Вик засмеялся. Ему явно платили в том числе и за это. — Надо нам с тобой как-нибудь поболтать о литературе, приятель. Я же бросил пить, времени теперь полно. Ты бегать любишь? Мы с Виком каждое утро пять миль пробегаем. Сегодня утром уже пробежались по Центральному парку. Вик когда-то играл в нападении за «Брюинс»[3]. Вик бесстрастно смотрел на меня сверху вниз, но я не трусил, твердо зная, что в честной драке продержусь против него не меньше двух десятых секунды. Я повернулся к Санни. — Мы можем поговорить наедине? Он подергал золотую цепочку, затерявшуюся в зарослях на груди. — Вик, подожди в лимузине. Вик вышел. Лулу опять лихорадочно залаяла, не покидая своего убежища под столом. Санни расчистил место на диванчике и уселся. — Тебя как лучше называть? Стю? — Хоги. — Как Кармайкл?[4] — Как сэндвич[5]. Он подозрительно прищурился. — Шутишь? — Нет. — Тогда ладно. Никогда не шути с шутниками. Знаешь почему? — Нет. — Мы легкоранимые. В душе. Что тебя тревожит, Хоги? Что не так с моим предложением? — Все так. Просто это как-то внезапно. Мне надо решить, действительно ли я хочу за это браться. — А чем ты сейчас занят? — В профессиональном смысле почти ничем. Но придется на несколько месяцев уехать из города, и… — У тебя туг девушка? — Сейчас нет. — Ты, говорят, был женат на Мерили Нэш. — Да. Он покачал головой. — Это тяжело, я знаю. У меня за спиной два распавшихся брака. В глубине души всегда считаешь, что сам виноват. — Я сам виноват. — Не будь так строг к себе, парень. Мне врачи в Бетти-Фордовском центре[6] сказали очень важную вещь, я ее накрепко запомнил: вину признай, а стыдом себя не терзай. — Вам, небось, и футболки с таким слоганом выдавали? — А ты мрачный. — А вы наблюдательный. — Ты слишком молод, чтобы быть таким мрачным. Придется тобой заняться. Я, знаешь ли, и сам одно время был такой вот кислый, но теперь у меня гораздо более позитивное отношение к жизни. — Насчет вашей книги… — Ну? — Почему вы решили ее написать? — Хочется облегчить душу. — Расскажете правду? — А как же иначе-то, приятель. Готов выложить все как на духу. Правда прежде всего, если тебя именно это беспокоит. Я весь твой на столько, на сколько понадобится. — Он вскочил на ноги, зашел в кухню, потыкал пальцем посуду в раковине и вернулся обратно. — Это часть процесса моего исцеления, понимаешь? Для меня это очень важно. Нет, я тебе голову морочить не буду — мою карьеру не мешало бы встряхнуть. Мне нужна известность. И бабки. Но это все вторично, главное — правдивый рассказ. — Моя агентесса сказала, что вы никак не можете найти подходящего писателя. Почему? — Потому что все эти голливудские ребята, которые пишут про шоу-бизнес, — лживые ублюдки. Их интересуют только всякие гадости, негатив. Печатают вранье, а все, кто читает этот мусор, принимают его за чистую монету. И еще надеются, что я буду с ними сотрудничать. Они просто продажные твари, которые прикрываются конституционным правом на свободу слова. Ты-то настоящий писатель. Ты пытаешься докопаться, чем человек дышит. Вот это мне и нужно. — А другие источники использовать планируете? — Это какие? — Я смогу поговорить с вашим бывшим партнером? Стоило мне упомянуть Гейба Найта, как Санни напрягся. Секунду он помолчал, потом выпятил нижнюю губу, словно ребенок, — его фирменное выражение лица — и сказал: — К Гейбу не суйся. Это единственное незыблемое правило. Услышу, что ты хоть раз с ним разговаривал, — сразу уволю. — Почему? — Потому что не хочу, чтобы он имел к этому отношение, — отрезал он, багровея. — Но вы расскажете, почему вы разошлись? — Расскажу. А со всеми остальными можешь разговаривать. Спрашивай у них что хочешь. Конни, моя первая жена, — мы с ней дружим последнее время. Вик — он был рядом со мной в самые трудные годы. Мой юрист. Ванда. Можешь поговорить с Трейси, если найдешь ее. Последнее, что я о ней слышал, — она в Тунисе, живет с каким-то принцем. — Закончила карьеру в шоу-бизнесе? — Сиськи обвисли, так что закончила. Санни сделал паузу, ожидая, что я засмеюсь. Он не сомневался, что я засмеюсь, — тридцать лет успешной карьеры комика выработали у него такую привычку. Но меня всегда трудно было рассмешить. Это, видимо, немного огорошило Санни, и он переключился на серьезный тон. — Эта баба меня едва не добила. Я ее любил, все для нее делал. Такая красивая, такая лапочка, всю душу ей отдал. А она в один прекрасный день собрала вещички и свалила без предупреждения. Сказала, хочет найти себя. — Он тяжело вздохнул — ему явно было больно об этом вспоминать, — но тут же заговорщицки подмигнул в стиле «между нами, мальчиками». — Да чего там искать-то? — Он огляделся. — Господи, ну и убожество. Прямо как в родном районе. Штукатурка сыплется, отопления нет. — Он кивнул в сторону кухни. — Тараканы? — Спасибо, у меня уже есть. — Очень смешно, — сказал он, не улыбнувшись. — И тебе нравится тут жить? — Ну, настолько, насколько мне вообще нравится жить. — Это что, нью-йоркское умничанье? — Самое что ни на есть. — Ну так что, возьмешься за мою книгу? — Боюсь, мы не сработаемся. Санни нахмурился. — А какое это имеет значение? — Нам же придется много времени проводить вместе. Мы будем как… Он помрачнел. — Как партнеры? — Да. — Послушай, приятель. Я по поводу людей решения принимаю мгновенно. Всегда так делал. Иногда сам потом жалел, но стар я уже меняться. Ты мне нравишься. По-моему, ты талантливый. Думаю, мы сработаемся. Понимаешь? Так что кидай свое барахло в чемодан. Самолет вылетает через… В висках у меня стучало.