– Мне нужна ваша помощь, Несокрушим. Я не справлюсь один, а Дигби больше всего на свете хотел бы увидеть Сена на виселице. Ведь его тогда ждет это проклятое повышение. Не принимайте никаких решений, пока мы не распутаем это дело. Вот все, о чем я прошу. Банерджи допил свой кофе. – Хорошо, – согласился он по размышлении. – Я отложу решение до тех пор, пока дело не будет закрыто. – Вот и отлично! – сказал я с чувством. Он улыбнулся: – Кроме того, вы правы: уйти сейчас мне не позволит совесть. – Молодчина, – одобрил я. – Не сомневаюсь, Сен оценил бы ваше усердие. – Я говорю не о Сене, сэр. А о том, что я не могу уйти, если есть шанс, что младший инспектор Дигби пойдет на повышение и, возможно, станет вашим начальником… сэр. Мы возвращались на Лал-базар по улицам, охваченным лихорадочной суетой. Оливково-зеленые грузовики, набитые солдатами, проносились мимо нас на север, изрыгая черный дым из выхлопных труб. Сипаи готовились занять позиции по периметру Дэлхаузи-сквер. Под руководством молодого офицера-британца они устраивали контрольно-пропускные пункты и раскладывали мешки с песком вокруг входов в «Дом писателей», центральное почтовое отделение и телефонную станцию. Само здание на Лал-базаре практически опустело. Почти все патрульные, офицеры и рядовые сотрудники были направлены в места, где предположительно могли возникнуть беспорядки. Остались только пеоны и администрация. Они и, конечно же, следователи. Их время придет, если тучи окончательно сгустятся и начнут гибнуть люди. Попросив Несокрушима подождать в моем кабинете, я отправился в центр связи. Я намеревался узнать последние новости, но, помня о душевном состоянии сержанта, рассудил, что брать его с собой не стоит. Он все еще колебался, и меньше всего мне хотелось, чтобы он увидел неотредактированные отчеты о событиях в стране и снова решил подать в отставку. Однако мне даже не пришлось читать последние донесения, чтобы понять, что положение ухудшается. Хватило взгляда в окна на четвертом этаже. На севере и на востоке поднимались столбы густого дыма, и небо от них темнело, как от муссонных облаков. Время близилось к полудню. Центр связи, подогреваемый теплом от электроприборов, превратился в духовку. Службу несла уже другая смена: утренний белый офицер и двое констеблей-индийцев уступили место аналогичной команде – двум другим индийцам и их белому начальнику. Я прочел несколько наиболее свежих отчетов. В большинстве крупнейших городов сгущались тучи. Из Дели приходили противоречивые сообщения: военное руководство пошло ва-банк и восхваляло Дайера как спасителя империи, гражданская же администрация высказывалась более сдержанно. Путаные сведения и первые признаки паники. Из Пенджаба не было ничего. Как будто вся провинция просто исчезла с лица земли. Я был на середине отчета о состоянии дел в Бомбее, когда в комнату, тяжело дыша, ворвался Несокрушим. Пот тонкой струйкой стекал у него по виску. – Сообщение из таны в Коссипуре, – едва переводя дыхание, сказал он. – От младшего инспектора Дигби. Плохие новости. Двадцать восемь «Уолсли» в гараже не оказалось. Как и остальных машин. Весь немногочисленный автотранспорт Имперской полиции был отправлен в районы, где начались волнения. В конюшнях оставалось несколько лошадей, и я уже приглядывал для нас с Несокрушимом пару, но сержант посмотрел на меня так, словно я предложил ему сойтись врукопашную с медведем. – Это обученная полицейская лошадь, – заметил я, – а не дикий бык. – У меня вызывают сомнения не способности лошади, – ответил он. – Мне кажется, боги не создали бенгальцев для верховой езды. Я мог приказать ему лезть на лошадь, но смысла в этом не видел. Что, если он сломает шею или, что еще хуже, снова попробует подать в отставку? – У вас есть другие предложения? – спросил я. Как оказалось, другие предложения у Банерджи были, и через десять минут мы уже ехали в Коссипур, поймав один из попутных армейских грузовиков, двигавшихся в северном направлении. Грузовик высадил нас у коссипурской таны, и дальше мы двинулись пешком по опустевшим улицам, мимо домов, окна которых были закрыты ставнями, а двери загорожены досками. У входа в дом номер сорок семь по Маниктолла-лейн стоял констебль в форме, вооруженный лати, рядом на ступеньке сидел старый слуга, Ратан. Одет он был, как всегда, в набедренную повязку и, когда мы подошли, за что-то горячо отчитывал констебля. Затем поток брани, лившийся из его уст, внезапно иссяк, как будто он потерял мысль. Впрочем, констебля, судя по всему, это ничуть не заботило – искусно подражая караулу у Букингемского дворца, он стоял, вытянувшись по струнке, и усердно игнорировал старика. По дому разносился гул многочисленных голосов; в комнате, что находилась в конце коридора, кто-то резким голосом отдавал приказы. У подножия лестницы стоял констебль-индиец. Заметив нас, он встал по стойке смирно. Я спросил, нельзя ли увидеть Дигби. – Младший инспектор-сахиб наверху, – ответил констебль, указывая направление поднятым пальцем. Дигби разговаривал с другим констеблем-индийцем на лестничной площадке второго этажа. – А, вот и ты, приятель, – сказал он. – Пойдем. Он провел меня по коридору и остановился у самой дальней двери, возле которой стоял на часах еще один констебль. Дигби махнул рукой в приглашающем жесте: – После вас. Я оказался в тесной, ничем не примечательной комнатушке. Обстановки здесь почти не было, только кровать и, в общем, почти все, не считая свисавшего с потолка тела. Будь в комнате больше мебели, оно все равно бросалось бы в глаза. Тело девушки висело на веревке, привязанной к крюку на потолке. На полу, в нескольких футах под телом, валялся опрокинутый стул. Голова девушки как-то неловко склонялась набок, словно у куклы, которой свернули шею, грива растрепанных темных волос заслоняла лицо, но я и так знал, кто передо мной. На ней было то же сари пастельного оттенка, что и вчера. Я коснулся ее руки. Липкая и холодная. Пока никаких признаков окоченения. – Что мы знаем? – спросил я у Дигби. – Похоже на самоубийство. Когда мы приехали, она уже была мертва. Неизвестно точно, насколько долго. – Кто ее нашел? – Служанка. Хозяйка дома послала ее за девушкой. – Когда именно? – Сразу, как мы приехали. Около одиннадцати. – И что, до одиннадцати часов никто не зашел к ней в комнату глянуть, почему она не встала? – Ночные бабочки, – объяснил Дигби. – Они частенько спят допоздна. – Где миссис Бозе? – Внизу. Мы взяли ее под стражу в гостиной. Я кивнул и показал на тело Дэви: – Позови кого-нибудь, пусть ее снимут, а затем организуй отправку в морг. Дигби отдал честь и вышел. Я внимательнее взглянул на безжизненно повисшее тело, потом – на лежащий на полу стул. Что-то здесь было не так. Я повернулся к Несокрушиму. Он тоже сосредоточенно смотрел вверх, на труп. – Что вы думаете об этом, сержант? – спросил я. У сержанта был потрясенный вид. – Точно не скажу, сэр, – ответил он. – Я никогда раньше не видел самоубийств. Я ожидал другого. Эта сцена напоминает мне казнь, свидетелем которой я стал однажды в центральной тюрьме. Там, правда, была настоящая виселица. Они даже привязали груз к телу. Голова чуть не оторвалась, когда он повис. Банерджи не ошибался. Наша сцена самоубийства и правда выглядела как повешение в тюрьме. Вот только ей не следовало так выглядеть. – Распорядитесь, чтобы вскрытие провели как можно скорее, – сказал я. – Если понадобится, пригрозите судмедэксперту. Мне необходимо знать точную причину смерти. – Слушаюсь, сэр, – отозвался сержант и повернулся, чтобы уйти. – Да, еще кое-что. Мы должны найти человека, которому Дэви все рассказала. Теперь, когда она мертва, он может оказаться нашим единственным шансом распутать это дело. Обыщите все комнаты до единой. Убедитесь, что мы никого не упустили. Спустившись на первый этаж, я прошел в гостиную, где стояла духота и невыносимая жара. Миссис Бозе восседала в шезлонге, как махарани[68] среди придворных. Горничная и остальные три девушки стояли рядом. Когда я вошел, она подняла взгляд. – Капитан Уиндем. Хотелось бы сказать, что рада видеть вас снова, но в данных обстоятельствах… – Тон был сдержанным. Если мадам и расстроила смерть одной из девушек, она ничем этого не выдала. – Вы простите меня, если я буду не очень гостеприимной хозяйкой, но трудно проявлять радушие, когда находишься под арестом. – Вы не под арестом, миссис Бозе, – сказал я. – Во всяком случае, пока. Мы просто хотим, чтобы вы поехали с нами на Лал-базар и ответили на несколько вопросов. К сожалению, боюсь, трагедия, разыгравшаяся наверху, несколько усложняет дело. Она молчала. – Вы не могли бы мне рассказать, что именно произошло? Миссис Бозе улыбнулась: – Я надеялась, капитан, что это вы мне все расскажете. Ведь, если я не ошибаюсь, это с вами она говорила вчера. Чем вы так напугали впечатлительную девочку, что бедняжка покончила с собой? И что я скажу ее семье? – Это она рассказала вам о нашей вчерашней беседе? – О да! – провозгласила миссис Бозе с нажимом, поднимая руку, унизанную браслетами, и убирая выбившуюся прядь. – У моих девочек нет от меня секретов. – Давайте продолжим разговор на Лал-базаре, – заключил я и велел Дигби взять миссис Бозе под стражу. Я вернулся к входной двери и закурил. Ратан теперь тихо сидел в тени на другой стороне переулка. По виду старого слуги нельзя было понять, спит он или бодрствует. Вокруг собралась небольшая толпа, тотчас слетевшаяся при появлении полицейских, как мухи слетаются на дерьмо. Я всмотрелся в лица. Обычное сборище бездельников, зевак и ротозеев. Одно или два лица показались мне знакомыми – возможно, я уже видел их в толпе в то утро, когда мы нашли Маколи. Несокрушим вышел ко мне, и я предложил ему сигарету. – Обрадуете меня? – Нет, сэр. Кроме тех, кто в гостиной, в доме ни души. Похоже, мы вернулись к исходной точке. Он прикурил и мрачно затянулся.