— Давайте посмотрим записи с камер наблюдения? Я подумала, вам это будет приятно. Ибрагим кивает. — В свое время, в свое время. А пока расскажите о своей боли, Донна. — Моей? — со смешком повторяет Донна. Ну ничего себе, это вот так происходит? Так начинается сеанс терапии? — Да. — Со склоненной набок головой Ибрагим напоминает Донне встреченную недавно ламу. — Что у вас болит? — Растянула запястье в спортзале, а больше ничего и не беспокоит, — говорит Донна. И зачем она пришла — тратить впустую время Ибрагима? — Правда? — спрашивает Ибрагим. Ну скорее отмечает, чем спрашивает. На столике рядом с его креслом лежит большой блокнот. Ибрагим тянется к нему, а из кармана рубашки достает ручку. Так-так… — Я не хочу тянуть из вас слова, Донна, — объясняет Ибрагим, — но новую запись вы вполне могли посмотреть сами. Или прислать ее мне. Или собрать нас всех. Но вы просили встречи наедине. — Хотела узнать, как у вас дела, — оправдывается Донна. — Вы очень добры ко мне, — кивает Ибрагим. — Это не удивительно, вы добрая женщина. К счастью, мне тоже интересно знать, как у вас дела. Так что можем немножко поболтать, выяснить, как дела у обоих. Ибрагима не одурачишь, так что деваться некуда. Кто она сейчас — Гвинет Пэлтроу? Донна откидывается на потертую спинку старого кресла и закрывает глаза. — Хорошо. Это же не настоящий сеанс, правда? Просто дружеский разговор. Ибрагим смотрит на часы. — С чего вам хотелось бы начать? С отъезда из Лондона? С вашей мамы и Криса? Донна запрокидывает голову и с силой втягивает носом воздух. — Может быть, начнем с одиночества? — предлагает Ибрагим. Глаза Донны закрыты, но слезы все равно просачиваются. — Больно? — спрашивает Ибрагим. — Только когда дышу, — говорит Донна. И задумывается о том, как чувствует себя в это утро Крис. Глава 56 За бетонным столиком перед Королевским судом Мейдстоуна сидят три человека. Здание суда похоже на отель «Тревелодж» восьмидесятых годов — тот, что у придорожной станции техобслуживания. Крис здесь — по долгу службы, но он и так пришел бы полюбоваться на то, как судят Райана Бэйрда. Крис видел много заседаний Мейдстоунского суда. На первом слушалось дело члена местного совета — тот голышом расхаживал по вагону поезда, а потом обвинил в своем поведении лекарство от сенной лихорадки. Тот человек теперь депутат. В последний раз судили паралимпийку, пойманную на краже яиц из гнезд редких птиц. Она явилась в суд со своей бронзовой медалью, но все равно была признана виновной. А дела Райана Бэйрда он ни за что на свете не пропустил бы. Улики, правда, не слишком надежные. Кокаин и банковская карта в туалетном бачке? Анонимная наводка? Иногда обстоятельства вынуждают к этому. Раньше Крис ничего подобного не делал. Клуб убийств по четвергам с каждым днем все дальше уводит его с прямой дорожки. Единственная цель — отомстить за Ибрагима. В последний раз Крис видел Ибрагима жестоко избитым, и от того, как стойко, без жалоб старик держался, становилось еще тяжелее. Никому не будет хуже, если Райан Бэйрд окажется за решеткой. Так что предстоящий суд сулил чистое удовольствие, но у Криса имелась и другая, менее приятная причина присутствовать. Конни Джонсон. На что она способна? Может ли она действительно причинить зло Патрис? Это немыслимо. Как ее остановить? Кто ему поможет? Обратиться к Элизабет он не мог. Элизабет велела бы предупредить Патрис, а он не собирался этого делать. Он уверен: да, так было бы правильно, это был бы смелый поступок — однако Крис не хотел действовать прямолинейно. В пятьдесят один год мужчина не способен очертя голову бросаться в бой. Поэтому он обратился к Рону. Голубь все ближе подбирается к Роновой картошке фри. Рон по дороге в суд, конечно, заглянул в «Макдоналдс». Он отгоняет птицу, но та упрямо сидит на столике, кося глазом то на него, то на картошку, — дожидается, пока Рон отвлечется. — Даже не думай, приятель, — советует Рон голубю и обращается к Крису: — Сдается мне, все голуби — тори. — Вот это теория, — усмехается Крис. — Неприятная она, стало быть, особа, — продолжает Рон. — Эта Конни Джонсон. Богдан, третий за их столиком, кивает. — Хотя, как я слышал, недурна собой? — интересуется Рон. — По-английски недурна, — пожимает плечами Богдан. — Не по-польски. После Рона Крис позвонил Богдану. Наблюдение за гаражом Конни Джонсон зафиксировало, что Богдан нанес ей визит и вышел с пакетом. Крис тогда решил, что с Богданом следует побеседовать, задать несколько вопросов. Но когда пакет обнаружился в бачке у Райана Бэйрда, все вопросы отпали. Тем не менее Богдан, очевидно, знаком с Конни Джонсон и может оказаться полезен, поэтому Крис и его пригласил: «Ждите меня в Мейдстоуне, будет интересно, Элизабет не говорите». — Возможно, это только слова, — размышляет Крис. — Вам не кажется, что она просто пугает? И ничего не сделает Патрис? — Не знаю, — кривится Богдан. — Она творила вещи и похуже. — Хуже, чем убийство моей любимой женщины? — говорит Крис. — Она убила братьев Антонио, вы же в курсе. Причем собственными руками, располосовала надвое на глазах друг у друга… — Господи! — вырывается у Криса. — Между прочим, если у вас есть хоть какие-то доказательства, вы знаете, где я работаю. Богдан смеется: — Не разговаривай с полицией. Такой закон. — Благодарю за доверие, Богдан, — кивает Крис. — Мы все устроим, — обещает Богдан. — Верно, Рон? Рон тоже кивает. — Она чертовски много себе позволяет, — замечает он. — Я такой фигни не потерплю. — Только без криминала, — просит Крис. — Криминал — это что такое? — осведомляется Рон. — То, что противоречит закону, — объясняет Крис. — Проще простого. Рон качает головой: — Крис, старина, ты ужасно ошибаешься. Между законным и незаконным — тонкая грань. Вот, к примеру, восемьдесят четвертый год. Демонстрация в Ноттингемшире перед шахтой Мэнтон — против увольнения полутора тысяч шахтеров, за спасение угольной промышленности. — В Англии были угольные шахты? — удивляется Богдан. — Правительство Тэтчер принимает чрезвычайный закон, который запрещает проводить пикеты у чьих-то шахт. А мы все равно не уходим, мы стоим на своем. Дело принципа. Полиция действует щитами и дубинками, а мы стоим твердо. Не отбиваемся, но и не расходимся. Досталось всем и каждому, многих отколошматили в кузове фургона. На следующее утро — суд, «нарушение порядка», по двести фунтов штрафа. Судимость и сотрясение мозга. Так вот, простите старого левака, но я не назову то, что мы делали, криминалом. По-моему, мы действовали правильно. — Времена были другие, Рон, — объясняет Крис. — А спустя неделю, — продолжает Рон, — один из наших находит в библиотеке адрес главного констебля Ноттингемшира. Его вскоре после того сделали каким-то там лордом. В общем, нашли его адрес, и на следующий день чей-то зять или кузен проехался на бульдозере по его участку, въехал в пристройку. И вот это, точно вам скажу, было незаконно. Так что грань здесь тонкая. — Хм-м-м. — А Джейсон, когда снимался в «Выгодной сделке», — продолжает Рон, — узнал, где будет проходить аукцион, и подбил двух приятелей торговаться друг с другом за все, что он продает. Гари Сенсон — вы его не знаете, за ним числятся вооруженные ограбления, но на севере, — в результате заплатил сто шестьдесят фунтов за серебряную зажигалку, которая Джейсону обошлась в десятку, и Джейсон стал победителем шоу. Это криминал? Если все деньги в итоге пошли в фонд «Рассеянный склероз»? — Ну… — начинает Крис. — Мы это к тому, — Богдан возвращает разговор к основной теме, — что вы в надежных руках. Крис кивает. — И тем не менее, пожалуйста, без убийств. Но если вы найдете способ ей помешать, сами понимаете — любая помощь будет принята с благодарностью.