Ко мне подошли Дигби и Банерджи, оба мокрые до нитки. Дигби улыбался во весь рот. – Хороши мы с вами! Герои дня! – Как три чертовых мушкетера, – отозвался я. Дигби рассмеялся: – Да, точно. Атос, Портос и Банерджи. Звучит, а, сержант? Несокрушим ничего не ответил. Двадцать В салоне санитарного автомобиля не было окон. Сен лежал с закрытыми глазами и стонал. Лицо у него было серого цвета, но дышал он уже ровнее. Это внушало надежду. Будет жаль, если он умрет раньше, чем мы сами его повесим. Санитар-индиец молча занимался раненым – с излишней, как мне показалось, заботливостью. Я сидел со своей пострадавшей рукой в сторонке и старался не путаться под ногами. У меня кружилась голова – должно быть, сказывалась потеря крови в сочетании с пустым желудком. В тот момент я не отказался бы даже от кушаний миссис Теббит, но все-таки предпочел бы дозу опиума. Вскоре я перестал понимать, где мы находимся, пока ритмичное покачивание не подсказало, что автомобиль едет по мосту, пересекая Хугли в обратном направлении. До больницы медицинского колледжа мы добрались после десяти. Кто-то, очевидно, предупредил о нашем прибытии, потому что у входа нас поджидала целая толпа – человек пять медицинского персонала и вооруженный отряд полиции. Два санитара-индийца, облаченные в белоснежные халаты и штаны, осторожно перенесли Сена на каталку. Доктор-европеец быстро пощупал пациенту пульс, а затем, придерживая веки большим и указательным пальцами, посветил фонариком в оба глаза по очереди. Медсестра записывала его наблюдения, пользуясь дощечкой с зажимом. Доктор повернулся ко мне и протянул руку. Может, дело было в потере крови, только я абсолютно не понимал, чего он хочет. Может, я должен ему заплатить? Вдруг здесь так принято? Я запустил руку в карман и выудил клочки размокшей купюры в десять рупий. После моего купания во рву деньги превратились почти в кашу. Я с виноватым видом протянул грязный комок доктору. Тот посмотрел на меня как на слабоумного. – Ключ, – сказал он с нажимом. – Вы все еще пристегнуты к пациенту. Если вы не предполагаете сопровождать его в операционную, дайте мне ключ, чтобы я мог его отстегнуть. Я подчинился. Доктор ловким движением открыл замок и освободил запястье Сена, затем вернул мне наручники вместе с клочками банкноты. Сена тут же поручили заботам медицинской бригады, и шумная толпа людей в белых халатах покатила его в больницу. Охрана отправилась следом. Процессия скрылась, и я вдруг остался в одиночестве. Азарт погони и радость от поимки Сена быстро угасли. Я был весь мокрый, рана кровоточила. Теперь, когда шум улегся, я осознал, что положение мое не из лучших. Я огляделся. Санитар, сопровождавший нас в пути, курил, прислонясь к стене неподалеку, и не сводил с меня мрачного взгляда. – Мне нужно показать руку врачу. Он затушил сигарету и выпустил окурок из пальцев. – Идите за мной, сахиб. Я отправился следом за санитаром в приемное отделение – сквозь распашные двери, затем по тускло освещенному коридору; его ботинки скрипели на кафельном полу. Горло драл удушающий запах антисептика. Кто-то полил им тут от души, как священники кропят помещение святой водой, чтобы отогнать недуг. Мы оказались в узком коридоре, вдоль одной стены которого выстроились деревянные стулья, истертые от постоянного использования. Санитар предложил мне подождать и пошел за врачом. Через несколько минут он вернулся в сопровождении пожилого индийца в белом халате, который представился как доктор Рао. Он был довольно высок для индийца, около пяти футов и десяти дюймов ростом, а его гладко выбритая голова напоминала яйцо. – Прошу за мной, – сказал Рао, приглашая меня следовать дальше по коридору. Мы свернули в одну из дверей, выходящих в коридор. Запах химикатов проникал даже сюда. Доктор включил свет, и я увидел крошечный кабинет без единого окна, практически чулан. Я сел на банкетку, и доктор размотал импровизированную повязку, которую мне наложили санитары в Коне. – Вы можете снять китель? Я выполнил его просьбу с некоторым трудом. Китель все еще был мокрым насквозь и весил, по моим ощущениям, никак не меньше тонны. Доктор взял скальпель и отрезал пропитанный кровью рукав рубашки. – Так будет проще, – объяснил он. – Пожалуйста, снимите ее. Он бегло осмотрел рану, затем подвел меня к раковине в углу кабинетика и промыл ее. Я сморщился. Вода обжигала как лед. – Ну же, – улыбнулся доктор, – не к лицу такому взрослому мужчине вести себя как женщина. Его манеры в обращении с больными оставляли желать лучшего. И упрек был вряд ли заслуженным, если вспомнить, что я только что поймал давно разыскиваемого преступника и к тому же, вероятно, предотвратил террористическую операцию. Но если я и обиделся на доктора, то обида моя длилась недолго. – Я введу вам обезболивающее, – сказал он, снова подводя меня к банкетке. – Ложитесь, пожалуйста. – Что это? – спросил я. – Морфий. За весь этот день я не слышал ничего приятнее. Всё, что было дальше, утонуло в тумане. Помню только, как доктор открыл металлический шкаф в углу кабинета и достал шприц. Затем – резкий запах антисептика. И всё, пустота. Проснувшись, я обнаружил, что лежу на той же банкетке. Моя рука была на перевязи. Очевидно, пока я спал, рану зашили и перебинтовали. Доктор сидел за столом и что-то писал. – О! – сказал он, увидев, что я сел, – вы снова с нами. Чудесно, чудесно. – Он подошел к банкетке и вручил мне тюбик мази: – Будете мыться – снимайте повязку. Потом снова накладывайте эту мазь и бинтуйте руку. Думаю, через день-другой вы сможете обходиться без перевязи. Я решил, что доктор отличный парень. В тот момент он даже потеснил Несокрушима в списке моих любимых индийцев. Сложно остаться равнодушным к человеку, который одаривает тебя морфием. Доктор был добр, а уж если война и научила меня чему-то, так это тому, что когда жизнь сводит тебя с добрым человеком, следует пользоваться его добротой как только можешь, ведь неизвестно, когда подобный случай представится в следующий раз. – Вы не могли бы мне дать что-нибудь от боли? – попросил я. Он немного подумал, потом пошел к своему металлическому шкафу. – Я дам вам таблетки. Используйте их с большой осторожностью. Одна таблетка за раз и только при самой крайней необходимости. Они содержат морфий. Вы понимаете, что это значит? Я кивнул и постарался сделать серьезное лицо. Это было непросто, потому что на самом деле мне хотелось его обнять. – Морфий быстро вызывает привыкание, – предостерег он. Да, подумал я. Как и всё хорошее в этой жизни. Китель доктор накинул мне на плечи. Я поблагодарил его и отправился обратно в приемное отделение. Там я спросил у дежурной медсестры, где можно найти пациента, которого недавно привезли под конвоем. Сестра заглянула в журнал и сообщила, что тот находится в палате на втором этаже. Палату Сена я нашел без труда, безошибочно опознав ее по вооруженному детине у входа. При моем появлении констебль отдал честь и распахнул дверь. Очевидно, лохмотья, оставшиеся от моей формы, вполне годились в качестве удостоверения. В палате была всего одна кровать, отгороженная занавеской. В изножье нес охрану еще один констебль. Рядом с ним стоял Несокрушим в мокрой одежде: просохнуть он еще не успел. – Какие новости, сержант? – Его только что привезли из операционной. Врачи извлекли несколько осколков из ноги и спины. По их словам, он потерял очень много крови. Но будет жить. – Мы можем его допросить? – Наверное, не раньше утра. Ночью врачи понаблюдают за его состоянием и выскажут свое мнение в восемь часов. Не лучший вариант. – Кто знает, что случится за это время. Не заявится ли сюда полковник Доусон с несколькими подразделениями Мадрасского полка легкой пехоты и не осадит ли больницу, требуя выдать Сена. Банерджи наморщил лоб. – Не думаю, что Мадрасский полк легкой пехоты стоит в Калькутте, сэр, – сказал он, – или где-то еще в Бенгалии. Скорее всего, он в Мадрасе. – Я имею в виду, сержант, что к утру полковник Доусон может успеть получить у губернатора документ, по которому мы должны будем отдать им Сена. – В таком случае, сэр, возможно, вам удастся поговорить с лордом Таггертом и попросить, чтобы он выторговал для нас побольше времени и отсрочил приход подразделения «Эйч»? Это имело смысл. А также нужно было перевезти Сена из больницы в более надежное место. Здесь подразделение «Эйч» при желании без труда до него доберется, и никакая охрана не поможет. Занавески, скрывавшие кровать Сена, раздвинулись, и из-за них появился долговязый европеец в белом халате. На вид он был слишком молод для врача. Но, с другой стороны, в наши дни все кажутся кто слишком молодым, кто слишком старым. У него была землистая кожа и гладко выбритое лицо, хотя создавалось впечатление, что бриться ему приходится от силы раз в месяц. Он уставился на мою перевязанную руку и с жаром сообщил, что зовут его доктор Бёрд. – Наверное, это вы произвели арест? – Капитан Уиндем, – представился я, пожимая доктору руку. Мне показалось, что вместо руки я держу рыбину – вялую, холодную и влажную на ощупь. – Счастлив познакомиться с вами, капитан, – воскликнул он и указал на своего пациента, распростертого за занавеской: – Как я понял, вы спасли ему жизнь! Тут он ошибался. Ничего подобного я не делал. Я всего лишь отсрочил казнь. Его повесят. И позабочусь об этом я, если, конечно, подразделение «Эйч» даст мне время выдвинуть обвинение. Если нет, тогда они сами его убьют. В любом случае он покойник. Но я не собирался отдавать своего пленника подразделению «Эйч» без боя. Хотя, честно признаться, предпочел бы этого боя избежать, и для этого мне требовалась помощь ни о чем не подозревающего молодого доктора. – Сомневаюсь, что опасность миновала, – сказал я. – Что? – не понял доктор. – Уверяю вас, капитан, угрозы для жизни нет. Он должен быстро пойти на поправку. – Я хочу сказать, доктор, что держать его здесь опасно. Товарищи могут попытаться его отбить.