Я вернулся в свой кабинет в самом мрачном расположении духа и обнаружил на столе записку от Дэниелса. Комиссар хотел меня видеть в своей резиденции в пять. У меня оставалось достаточно времени, чтобы проглядеть машинописную копию записей Банерджи и все как следует обдумать. Я уже прочитал несколько страниц, как вдруг зазвонил телефон. Металлический голос велел подождать соединения с абонентом из «Дома писателей». Через пару секунд меня переключили на Энни Грант. При звуке ее голоса я ощутил прилив совершенно нелогичного счастья, совсем как во время войны, когда нам вдруг выдавали дополнительный паек, – хотя это означало, что следующим утром мы пойдем в атаку. У Энни был взволнованный голос: – Сэм? Я только что услышала новости. С тобой все в порядке? У нас тут все на ушах стоят! – Что ты слышала? – уточнил я. – Что ты поймал убийцу Маколи. В подразделении «Эйч» утверждают, что это известный террорист и что ты им его не отдаешь. – Где ты все это узнала? – Губернатор хочет, чтобы этого человека передали военным. Приказ печатала моя подруга, которая работает в его резиденции. Она и позвонила мне с новостями. Сказала, что ты ранен. – Я в порядке. – Ты уверен? У тебя такой усталый голос! – Просто ночью почти не спал. – Так это правда? – спросила она. – Ты все-таки поймал убийцу? Я опасался рассказывать ей слишком много. Мне все еще не давало покоя то, что я видел ее у входа в здание «Стейтсмена». – Мы действительно задержали подозреваемого, но это все, что я сейчас могу сказать. – Что случилось, Сэм? У тебя голос такой… официальный. – Просто думаю о своем, Энни. У меня много работы. Она немного помолчала, а потом ответила: – Понимаю, – хотя по ее тону можно было предположить обратное. – Слушай, – сказал я, – извини. У меня просто сейчас чертовски много дел. Давай сегодня поужинаем вместе? Как тебе такой план? Ее голос повеселел. – Что ж, капитан Уиндем, пожалуй, я смогу. Я закончил разговор и заставил себя сосредоточиться на Маколи. Чем больше я обо всем этом думал, тем больше боялся, что меня, словно марионетку, кто-то, дергая за невидимые ниточки, специально вывел на Сена. И, что еще хуже, я шел по этому пути с готовностью. После встречи с осведомителем Дигби я немедленно перестал копать в остальных направлениях. Господи, да я даже место преступления до конца не осмотрел! Все это расследование, мое расследование, превратилось в действие второго плана в чьей-то чужой игре. Я позвонил в «яму» и попросил Несокрушима подняться ко мне. Через несколько минут он появился в дверях кабинета. Вид у него был угрюмый. – Вы желали меня видеть, сэр? Он все еще на меня сердился. – Да, сержант, я просил вас зайти. Ну же, не стойте там, входите, у нас много работы. Удивленный Банерджи вошел и закрыл за собой дверь. Сев за стол, он извлек из нагрудного кармана блокнот и карандаш. – Я тут думал о нашем сегодняшнем разговоре, – начал я. – В этом деле целый ряд вопросов пока еще остается без ответа. И нам необходимо найти эти ответы, если мы хотим быть полностью уверены в виновности Сена. – Или его невиновности, – вставил Банерджи. – Мы проведем надлежащее расследование, – продолжал я, – вернемся к тому, чем занимались, когда еще не знали ни о каком Сене. Работы много. Нам предстоит точно установить, что делал Маколи в Коссипуре в ночь со вторника на среду. Необходимо поговорить с проституткой, которую вы заметили в окне. Еще я хочу, чтобы место преступления тщательно осмотрели: возможно, получится найти орудие убийства. Вам удалось навести справки о деловых интересах мистера Стивенса, бывшего заместителя Маколи? – Пока нет. Я спрошу в регистрационной палате. – Отлично. Потом есть друзья Маколи. Я собираюсь еще раз поговорить с Джеймсом Бьюкеном. И с пастором, приятелем Маколи. – Преподобный Ганн должен был сегодня вернуться в Калькутту, сэр. – Хорошо, нанесем ему визит завтра. – А как же младший инспектор Дигби, сэр? – спросил Банерджи. – Он убежден, что Сен – убийца. – С Дигби я разберусь. Банерджи закончил писать и поднял взгляд от блокнота: – Что-нибудь еще, сэр? – Пока это все. Сержант вышел из кабинета, и мысли мои обратились к Дигби. Пусть он надут и самодоволен, как швейцар в отеле «Савой», но ясно, что без него мне не обойтись. Без его опыта и знания местных реалий нет никаких шансов выяснить, что же на самом деле случилось с Маколи, хотя убедить его в том, что Сен невиновен, будет непросто. Более того – весть о возвращении Сена в Калькутту нам принес один из осведомителей Дигби. Быстрый приговор мог обеспечить младшему инспектору повышение, которого он, вероятно, заслуживал, и уж как минимум Дигби снискал бы благодарность своих могущественных друзей из подразделения «Эйч». Что я мог противопоставить всему этому? Только свою интуицию. Мне требовалось чудо. Вероятно, имело бы смысл обратиться за помощью к святому Иуде, покровителю безнадежных начинаний, но, увы, я не знал его номера, поэтому взял телефонную трубку и позвонил в кабинет Дигби. – Не могу поверить, что мы вообще разговариваем об этом! – воскликнул Дигби, меряя шагами пол перед моим столом. – Совершенно очевидно, что Сен виновен! – Мы не можем доказать его вину, игнорируя разумные сомнения. – Нам и не нужно ничего доказывать и не нужно выискивать разумные сомнения! Зачем, по-твоему, нужен Закон Роулетта? Чтобы мы могли ловить террористов типа Сена и не волноваться, что они сорвутся с крючка из-за каких-то формальностей. А кроме того, он объявлен в розыск! Он в ответе за целую кучу других преступлений, от подстрекательства к мятежу до убийства. Для тебя это что, пустой звук? – Нет, конечно, – ответил я. – Но это все-таки не формальность. У нас нет ни одного веского доказательства, что Сен каким-то образом связан с убийством Маколи. А что, если мы ошиблись и убийцы до сих пор на свободе? В таком случае над нами еще висит угроза террористической кампании. Дигби не собирался сдаваться: – Послушай, если на поезд действительно нападали террористы – а это лишь предположение, – то, как ты сам справедливо заметил, денег они не нашли. А так как за последние несколько дней никто больше на почтовые поезда не нападал, можно сделать вывод, что или прошлое нападение было делом рук шайки Сена, которую мы перебили, или это просто декойты совершили неудачную попытку ограбления. Дигби помолчал, провел рукой по волосам. – Когда ты наконец поймешь, что ты не в Англии? Сен – это тебе не какой-нибудь болтун-политик, который разглагольствует под дождем в «Уголке ораторов»[52] по воскресеньям. Он – один из тех, кто пытается свергнуть законную власть в Индии! Для них это борьба не на жизнь, а на смерть. Если по дороге придется убить чиновника или взорвать больницу, так тому и быть. Они ни перед чем не остановятся для достижения цели. – Все, чего я прошу, – сказал я, – чтобы мы продолжали расследование, пока не найдем улики, которые позволят нам убедительно доказать его вину. Для этого мне нужна твоя помощь. Казалось, мои слова немного его успокоили. – Послушай, приятель, это абсолютно бесплодная затея. Сен – один из самых опасных преступников в стране. Пресса уже разнюхала, что происходит. Они не идиоты. О сегодняшней ночной войнушке, которую устроило подразделение «Эйч», сейчас чешут языками по всей Хаоре. Думаешь, они упустят такую новость? Да к завтрашнему утру о том, что мы поймали этого негодяя, будет написано во всех газетах на первой полосе! Как, по-твоему, отреагирует Таггерт, если ты ему скажешь, что начал сомневаться? Он будет вне себя от ярости. И чего ради? Нас все равно заставят передать Сена подразделению «Эйч», и уж поверь мне, они его приговорят и казнят еще на этой неделе. – Разговор окончен, – отрезал я. – Если человеку светит смертный приговор, я, черт подери, хочу быть абсолютно уверен, что он виновен, прежде чем отправлю его на виселицу. Мы продолжим расследование. Я ведь могу и приказать, если придется. Дигби уперся в меня взглядом. – Да, сэр, – ответил он ледяным тоном. – Но имей в виду. Дело в любом случае кончится смертным приговором. А вот кому его вынесут, Сену или твоей карьере, – решать тебе. Двадцать три Южная Калькутта. Сердце Белого города. Мимо проносились зеленые пригороды, широкие аллеи и беленые особняки, прячущиеся за живыми изгородями. Местные здесь почти не встречались – конечно, за исключением дурванов, угрюмых индийских швейцаров, охраняющих подступы к жилищам своих хозяев. Иногда сквозь неплотно сомкнутые створки железных ворот удавалось мельком увидеть одного-двух садовников, поглощенных уходом за изумрудными газонами. Южная Калькутта – мир выдающихся людей из ничем не выдающихся городков вроде Гилфорда и Кройдона. Здесь обосновались колониальные чиновники, армейские офицеры и преуспевающие торговцы. Южная Калькутта с ее бесконечными партиями в гольф и роскошными приемами в саду, спортивными состязаниями и распитием джина на веранде. Жить здесь было неплохо. Уж точно лучше, чем в Кройдоне. Мы ехали в сторону Алипура и резиденции лорда Таггерта. Водитель сбавил ход и свернул на широкую подъездную аллею, мощенную гравием, на дальнем конце которой среди клумб и лужаек широко раскинулся трехэтажный дом. Только в Калькутте подобный особняк мог называться «бунгало». Автомобиль мягко затормозил под крышей галереи у входа в особняк. Зеленые виноградные лозы спиралью взбирались вверх по беленым колоннам. Констебль в полицейской форме подбежал и распахнул пассажирскую дверь. – Капитан Уиндем к лорду Таггерту. – Конечно, сэр, – ответил констебль. – Его светлость в южном саду. Он просил проводить вас туда. Прошу вас, следуйте за мной. Кивнув, он повернулся и устремился прочь по безупречному газону. Воздух наполнял аромат истинно английских цветов – роз и наперстянок. Здесь был настоящий английский «уголок средь поля на чужбине»[53], вернее, не просто уголок, а добрый акр земли, а то и целых два. По пути я заметил, что вокруг дома в укромных местах расставлены вооруженные солдаты. Они были совершенно незаметны с дороги и не очень бросались в глаза со стороны дома. Таггерт наслаждался приятной погодой. Он сидел за бамбуковым столиком, расстегнув ворот рубашки, и просматривал какие-то бумаги. Подняв взгляд, он встретил меня улыбкой: – Здравствуй, Сэм! Рад видеть тебя, мой мальчик. – Голос был теплым, как воздух вокруг. – Присаживайся, – сказал он, указывая мне на кресло. – Какую отраву предпочитаешь? Джин? Виски? – Виски, если можно.