Я открыл глаза и увидел полковника Доусона. Если он и удивился, встретив нас здесь, то мастерски это скрыл. – Незаконное собрание, – объяснил полковник. – Мы имели полное право их перестрелять, но у нас есть дела поважнее. Усилием воли я вернул себя к реальности. – Сен? Доусон кивнул: – Мы нашли его. Мне понравилась фраза «нашли его». Это значило, что его еще не арестовали. «Нашли» звучало лучше, чем «взяли». И уж куда лучше, чем «пристрелили». – Где? – Он прячется вон там. – Доусон указал трубкой в сторону дома неподалеку. При свете луны я разглядел приземистую одноэтажную постройку с плоской крышей, с трех сторон обнесенную невысоким забором. Насколько я мог судить, четвертая стена подходила вплотную ко рву. Дом был погружен во тьму, двери заперты, окна прикрыты ставнями. – Вы уверены, что он там? – Почти наверняка. Один из наших людей видел, как он вошел. И не видел, чтобы кто-нибудь оттуда выходил. Не исключено, конечно, что он сбежал другим путем, прежде чем мы подтянули сюда людей, но это маловероятно. Дом окружен. – Доусон указал на несколько точек, где засели его солдаты. – Все пути отрезаны. – С ним кто-нибудь есть? – Мы полагаем, что с ним два или три сообщника. – Они вооружены? – Вне всяких сомнений. – Ваши люди на позициях? Он снова махнул трубкой: – Вон последние из них как раз занимают позиции. Вы приехали, когда мы собирались предъявить ему ультиматум. – В доме есть мирные жители? – А кого вы считаете мирными, капитан? Потому что, на мой взгляд, каждый, кто находится в этом здании, укрывает террориста. – А женщины и дети? – спросил я. – Если Сен решит не отвечать на ваш ультиматум, мы должны предложить остальным – всем, кто захочет, – беспрепятственно выйти из здания. Кстати, у них мы могли бы добыть какие-то сведения о расположении комнат. И узнать, правда ли там находится Сен. Доусон посмотрел на меня долгим взглядом. Лицо его ничего не выражало, но он явно взвешивал варианты. – Ладно, – решил он наконец, – поступим по-вашему. Он окликнул сипая с рупором в руке, сидевшего на корточках под забором со стороны фасада. Солдат, припадая к земле, подбежал к нам. Доусон заговорил с ним на его родном языке. Сипай отдал честь и вернулся на позицию. – Ну, начали, – распорядился Доусон. Сипай обратился к тем, кто был в доме. Через громкоговоритель его голос звучал глухо. В ответ не донеслось ни звука. Подождав минуту, сипай повторил свою речь. В этот раз со стороны дома донесся звук выстрела. Пуля ударила в забор недалеко от сипая, и кирпич разлетелся фонтаном осколков и пыли. – Вот вам и ответ, – заметил Доусон. Он окликнул субедара и приказал открыть огонь. В тот же миг солдаты, расставленные вокруг здания, выстрелили залпом. Куски штукатурки и дерева брызнули по всему фасаду. Засевшие в здании ответили встречным огнем. Пули отскакивали от стен и автомобилей. По кивку Доусона сипаи попытались взять здание штурмом. Любой фронтовик сказал бы, что это ошибка, что врага нужно сперва вымотать и только потом идти в лобовую атаку. Но Доусону не довелось побывать в окопах, а его люди отличались самонадеянностью. Через несколько секунд два сипая уже попали под пули: один остался лежать на земле, крича от боли, другому повезло умереть на месте. Остальные отступили в относительно безопасную зону за очерченный забором периметр. – Этому не будет конца, пока мы не перебьем их всех до единого, – вздохнул Доусон. – Будем надеяться, что патроны у них закончатся раньше, – ответил я. Доусон сухо усмехнулся: – Если и закончатся, последние пули они сохранят для себя. Тут вернулся Банерджи, бегавший звонить лорду Таггерту, и устроился рядом со мной в засаде. Стрельба стихла. Террористы экономили патроны и стреляли, только когда замечали движение с нашей стороны. Крики раненого сипая перешли в жалобные вопли. Языка я не понимал, но это было и не нужно. Смертельно раненный человек, крича, всегда обращается к кому-то из двоих – или к матери, или к богу. Товарищи попытались до него добраться, но выстрелы из здания заставили их отступить. Потом он смолк. Я понял, что эта смерть станет точкой невозврата. Его товарищи жаждут мести, и пленные им не нужны. Если я хочу получить Сена живым, дело надо брать в свои руки. Я оставил Доусона в засаде и вместе с Дигби и Банерджи отправился на разведку вдоль периметра. Солдаты Доусона занимали позиции за забором вокруг дома – с фасада и по бокам. Сзади находился широкий ров, наполненный водой. В тыльной стене дома было всего два окна, оба закрытые ставнями. Из этих окон никто не стрелял, и Доусон расположил на противоположном краю рва всего нескольких солдат, чтобы отрезать этот путь отступления. Солдаты лежали в траве, держа окна на прицеле. Я лег на живот и медленно пополз к краю рва. Дигби и Банерджи последовали за мной. От застоявшейся воды разило какой-то невыносимой дрянью. Один из солдат на противоположном берегу заметил нас и поднял винтовку, но тут же опустил ее, сообразив, что целится в полицейских-сахибов. Мы соскользнули в теплую стоячую воду и перебрались на другую сторону. Там я жестом приказал своим товарищам расположиться рядом с солдатами, стерегущими окна, позаимствовал у Банерджи штык, вернулся ко рву и двинулся в обратном направлении, стараясь оказаться прямо под одним из окон. Встав на небольшой выступ в стене рва, я немного выждал. Казалось, наступило затишье. Вероятно, Доусон пересматривал стратегию. Несколько минут спустя со стороны фасада вновь загремели выстрелы. Судя по звуку, сипаи готовились к новой атаке. До окна над моей головой было около восьми футов. Из дома донеслись обрывки разговора на чужом языке, приглушенный вскрик, а затем – отрывистые яростные вопли. Сердце мое билось как безумное. Сейчас или никогда. Перехватив штык Банерджи поудобнее, я воткнул его в стену дома. Прочное острое лезвие легко прошло сквозь штукатурку и крепко засело в кирпичной кладке. Держась за штык одной рукой, другой я нащупал опору и подтянулся. Потом вытащил штык из стены и вонзил его снова, на этот раз выше. Убедившись, что он держит мой вес, потянулся к оконной раме. В этот момент один из ставней распахнулся. В лунном свете блеснул металл – ствол винтовки. Я вжался в стену. Из окна выглянула женщина, заметила меня и немедленно направила ствол в мою сторону. Я закрыл глаза. Я все равно ничего больше не мог сделать. Раздался выстрел… Говорят, перед смертью у человека вся жизнь проносится перед глазами, перед внутренним взором мелькает череда драгоценных воспоминаний. Я не увидел ничего, ни одной картинки. Даже лица Сары. Я сжался и приготовился умереть. В каком-то смысле я даже желал смерти. Но она не пришла. Я услышал, как женщина у меня над головой застонала, посмотрел вверх и увидел, что она повалилась вперед. Из окна свисала ее безжизненная рука. Я выбрался на карниз и только тут обнаружил, что окно защищено металлической решеткой. Через закрытые ставни решетки было не видно. Женщина лежала, привалившись к прутьям. Я проклинал свою глупость. Я-то рассчитывал, что за ставнями будет свободный проход. Какое-то время я просто сидел на карнизе, соображая, как поступить. С меня стекала вода. Деваться было некуда, приходилось лезть дальше. Я встал на ноги и выпрямился. Над окном проходил еще один бетонный карниз, немного поуже, чем первый. Вероятно, он был нужен, чтобы как-то защищать окно от муссонных дождей. Я дотянулся до карниза, ухватился покрепче и, подтянувшись, влез на него. До крыши оставалось около шести футов. Я продолжал лезть, используя штык и цепляясь за случайные трещины в облезающей штукатурке, и наконец последним рывком перебросил себя через край плоской крыши. Нагнувшись, я вытащил штык и на минуту замер, чтобы перевести дыхание и сориентироваться. Стрельба, похоже, усиливалась. Впереди я увидел очертания двери, за которой, по всей видимости, была лестница, ведущая в дом. Чуть дальше лежало тело, привалившееся к стене. Достав «Уэбли», я подбежал к двери, распахнул ее легким толчком и отскочил в сторону. Выстрела не последовало. Я заглянул в лестничный пролет. Темнота. Тогда я медленно, осторожным шагом спустился по ступенькам и оказался на нижней площадке. С одной стороны от меня начинался коридор, ведущий в заднюю часть дома, с другой были две открытые двери комнат, расположенных в его передней части. В полутьме я различил два силуэта: один человек, видимо, раненый, лежал на полу почти неподвижно. Другой стоял возле окна и стрелял из винтовки. Крики снаружи сделались громче. Вероятно, люди Доусона перешли к решающему штурму. Я впрыгнул в комнату, выставив вперед револьвер, и велел человеку у окна бросать оружие. Тот мгновенно развернулся. Человек вполне мог быть Сеном. Проверить я не мог, и я точно проделал весь этот путь не для того, чтобы убить своего главного подозреваемого. Я прицелился в ногу и выстрелил. Осечка. Должно быть, ударный механизм засорился, пока я купался во рву. Секунду помешкав, террорист выстрелил. Я бросился на пол и ощутил, как левую руку пронзила жгучая боль. Террорист уже лихорадочно перезаряжал винтовку. Время замедлилось. Я услышал, как с грохотом открылась входная дверь. Топот ботинок по коридору. Ко мне не успеют. Террорист защелкнул затвор и вскинул оружие. У меня оставался единственный шанс. Я перехватил штык Банерджи правой рукой и с силой метнул в нападавшего. Тот успел среагировать и отбил штык стволом винтовки. Мой отчаянный маневр почти ничего не дал, я всего лишь выиграл пару секунд, но их оказалось достаточно. Вбежавший в комнату солдат выстрелил. Мой противник упал навзничь с дырой в груди. Солдат повернулся и прицелился в человека, лежавшего ничком на полу. – Стойте! – заорал я. Он развернулся, не опуская винтовки. – Этот человек арестован, – сказал я, указывая на раненого. Сипай так и стоял, держа меня под прицелом. Неожиданно помещение заполнили солдаты. С ними был Дигби. – Ты в порядке, приятель? – бросился он ко мне. – Это Сен? – спросил я, указывая на лежащего человека. – Мне нужен свет! – закричал Дигби, и один из сипаев подбежал к нам с керосиновой лампой. Дигби склонился над раненым. Тот сильно потел, лицо исказилось от боли, а глаза за очками в металлической оправе были крепко зажмурены. – Вполне возможно. Под описание подходит. Я вытащил наручники и пристегнул себя к раненому индийцу. После всего, что мне довелось пережить, я не мог допустить, чтобы подразделение «Эйч» похитило его у меня из-под носа. Прибывшие на место санитары занялись раненым. Его дыхание было поверхностным, пол вокруг блестел от липкой крови. Еще один санитар наложил повязку мне на руку и объявил, что мне повезло: пуля задела только мягкие ткани. Тем не менее боль была адская. Во Франции я умудрился продержаться три года без ранений. В Калькутте не протянул и трех недель. Пленника, все еще пристегнутого ко мне наручниками, погрузили на носилки и вынесли на улицу, где уже ждал санитарный автомобиль. Мне показалось, что снаружи толпилась добрая сотня военных. Рядом с Доусоном стоял лорд Таггерт. Я вздохнул с облегчением. Если я хочу сохранить арестованного, мне не помешает его поддержка. – Комиссар, этот человек арестован в связи с убийством Александра Маколи и нападением на Дарджилингский почтовый экспресс. Я собираюсь взять у него показания, как только ему обработают раны. Таггерт перевел взгляд на полковника Доусона: – Это Сен? Доусон наклонился, чтобы рассмотреть пленника получше, и кивнул. – Слава богу, – сказал Таггерт. – Отличное представление, капитан! Вы, кажется, изловили… – Прошу прощения, лорд Таггерт, – вмешался Доусон. – Боюсь, мне придется взять арестованного под свою опеку. Нам нужно допросить его в связи с несколькими нападениями. Таггерт выдержал паузу. – Полковник, этот человек на законных основаниях арестован моим полицейским в связи с делом, которому по распоряжению губернатора присвоен высший приоритет. Он останется у нас, пока вы не предъявите мне письменный приказ об обратном. Разумеется, и я, и мои люди благодарны вам за помощь, которую вы и ваши люди оказали нам при поимке подозреваемого, и непременно поделимся с вами всеми сведениями, которые узнаем у него в ходе допроса. Полковник одарил его сердитым взглядом, затем коротко кивнул, повернулся и удалился. Таггерт обратился ко мне: – Благодарю, капитан. Как давно я ждал этого момента. А теперь отвезите-ка Сена в больницу и оставьте там под охраной полиции. Допросите его и предъявите ему обвинение как можно скорее. Не знаю, сколько я смогу отбиваться от Доусона с его начальством. – Слушаюсь, сэр, – сказал я. Санитары подхватили носилки Сена. Руку пронзила острая боль. Я поморщился. – И, Сэм, – добавил лорд Таггерт, кивая на мою раненую руку, – пусть о тебе как следует позаботятся. С этими словами он повернулся и зашагал к ожидавшему его автомобилю. Водитель отдал честь и распахнул заднюю дверь.