– Передумал, – коротко ответил Иван. – Это как так? – А вдруг бы меня поймали – с деньгами и фальшивыми документами на твое имя? – Вообще-то резон… – в раздумье произнес Федор. – В самом деле, лучше подстраховаться. Значит, завтра утром? – Да. – Тогда получай товар, – сказал Федор и стал просовывать сквозь окошко небольшие, обернутые мешковиной сверточки. – Здесь и взрывчатка, и шнур. Да не светитесь, прячьте скорее под одежду. Оба уголовника, взяв взрывчатку, подошли к испуганному парнишке и стали засовывать свертки под его робу. Федор вышел из склада и критически наблюдал за действием, происходящим перед ним. – Ой, лажа! – поморщился он. – Растеряет по дороге этот фраерок все добро! Слышь, немец, скажи своим бандитам, чтобы они тоже что-нибудь запихнули себе за пазуху. Так-то будет вернее. А на месте разберетесь. Гепп молча глянул на уголовников. Они разом хмыкнули, но все же сунули себе за пазухи по два сверточка со взрывчаткой. – Вот теперь все тип-топ, – одобрил Федор. Он поднял левую руку и щелкнул пальцами. И сразу же, будто из-под земли, вокруг диверсантов возникли мужчины в шахтерских робах. Все произошло так неожиданно и так слаженно, что никто ничего и понять не успел. Разумеется, кроме Федора. Все трое диверсантов и Гепп были схвачены, а вместе с ними, как и было договорено, был схвачен и Горюнов. – Первое отделение концерта закончилось под бурные аплодисменты! – сказал Расторгуев, подойдя к Геппу и глядя ему прямо в глаза. – Ты слышишь эти аплодисменты, фашистская твоя душа? Вижу, что слышишь. И это просто-таки замечательно. Ребята, обыщите-ка их. Да-да, всех. А вдруг они что-то прячут за пазухой? Почти в тот же миг свертки были извлечены из-под одежды Александра, Кота и Лапы. – Гм! – Расторгуев изобразил на лице глубокомысленное выражение. – Интересно, что там в этих сверточках? Ну-ка, развернем… Ба! Да это, кажется, взрывчатка! А, Гепп? Ведь это же взрывчатка? Скажи, не томи душу! Иван ничего не ответил, зато отозвался Кот. – Сука! – заорал он на Геппа, стараясь вырваться из рук оперативников. – Падло! Все из-за тебя! Говорил, что все будет по-тихому!.. Ну погоди, кинут нас в камеру! Там я тебе глотку перегрызу! – Ведите их наверх, – приказал майор оперативникам. – Да держите покрепче, чтоб не вырвались. А то ведь они звери. А значит, будут трепыхаться… Глава 27 В ночь, когда должны были взорвать «Поварниху», Елизавета и Георгий, конечно же, не спали. Они ожидали. Их общежитие находилось не так далеко от шахты, значит, взрыв они должны были услышать. Да если бы и не услышали, все равно бы они о нем узнали. На шахте взвыли бы сирены, забегали бы люди, замельтешили бы огни прожекторов. – Сейчас половина первого ночи, – сказал Георгий, нервно взглянув на часы. – Взрывчатка должна уже быть у них на руках. Накинем еще с полчаса, ну час, пока они доберутся до ствола, спустятся в штольню, заложат заряды под опоры. Значит, в час или в половине второго шахту должны взорвать. Но минули полчаса, минул час, а никакого взрыва, никаких сирен и никакой людской суеты слышно не было. – Ну? – с холодным прищуром взглянула Елизавета на Георгия. – Подождем еще, – неуверенно сказал Миловидов. – Мало ли что могло случиться? – И что же именно могло случиться? – Елизавета не сводила с Георгия ледяного взгляда. – Да что угодно, – пожал плечами Миловидов. – Всего предвидеть нельзя… Елизавета ничего не сказала, подошла к окну и застыла как изваяние, глядя в серую мглу за стеклами. Георгий сидел на кровати и тоскливо смотрел в стену. Ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось, причем не обязательно взрывом шахты, а чем угодно, но только бы закончилось. Он устал. Ах, как же он устал! А ведь взрыв еще не конец всем его бедам. Еще ему придется ликвидировать Геппа. А затем… А что затем? А затем ничего ясного, определенного, конкретного. Позволит ли ему Елизавета убраться из Прокопьевска на благословенный покой, как она ему обещала, или велит оставаться здесь и дальше и ждать других распоряжений? Каких распоряжений, от кого? Что в следующий раз нужно будет взорвать Георгию? Кого убить? А может, она захочет ликвидировать и его, Георгия? Скажет своему Вилли, и… Не верил Миловидов Елизавете и ее обещаниям, а потому надо бы ему подумать о своем спасении самостоятельно, без Елизаветы, втайне от нее. Да, но что ему делать? Куда податься? Да еще так, чтобы ни Елизавета, ни Вилли, ни еще кто-нибудь его никогда не нашли? На все эти вопросы у Георгия не было ответа. Они прождали до самого утра, но похоже было, на шахте ничего не произошло. – Не знаю… – Георгий посмотрел на Елизавету красными от бессонницы глазами. – Мало ли что могло им помешать? Сегодня увижу Геппа, и все станет ясно. Думаю, что операцию перенесли на следующую ночь. Ночью раньше, ночью позже – какая разница? Елизавета ничего не ответила. Она вообще не произнесла ни слова за всю ночь и за все утро. Она только смотрела на Георгия взглядом, в котором острые льдинки не колыхались, а застыли в неподвижности, будто там, в глазах, поселилась зима или сама смерть. Едва Георгий переступил порог шахтовой конторы, ему сразу же сообщили, что его ждет директор шахты. – Зачем? – спросил Миловидов, и у него внезапно похолодело внутри. – Не знаем, – сказали ему. – Говорят, какое-то совещание. Срочное. В кабинете директора было много народа – весь руководящий состав шахты. Сам директор был мрачен и задумчив. – Значит, такое дело, товарищи, – начал он. – Сегодня ночью на нашей шахте произошло чрезвычайное происшествие. Ужасное происшествие, если называть вещи своими именами. Органами НКВД была изобличена и задержана группа фашистских диверсантов, которая намеревалась взорвать шахту. Взяты с поличным, чуть ли не в самый момент взрыва. Вот так, товарищи. Враг не дремлет, и добрался он уже и до наших мест. Собравшиеся зашевелились, послышался ропот, а за ним и вопросы: как, кто, когда? – Ничего больше не могу сказать, – сказал директор. – Ведется расследование, так что сами понимаете… Наше дело – удвоить, утроить, да что там – удесятерить политическую и иную бдительность, потому что враг пойдет на все, чтобы добиться своего. Наша шахта, как вы знаете, одна такая на весь Прокопьевск, так что понятно, откуда и куда ветер дует. До вечера прошу подготовить соответствующие ситуации предложения, а вечером все должны быть у меня. Будем совещаться и принимать решения. Георгий вышел с совещания, не ощущая сам себя. Ему казалось, что у него все внутри застыло и он никогда больше не сможет ни пошевелиться, ни вымолвить ни слова, ни тем более предпринять какое-либо осмысленное действие. А действовать надо было непременно, потому что случившееся было концом его жизни. Это Георгий понимал своим застывшим разумом. Ведь если Гепп расскажет, от кого он получал задания… А он, стремясь во что бы то ни стало сохранить себе жизнь, расскажет. Все, кто попадает в НКВД, рассказывают, значит, расскажет и он. И тогда придут и за Георгием. Нужно доложить о произошедшем Елизавете! Доложить немедленно, во всех подробностях! Или ничего не докладывать, а просто немедленно покинуть шахту, город, и бежать, бежать!.. А Елизавета пускай как хочет, так и поступает. Что ему до Елизаветы? Кто она Георгию? Но, с другой-то стороны, куда побежишь? Как побежишь? И далеко ли убежишь? И умеешь ли ты, Георгий Миловидов, убегать, таиться, прятаться? То-то и оно. А значит, поймают. Не сегодня, так завтра, а конец один. Нет, бежать – не выход. А нужно сделать вот что. Все-таки следует немедленно, не теряя ни секунды, бежать домой и рассказать о случившемся Елизавете. Да, именно так, иного выхода просто нет. И пускай Елизавета его, Георгия, спасает. Как хочет, но спасает. Он, Георгий, ей еще пригодится. Война еще не закончена, значит, он будет еще полезен. Запыхавшийся, растрепанный и бледный, Миловидов предстал перед женщиной. – Ну? – не разжимая губ, спросила она. – Все! – нелепо взмахнул руками Георгий. – Концерт не состоится! Погасла твоя «Черная свеча». Арестовали их. Всех. С поличным взяли. Бежать нам надо. Скрыться! Потому что, если Гепп все им расскажет, они придут за мной. А значит, и за тобой… Весь этот сумбурный монолог Елизавета выслушала с непроницаемым лицом и не говоря ни слова. Она даже не сдвинулась с места и больше походила на каменное изваяние, чем на живого человека. – Ну, что же ты застыла? – с отчаянием спросил Георгий. – Стоит и стоит… Курва немецкая! Давай, спасай меня, коль обещала! А может, ты решила меня того… Как я должен был Геппа… Ну, зови своего Вилли!.. Зови! А-а-а-а!.. Вот то-то и оно! Нет здесь никакого Вилли! Нету! А то бы позвала… Самое время! Просто ты меня пугала своим Вилли… Лгала, чтобы я боялся и как собачка был у тебя на коротком поводке! А так-то ты одна… Одна! Курва немецкая! Да пропадай ты! А я… – Стоять! – тихо, но отчетливо произнесла Елизавета. – Молчать! Георгий поперхнулся, не досказав всего, что еще хотел сказать, и недоуменно уставился на Елизавету. И тут он увидел в ее руках пистолет. Вальтер это был или «ТТ», для Георгия было неважно. Важным было то, что пистолет был наставлен на него. У него вмиг подкосились ноги и по спине пробежали холодные струйки пота. – Это… – пролепетал он, не сводя глаз с черного круглого отверстия в стволе пистолета. – Убери пистолет… давай поговорим. – Сядь! – приказала Елизавета, и Георгий послушно опустился на табурет. – Я еще пригожусь… Германии… война еще не закончена… ей еще долго длиться… войне. – Миловидов не мог отвести взгляда от черного круглого отверстия, это отверстие его сковало, загипнотизировало, лишило воли хоть к какому-то действию. – Ну, что же ты молчишь! Я ведь много для вас сделал… помнишь те пять шахт в Сталино… и еще сделаю! Да! Не получилось со взрывом… так что же поделать… получится в другой раз! Обязательно получится! Георгий говорил и одновременно каким-то особым чутьем понимал, что говорит он зря. Елизавета его не слышала. Его, Георгия, для Елизаветы уже не существовало. Он не выполнил поручение, не взорвал шахту, о нем с минуты на минуту узнают в НКВД, и все это означает, что он, Георгий, проиграл. Он проиграл свою жизнь. Вот сейчас она нажмет на спусковой крючок, и… Но она все не нажимала и не нажимала! Она почему-то медлила. Почему Елизавета медлила? А, вот почему! Она боялась, что будет слышен звук выстрела! Выстрел кто-нибудь обязательно услышит, сбегутся люди, а это означало для Елизаветы неминуемый конец. Народ сознательный и бдительный, людей будет много, Елизавету обязательно скрутят и вместе с пистолетом сдадут все в тот же НКВД. Вот чего она боялась – оттого и не стреляла. Она раздумывала, как бы ей избавиться от Георгия каким-то другим способом, без применения пистолета. Спасительная мысль возникла у Георгия мгновенно. Он неожиданно вскочил с табурета и одним удачным ударом выбил из руки Елизаветы пистолет. Не успела она опомниться, как он ее стиснул, одной рукой зажал ей рот, уронил женщину на кровать и сам рухнул на нее. Он был мужчина, был сильнее и тяжелее, и Елизавета, хотя и изгибалась изо всех сил, не могла выбраться из-под Георгия. Все так же одной рукой зажимая Елизавете рот, другой рукой Георгий схватил подушку, накрыл ею лицо Елизаветы и сам всей тяжестью навалился сверху. Очень скоро все было кончено. Елизавета затихла, она больше не изгибалась и не сопротивлялась. Выждав для верности еще две или три минуты, Георгий с осторожным недоверием снял с лица женщины подушку. Да, она была мертва. Какое-то время он сидел рядом с мертвой Елизаветой, тупо и бездумно смотрел в пол и ничего не делал. Он не знал, что ему делать дальше. Бежать? Куда, как? Ждать, когда его арестуют? Такое ожидание было для него невыносимым. Застрелиться? Вот он, пистолет, валяется на полу. Взять, приставить его к виску, нажать на спусковой крючок – и все мигом кончится… Но и этого Георгий не мог сделать. Он понимал, что у него не хватит воли, а значит, и физических сил себя убить. Поэтому он сидел на разворошенной кровати рядом с убитой им Елизаветой и ничего не предпринимал. Просто сидел и тупо смотрел в пол. И в это самое время кто-то тихонько постучал в окно. Услышав стук, Георгий вздрогнул. Он подумал, что уже пришли за ним. А значит, ему ничего другого не остается, как только встать с кровати и отпереть дверь. Но он не встал, у него не было на это сил. В окошко опять постучали – чуть громче и настойчивее. Миловидову вдруг подумалось, что пришли не из НКВД, а кто-то другой. Разве из НКВД стали бы стучать так осторожно? Они бы вломились в окно или дверь, набросились бы на Георгия… Нет, это кто-то другой… Миловидов собрал все свои силы, поднялся с кровати и осторожно выглянул в окно. С той стороны окна он увидел старого знакомца – того самого приблатненного кладовщика со шрамом на лице, который минувшей ночью должен был выдать Геппу и его команде взрывчатку. Увидев, что Георгий на него смотрит, кладовщик начал делать ему знаки руками – пусти, мол, да побыстрее, дело такое, что не терпит отлагательства. Секунду Георгий раздумывал, что ему делать, затем наспех набросил на мертвую Елизавету одеяло и открыл дверь. – Привет! – сказал Федор, вваливаясь в комнату. – Кажется, никто меня не видел и никто не увязался следом… А ведь думал, что уже кранты… Выследят, прицелятся – и прости-прощай, красавец Федя! Уф-ф! Но повезло. Никто не выследил, никто не догнал… Ну, что ты на меня пялишься? Да, это я. Принес тебе горячий привет от нашего общего знакомого – товарища Геппа. Прямо из камеры, в которую нас запаковали минувшей ночью. Черт меня дернул с вами связаться! Думал, погуляю на воле, пошикую. Вот тебе и погулял! Суки вы все, вот что я вам скажу! Потолковать бы с вами, да недосуг. Ничего, будет и толковище… Всему свой срок. Ну, что ты застыл как статуй! Дай пройти! Да, а шторку-то задвинь. И дверь запри на крючочек. Взаперти оно как-то надежнее. – Какого Геппа? – испуганно спросил Георгий. – Не знаю я никакого Геппа… Федор презрительно скривил рот и ничего не сказал. Отодвинув Георгия в сторону, он прошел в комнату и, конечно же, обратил внимание на кровать. Хмыкнув, он подошел к кровати, сдернул одеяло, молча посмотрел на мертвую Елизавету, резко повернулся и стремительным взглядом окинул всю комнату. На полу валялся пистолет. Как Георгий его выбил из рук Елизаветы, так он и лежал. Георгий о нем просто забыл, и вот теперь, одновременно с Федором, увидел. – А ну-ка, начальничек, замри! – резко приказал Горюнов, подошел к пистолету и поднял его. – Хм! Вальтер! Немецкое оружие во глубине сибирских руд… Ну-ну… Вообще-то хорошая машинка. Доводилось мне держать ее в руках. И даже целиться из нее во всяких личностей. Это я говорю тебе так, для общего понимания. – Держа пистолет в руках, Федор вновь подошел к кровати. – У вас тут, как я понимаю, случилась оперетта? – спросил он. – Ничего, впечатлительно… Подушечка – дело подходящее. Раз – и готово… Вот даже вмятины от зубов остались на подушечке… Это ты ловко управился! Да, а на какую тему была оперетта? Спрашиваю просто так, для общего интересу… Георгий стоял посреди комнаты и молчал. Он никак не мог прийти в себя от свалившихся на него бед, которые были одна хуже другой. Тут тебе и неудавшийся взрыв шахты, и арест Геппа вместе с компанией, и убийство Елизаветы, и ожидание скорого прихода НКВД, и негаданное появление этого приблатненного субъекта кладовщика… Откуда он тут взялся, какими путями, а главное, зачем пришел? Что ему надо? – Разве тебя не арестовали? – спросил Георгий. К нему начала возвращаться способность мыслить, и он решил, что таиться при таких обстоятельствах – дело глупое и бессмысленное. Затаиться тут было невозможно, потому что и Гепп, и мертвая Елизавета, и пистолет вальтер в руках у этого нежданного гостя – все это, как ни крути, были доказательствами, которые его, Георгия, обличали. При таком раскладе затаишься с одной стороны – правда вылезет со всех других сторон. – Вот это – правильный вопрос! – улыбнулся Федор озорной улыбкой. – По существу. А я-то думал, что ты будешь передо мной играть в секретики. Мол, знать тебя не знаю, кто ты таков есть… А ты – в открытую. Это хорошо, потому что таиться у нас времени нет. Мы с тобой – в одной лодке, которая, кстати, дырявая – просто мочи нет! Вместе нам на ней и к берегу грести. Авось выгребем – хоть и дырявая лодка. Ты спрашиваешь, арестовали меня или нет. Еще как арестовали! Просто-таки мое почтение! Прямо-таки из-под земли выскочили, и – в кандалы! Всех! И фраерка, и двух ушкуйников, и, конечно, Геппа. Ну, и меня заодно. Всех с поличным взяли! То есть со взрывчаткой. – Но как же… – А это ты спроси в НКВД! – не дал договорить Георгию Федор. – Откуда я знаю как? Зато я знаю другое. Сейчас нашего немчика прессуют так, что тут даже камень начнет давать показания, а не то что этот немчик. В общем, дело тухлое. Так что с минуты на минуту жди архангелов по наши грешные души. – А ты-то откуда взялся, если тебя арестовали? – с недоверием спросил Георгий.