– Ну-ну… – проворчал Гепп. – Мне кажется, ты напрасно сомневаешься, – сказал Георгий. – Этот фронтовичок – кандидатура для нашего дела очень даже подходящая. Ты рассуди сам. Во-первых, из блатных. А значит, с претензиями к советской власти. У кого из блатных их нет? Да ты это знаешь лучше моего. У тебя их на участке половина. Во-вторых, мне показалось, что он человек легкомысленный. Болтун… А раз болтун, значит, не очень умный. Умные не мелют языком. А этот не умолкает. В-третьих, он неопытный в своем деле. Всего лишь третью смену на складе. Значит, по неопытности может сосчитать или взвесить что-нибудь не так. То есть допустить на складе недостаток взрывчатки. Бывали такие случаи, я знаю. А недостача – дело подсудное. Тут особо разбираться не будут. Не хватает взрывчатки – отвечай. Вот на этом-то и можно сыграть. Устроить, так сказать, искусственную недостачу. – Ты так уверен… – Да не уверен я! – нервно произнес Георгий. – Просто у нас нет другого выбора. И потом: удалось же тебе завербовать тех двух блатных. Чем же этот хуже? – Так-то оно так… – Вот и действуй. – И все-таки я сомневаюсь, – с недоверием произнес Гепп. – В чем именно? – Во всем. – Ни в чем не сомневаются одни дураки, – сказал Миловидов. – А мы люди разумные. Значит, должны сомневаться. А кроме того, здесь присутствует еще один момент, о котором я тебе не говорил. А сейчас скажу. Мы с тобой не какая-нибудь самодеятельность. За нами стоят другие люди, и очень серьезные люди… – Об этом я давно догадался, – сказал Гепп. – Зачем ты мне это говоришь? – А затем, что, если мы с тобой не выполним задание, они нас ликвидируют. Зачем им нужны неумехи, которые к тому же еще и много знают? Так что сам должен понимать: либо мы успешно выполняем задание, и тогда наша жизнь потечет как по маслу, либо… Выбора у нас нет. – У меня уже давно нет никакого выбора, – угрюмо произнес Иван. – Вот и действуй, – подытожил Георгий. – И тогда-то выбор появится. Гепп подкараулил Федора утром следующего дня, когда Федор закончил смену, вышел из шахты и не спеша направился домой – то есть на конспиративную квартиру, где он временно проживал. – Привет, – сказал Иван, подходя к Федору. – И тебе не хворать, дядя, – развязно ответил Горюнов. – А только ты больше не заходи ко мне со спины. И вообще ни к кому не заходи со спины. Нехорошее это дело – заходить со спины. Тот, у кого чистые намерения, со спины не заходит. Ты это, дядя, учти. Повторять не буду. Ну, чего тебе надо? – Хочу с тобой поговорить, – сказал Гепп. – Об этом я догадался еще вчера! – хмыкнул Федор. – Не зря же ты меня пас у склада почти половину дня! А что ж не поговорил вчера? – Вчера было неудобно. – А сегодня, значит, удобно? Ну валяй… – Живешь-то где? – спросил Гепп. – Так, снимаю уголок у одной милой старушки, – беспечным тоном сказал Федор. – Надо же где-нибудь приткнуться инвалиду войны. От власти разве дождешься жилья? Да ты для чего спрашиваешь? Никак хочешь напроситься в гости? Так ведь не приглашу. И знаешь почему? Потому что ты мне не знаком. Кто тебя ведает? Может, ты человечишко беззлобный, а может, и двусмысленный… Так что не взыщи. – Один живешь или с кем-то? – не обращая внимания на предыдущие слова Федора, спросил Иван. – И все-то тебе надо знать! – поморщился Федор. – Спрашивается, зачем? – А затем, – спокойным, почти равнодушным тоном произнес Гепп, – что садиться в тюрьму, когда ты один, все же лучше. И даже идти под расстрел. Никого не оставляешь сиротой, ни о ком не болит душа… – Что-то я тебя, дядя, не пойму, – ухмыльнулся Горюнов. – Вот к чему такие твои разговоры? Бывал я там, в родимом доме. Он хоть и родимый, но ты знаешь, отчего-то больше мне туда не хочется. Скучно там! А что касаемо расстрельных дел, то о таких предметах, дядюшка, в приличных местах вслух не говорят. Тут, знаешь ли, нужны основания, чтобы такое-то говорить. – Так я об основаниях и говорю, – сказал Гепп. – Никак, болезный, ты приготовился к вышаку? – весело рассмеялся Федор. – Ну, так это дело твое. Я-то тут при чем? – Готовиться надо не мне, а тебе, – сказал Гепп. – О том я и хотел с тобой поговорить. – С чего же вдруг мне? – удивился Федор. – За какие такие подвиги? Ты, я вижу, веселый человек с такими-то шутками! Или стукач-провокатор. Но ты знаешь, и за то, и за другое можно и огрести. И очень много. Вплоть до высшей меры, которой ты меня хочешь напугать. Знаешь что, дядя? А вали-ка ты отсюда, да побыстрей! И считай, что ни о чем серьезном мы с тобой не беседовали! – Ведь это ты выдавал взрывчатку ночной смене? – спросил Гепп. – Ну я… А что? – Я – начальник участка. И мои мастера-взрывники получили взрывчатки меньше, чем полагается. Почти наполовину. Это как так вышло? – Да быть того не может! – полуудивленно-полуиспуганно произнес Федор. – Я выдавал взрывчатку согласно инструкции… – А получилась – нехватка, – сказал Иван. – И я обязан доложить о происшедшем куда надо. Иначе спросят с меня. – И что же – доложил? – после молчания поинтересовался Горюнов. – Пока нет. – Это почему же так? – Прежде я хотел поговорить с тобой. Ведь если я доложу, то говорить уже будет поздно. Через полчаса ты будешь в камере. За пропажу взрывчатки по нынешним временам можно угодить в тюрьму на многие годы. А то и расстрел получить. Скажут, что ты диверсант и вредитель, и дело готово… – Разберутся… – неуверенно произнес Федор. – Как же – разберутся! – в голосе Геппа послышалась ирония. – Уж тебе ли не знать, как там разбираются. Шлеп – и все! И поставят в отчете галочку: вот, мол, разоблачили еще одного вредителя. – И все-таки мне кажется, дядя, что ты врешь! – нервно произнес Горюнов. – Нехватка! Да как же она могла случиться, коль я выдавал взрывчатку согласно инструкции? Взвешивал ее и пересчитывал. Вот ты мне что скажи! – Я думаю, это по неопытности. Я на шахте давно, и подобное уже случалось. Два раза… – И где же они, эти горемыки? – Об этом ты спросишь в НКВД, – невесело усмехнулся Гепп. – Может, там и ответят… Федор остановился посреди дороги, сорвал сухую веточку полыни и стал ее рассеянно теребить. Затем швырнул веточку на дорогу и поддал носком ботинка кусок угольной породы, валявшийся под ногами. Затем стал насвистывать какой-то мотивчик. По всему было видно, что он пребывает в большой задумчивости, растерян и расстроен. – И когда же ты собираешься донести? – спросил Горюнов. – Тут ведь как – чем быстрее, тем лучше, – сказал Гепп. – А то ведь и меня спросят: а почему так долго не докладывал? – Ну, валяй, докладывай… Прояви свой советский патриотизм… – Что, тебе так хочется в тюрьму? – усмехнулся Иван. – А то как же! – с горькой иронией произнес Федор. – А под расстрел – еще больше! Да что же у меня за жизнь? То тюрьма, то война, то опять тюрьма – на этот раз с расстрельной статьей! Рвануть, что ли, в белый свет как в копеечку, пока ты не успел еще проявить свой патриотизм! – Так ведь поймают, – пожал плечами Гепп. – А может, и не поймают… – Других ловят, и тебя поймают, – сказал Иван. – Бежать надо умеючи. – Да неужто? – Федор со злобной иронией уставился на Геппа. – Бежать надо умеючи! Что ты в этом понимаешь? Кто ты вообще такой? – Я – ссыльный немец, – сказал Иван. – Хм… Ссыльный, да еще и немец. Надо же. А все равно, что ты смыслишь в побегах? – Что мы стали посреди дороги, как два столба? – сказал Гепп. – Вот люди уже обращают на нас внимание. Пойдем… А по дороге кое-что обсудим… Какое-то время они шли молча, а затем Иван сказал: – Да, тебе надо бежать. Но с умом. – Это как так? – глянул Федор на Геппа. – С деньгами и с документами на другое имя. Тогда никто тебя не найдет. Доберешься до большого города, затеряешься… А там жизнь покажет, как дальше быть. – И где же мне взять деньги, а тем более другие документы? Кто мне их даст? – Я, – сказал Гепп. – Ты? – Федор даже остановился от таких слов и уставился на собеседника. – Да где же ты их возьмешь? Ладно – деньги, но – документы? – Это мои проблемы, – сказал Гепп. – Мутный ты какой-то, дядя! – с сомнением сказал Горюнов. – Сомнительный… Вчера битых полдня вертелся у склада и выставлял напоказ свою фотокарточку, сегодня говоришь мне о недостаче, предлагаешь бежать, да еще и сулишь мне помощь… Что-то тут не стыкуется… – Вчера у меня были дела у склада, – коротко ответил Гепп. – Это какие же? – усмехнулся Федор. – Бабу, что ли, ждал?