не давать обещаний, которые я не сумею сдержать. Элизабет послала Донне сообщение насчет камер, так что мы, вполне вероятно, скоро выясним, кто открывал ячейку. И надеюсь, это поможет узнать, кто убил Дугласа и Поппи. Глава 55 Куперсчейз невероятно хорош в лучах позднеосеннего солнца. Одна из лам с любопытством наклоняет голову и тянется к Донне из-за белого заборчика. Донна кивает ей, желая доброго утра. На озере справа от нее гусь промахивается мимо берега и плюхается брюхом в воду. Она готова поклясться: он огляделся, пытаясь понять, не заметили ли такого позора другие гуси. Впереди на лавочке сидит женщина с тростью, подставляя лицо солнцу. Донна задумывается, не одиноко ли ей, но к женщине тут же подсаживается мужчина в панаме, держащий в руках бутерброды и две газеты. Ему — «Дэйли мейл», ей — «Гардиан». Как это они продержались столько лет, гадает Донна. Конечно, сердцу не прикажешь. Она обгоняет еще одну парочку, держащуюся за руки, — оба с улыбкой желают ей доброго утра. Они идут по тропинке, чтобы посидеть у озера. Когда же у Донны будет тот, с кем она сможет пройтись, взявшись за руки, и посидеть у озера? Ближе к поселку дорожка расширяется. Крайнее здание — хоспис «Ивы». Донна была в нем, когда Элизабет решила познакомить ее с Пенни — бывшей полицейской и лучшей подругой Элизабет. Ее, конечно, уже нет. Там лежат какие-то другие несчастные. Попадет ли туда когда-нибудь Элизабет? Или Джойс? Или Рон? Уж точно не Ибрагим. Расстроившись от мысли, что кто-то из них может до такого дойти, Донна обходит «Ивы», не поднимая головы. Дом Ибрагима — впереди, слева от нее, за пылающим осенними красками сквериком. Дама в ходунках сторонится, пропуская Донну, и говорит: — Выше голову, милая, может, ничего и не случится. Донна неловко улыбается в ответ. «Может, ничего и не случится». Ну да, в том-то и беда. Поднимаясь по лестнице, Донна не в первый раз задается вопросом: что она здесь делает? Тяжелые времена случаются у всех, правда? Любой из нас порой чувствует себя подавленным. Но не каждый ведь бросается выплакивать свои беды психотерапевту? Там, откуда она родом, это не принято. В Стретеме не ходят на терапию. Можно поплакать на плече у друга. И услышать от него: «Соберись!» Но в Файрхэвене у Донны нет друзей, потому она сюда и пришла. Поднявшись на площадку, Донна видит открытую дверь. Ибрагим уже немножко передвигается по комнате и встречает ее нежнейшими объятиями. — Садитесь, садитесь, — просит Донна. Ибрагим, опираясь на подлокотники, с неуклюжей грацией опускается в кресло. Донна садится напротив — в потертое кресло под картиной с лодкой. Обычная сотрудница полиции, невзначай навестившая доброго знакомого, а то, что он еще и психотерапевт, — это случайность. Нет, она не затеет личного разговора — теперь, когда она пришла сюда, эта идея кажется ей глупой. Они всего лишь посмотрят видео с камер. С ней все в порядке, просто загрустила чуток. — Рада видеть вас не в постели, — говорит Донна. — Боли уже не мучают? — Уже меньше, — отвечает Ибрагим. — По-настоящему больно, только когда дышу. Донна улыбается.