В четверг, сразу после одиннадцати, кое-что произошло. Мартин Бек стоял в позе, к которой он привык в последнее время, и опирался правым локтем на металлический шкафчик. Он услышал, как звонит телефон (как минимум уже в семидесятый раз за этот день) и Гюнвальд Ларссон ответил: – Да, Ларссон слушает. Что? Да, уже бегу вниз: Он встал и сказал Мартину Беку: – Это дежурный. Внизу какая-то девушка, она утверждает, что якобы что-то знает. – О чем? Гюнвальд Ларссон уже стоял в двери. – Об этом грабителе. Через минуту фрёкен сидела у стола. Ей было не больше двадцати лет, но выглядела она старше. На ней были фиолетовые узорчатые чулки, туфельки на высоких каблуках и нечто такое, что этим летом называли миниюбкой. Ее декольте заслуживало внимания, то же самое относилось к пепельным обесцвеченным волосам, огромным накладным ресницам и не слишком скромному слою косметики вокруг глаз. Ротик у нее был маленький и капризный, а грудь смело приподнята бюстгальтером. – Так что же вы знаете? – немедленно набросился на нее Гюнвальд Ларссон. – Кажется, вы хотели что-нибудь узнать об этом субъекте из Ваза-парка и Ванадислундена, не так ли? – высокомерно произнесла она. – По крайней мере, я что-то такое слышала. – Если это не так, зачем же вы пришли сюда? – Эй, послушайте, не злите меня. – Ну, так что же вы знаете? – заорал Гюнвальд Ларссон. – Вы неприятный человек, – заявила фрёкен, – Не понимаю, почему все легавые должны быть такими грубиянами. – Если вы думаете, что получите вознаграждение, то вы ошибаетесь, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Чихать я хотела на ваши деньги, – заявила фрёкен. – Зачем же вы пришли к нам? – как можно тише спросил Мартин Бек. – У меня хватает денег, – добавила она. Было ясно, зачем она пришла сюда, по крайней мере отчасти, – устраивать сцены, и в этом намерении ее вряд ли сможет что-то поколебать. Мартин Бек видел, как на лбу у Гюнвальда Ларссона вздуваются вены. Фрёкен сказала: – Я зарабатываю больше вас всех, вместе взятых. – Да, в полиц… – начал Гюнвальд Ларссон, но вовремя остановился и сказал: – О том, как вы зарабатываете себе на жизнь, нам лучше не говорить вслух. – Если вы еще раз скажете что-то подобное, я встану и уйду. – Вы никуда не уйдете, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Разве мы не живем в свободной стране? Я думала, у нас демократия или как она там называется. – Зачем вы пришли к нам? – уже не так тихо, как перед этим, спросил Мартин Бек. – А вы бы хотели это знать, да? Вижу, что вы насторожили уши. Я бы с удовольствием встала и ушла, не сказав вам ни словечка. Лед сломал наконец Меландер. Он поднял голову, вынул изо рта трубку, впервые посмотрел на девушку и спокойно сказал: – Ну так скажите нам об этом, фрёкен. – О том, из Ваза-парка и Ванадислундена и… – Да, если вы действительно о нем что-то знаете, – сказал Меландер. – А потом я сразу смогу уйти? – Несомненно. – Честное слово? – Честное слово, – заверил ее Меландер. – И вы не скажете ему, что… Она пожала плечами, очевидно, подумав о чем-то своем. – Он все равно сам это вычислит, – сказала она. – Как его зовут? – спросил Меландер. – Роффе. – А фамилия? – Лундгрен. Рольф Лундгрен. – Где он живет? – спросил Гюнвальд Ларссон. – Вапенгатан, пятьдесят семь. – А где он сейчас? – Там, – сказала она. – Откуда вы с такой уверенностью знаете, что это он? – спросил Мартин Бек. Он заметил, как у нее что-то блеснуло в уголках глаз, и с изумлением понял, что это не что иное, как слезы. – Еще бы мне не знать, – почти неразборчиво пробормотала она. – Вы, фрёкен, наверное, сожительствуете с этим субъектом? – сказал Гюнвальд Ларссон. Она внимательно посмотрела на него и не ответила. – Какая фамилия на двери? – спросил Меландер. – Симонссон. – Чья это квартира? – спросил Мартин Бек. – Его. Роффе. По крайней мере, я так думаю. – Ну так все же? – сказал Гюнвальд Ларссон. – Ну, тот, другой, наверное, сдал ему квартиру. Вы что же, думаете, он такой дурак, чтобы на двери красовалась его собственная фамилия? – Он в розыске? – Не знаю. – Сбежал откуда-то? – Не знаю. – Но вы ведь наверняка это знаете, – сказал Мартин Бек. – Может, он сбежал из тюрьмы? – Нет, не сбежал. Роффе никогда не сидел. – На этот раз он сядет, – сказал Гюнвальд Ларссон. Она с ненавистью смотрела на него блестящими глазами. Гюнвальд Ларссон быстро засыпал ее вопросами. – Так значит, Вапенгатан, пятьдесят семь? – Да. Разве я это не сказала? – Со двора или с улицы? – Со двора. – Этаж?