– Ну… значит… Нет, я не стану описывать ему эпизод с жареной картошкой. Стоит признаться, что я голодаю, и он сможет докопаться до всего остального. – Огюстен, дорогой мой, давай, соберись-ка с мыслями! Ох, какой он прекрасный актер, наш Пегар! В эту минуту я почти готов поверить в его сочувствие. – Справа от меня произошел один инцидент, который отвлек мое внимание… Кто-то поскользнулся на собачьих какашках и выругался… – Нет! – Да. – Нет! Как это Пегар учуял, что я вру?! Неужели он настолько проницателен? Или я просто такой неумелый враль? Он встает и начинает расхаживать вокруг моей койки, прерывисто дыша и теребя свою сигару. – Только не говори мне, что ты упустил главное из-за какого-то собачьего дерьма и проморгал сам теракт! – Да нет, я его видел. – Ага! Он тотчас садится, хватает свой блокнот, кладет его на колено и, нагнувшись ко мне, вкрадчиво просит: – Расскажи мне все, Огюстен, миленький! – Через несколько секунд молодой подошел к толпе, окружавшей катафалк, распахнул куртку, выкрикнул какую-то неразборчивую фразу и… – Аллах акбар? – Что? – Он выкрикнул: «Аллах акбар!» Это я уже знаю. Переводится как «Бог велик!». – Ну, может быть… Потом он вытянул руки, сделал какое-то резкое движение, и прозвучал взрыв. – А старик? – Какой старик? – Ну, тот, что его сопровождал. – Я его больше не видел. – А не стоял ли он возле гроба? – Нет. – Значит, смылся в последний момент? – Понятия не имею. – Но, может, потом-то ты его разглядел среди жертв? Он ведь был в джеллабе – неужели не осталось хоть какого-нибудь лоскутка? Этот вопрос приводит меня в изумление. Как он догадался, что это существо настолько заинтересовало меня, что я высматривал его даже из «скорой», покидая площадь?! – Месье Пегар, я ведь говорил вам, что потерял сознание. И когда меня привели в чувство, мне было не до того, чтобы выискивать какие-то… – А я убежден, что ты это сделал! Я снова умолкаю, разинув рот от удивления. Пегар кивает, нахмурив брови: – Я абсолютно в этом уверен! И знаешь почему? Потому что ты прирожденный журналист! Да-да, совсем как я! Ты умный человек, который прячет свои эмоции подальше и ведет себя в первую очередь как настоящий профи. Или я ошибаюсь? Понурившись, я бормочу что-то похожее на согласие. – Ну так как же? – торопливо спрашивает он. – Его там не было. – Гениально! Вербовщик сопровождает террориста до места акции и скрывается, убедившись, что взрыв будет осуществлен. Великолепно! Вот он – новый метод, о котором еще никто не сказал ни слова! (Может, о котором никто еще не пронюхал?) Он притопывает и хлопает в ладоши, вне себя от счастья. Раненые и погибшие в этой чудовищной атаке его совершенно не заботят… Сейчас он похож на могильщика, который радуется эпидемии. – Как, вы еще здесь?! – ахает Мириам, входя в палату. Пегар тут же пристыженно сникает, словно мальчишка, которого застукали в тот момент, когда он сунул палец в банку варенья. – Я просто хотел подбодрить моего бедного друга. Мириам ставит поднос мне на колени. – Вот что его сейчас подбодрит! И она смотрит на меня с сияющей улыбкой. Я отвечаю ей тем же. – Я принесла тебе целых два десерта, – шепчет она. Затем поворачивается и властно приказывает Пегару: – А вы давайте-ка на выход! Я не хочу, чтобы вы утомляли больного. Филибер прячет свой блокнот, изображая полную покорность: – Мадам, вы совершенно правы! Здесь командует медицина. Я исчезаю. До завтра, Огюстен! – Вот именно, до завтра, – говорит сестра, выталкивая его из палаты. Она тоже выходит, затворив дверь. Я слышу эхо их удаляющихся шагов. Вздыхаю с облегчением. Передо мной сияет сокровище из сокровищ – поднос, на котором, кроме куска хлеба, красуются картофельный салат с корнишонами, филе индейки с рисом, натуральный йогурт и грушевый компот. Желудок мой урчит от нетерпения: наконец-то я смогу насладиться роскошной едой! У меня вырывается взрыв хохота. Конечно, стыдно смеяться, когда погибло столько людей, а другие их оплакивают, но что тут поделаешь: раз уж мне повезло и я не подох, почему бы не поесть? Ах, как неделикатно ведет себя мой инстинкт… Оглушенный взрывом, одуревший, я все-таки существую, я жив, в моих венах течет кровь; шок не погубил меня, не лишил аппетита. Конечно, из соображений морали, из простого человеческого сочувствия мне следовало бы сейчас рыдать и стенать, а я мечтаю только об одном – поскорей нажраться досыта. Взрывная волна поразила разве что мой рассудок, но не тело. Упрямая жизненная сила берет верх над угрызениями совести и прочими деликатными чувствами. Не знаю, да и знать не хочу, осудят меня за этот плотский эгоизм или похвалят, – я ему повинуюсь. Он свидетельствует о высшей мудрости, куда более могущественной, чем мое жалкое мудрствование. И я набрасываюсь на еду. Моя рука первым делом хватает кусок хлеба и запихивает его в рот. Подняв голову, я вижу на стуле, возле кровати, девочку. Ту самую девочку, которую мельком видел в кабинете Пегара; сейчас она сидит тихая, серьезная, поникшая. – Ой… что ты здесь делаешь? Девочка устремляет на меня взгляд больших светлых глаз. – Он меня забыл. – Кто? Месье Пегар? Она утвердительно кивает и переводит взгляд на потолок. Я пытаюсь разузнать побольше: – Он с тобой добр, месье Пегар? Она убежденно отвечает своим тоненьким, мягким голоском: – Ну конечно! Потом дергает плечиком (тик у нее, что ли?), слегка кривит губы и мигает левым глазом (снова тик?). Однако тут же – видимо, стремясь исправить положение, – вытягивает ноги, любуется своими лакированными туфельками и разглаживает клетчатую юбочку. – Но он часто меня забывает… Огорченно покосившись на свой поднос, я ей говорю: – Ты лучше догони его, а то он будет волноваться.